— Мам, у нас нет майонеза!

Мать, занятая хлопотами на кухне, подняла на меня испуганные глаза.

— Вот я полоротая! Совсем забыла!

Я бросаю взгляд на часы и понимаю, что мы можем запросто остаться без оливье. А какой Новый год без традиционного блюда советской кухни. Не зря во всем мире его называют «Русский салат».

А скромное застолье уже запланировано. Мы решили сначала посидеть семьей, потом я убегаю к Кеше, после… Сердце неожиданно ёкнуло. Боюсь, переживаю? Нет, праздник обязательно должен пройти, как задуман. Иначе быть беде. Нуда, вот такой я временами суеверный. Решение принято молниеносно.

— Мам, я в магазин! Мне тут должна одна девушка позвонить. Путь обязательно перезвонит или оставит номер телефона. Обязательно! Ты поняла?

— Поняла, не маленькая! — мама вытирает руки полотенцем и достает кошелек. — Беги сразу в новый магазин. В «Восходе» вряд ли майонез есть. Народ все перед праздниками расхватал.

Я отмахиваюсь от денег и на бегу запахиваю куртку. Улица встречает меня знатным морозцем. Ого, уже ближе к тридцати! Народ ночью обязательно вывалится гулять и под градусом запросто можно обморозиться. Хотя людей будет много, замерзнуть насмерть не дадут. Да и нет еще в этом мире на дверях кодовых замков. Заходи и грейся!

Ох, как уши прихватило, пожалел, что выскочил без шапки! Вот и новый дом на той стороне улицы Энгельса, в котором в моем времени был магазин «Диета», здесь построили на год раньше и по иному проекту. И магазин в нем разместился непростой, а так называемый «Потребительский». Видимо, кого-то наверху коробит от слов «Кооперативный».

Цены в нем чуть дороже, на мясо сильно дороже, но зато и выбор есть всегда. Не хуже, чем на рынке. Несмотря на дороговизну и день, народу много. Я шустро занимаю очередь сразу в несколько отделов и бегу к кассе. Самообслуживание здесь только в булочной. Зато минут через двадцать вываливаюсь на улицу с тремя банками майонеза, палкой сервелата и авоськой, полной оранжевых апельсинов. Возьму с собой. Молодые организмы много едят.

Как бы ни было, но в этом магазине частенько продавалось то, что приходилось искать по городу. И не сказать чтобы народ плевался от завышенных цен. Копченую колбасу и вырезку каждый день есть не будешь. На праздник купить или выходные, это, пожалуйста. Народ стал жить заметно лучше, ярче одеваться и уже не стоял в очередях абы за чем. Хотя победить очереди в Союзе задача, надо сказать, нетривиальная.

Люди с некоторой настороженностью относились к появившемуся на прилавках изобилию. Вдруг завтра все сызнова перемениться в худшую сторону? Как текущий курс партии. Я как-то задавал соседским мужикам наводящие вопросы. Ко всей этой галиматье со сменой генеральной линии работяги относятся показательно пренебрежительно. Хлеб и водка в магазинах есть, значит, живем!

Вот такие они — простые русские люди. Сами не знают чего хотят. За уши их тянут в царство коммунизма. А он им зачем?

Кстати, зачем?

Мама, как обычно ворчит насчет моего постоянного транжирства. Ей до сих пор непривычно, что сын самостоятельно зарабатывает. Я заливаю о недавней премии. Хотя та уже вся потрачена. Ведь после грандиозного новогоднего концерта пришлось это дело отметить. Наотмечались мы так, что я в кои веки опоздал на занятия. Некому просто было разбудить.

Получив ожидаемый втык от преподов, я был на следующий день вызван на ковер повыше. Партии и общественности почему-то не понравились мои слишком смелые танцы. Да и музыку я постоянно использовал только иностранную. А это подозрительно.

Сволочь Наволоцкий перед уходом в райком решил устроить мне напоследок обструкцию. Сам себе беду накликал, придурок. Ну что ж, не хотел никого трогать, но, видать, придется. Я выгнал из парткома всех, кроме секретаря и сделал звонок, передав затем трубку побледневшему партийцу. Совсем мышей перестали ловить эти товарищи из парткома. Уж ректор в курсе, что меня лишний раз трогать нельзя. Слишком большая игра ведется на нашем поле, чтобы в нее влезали разные тараканы.

Дождавшись окончания короткого разговора, я напоследок забиваю крышку гроба:

— Тимофей Николаевич, есть мнение, что Наволоцкий недостоин дальнейшего продвижения по комсомольской линии. Не кажется ли вам, что парткому стоит отозвать свою визу. Ведь у нас в районах остро не хватает учителей математики.

Больше всего мне понравилось выражение глаз нашего хамоватого комсомольского вожака. Видимо. Понял, что настал зайчику писец. А по мне и заслуженно. Вот Коля Ипатьев — человек, человечище! А рулил ведь намного большим и значимым студенческим движением. Человека определяют не его слова, а дела. И польза для общества.

День пролетел как-то незаметно. Убрал в кои веки у себя в комнате. Разобрал по пачкам фотографии, развел проявитель и фиксаж для пленки. Возьму к Кеше фотоаппарат. Погладил рубашки и даже получилось вздремнуть пару часиков.

Сидели с мамой по случаю торжества в большой комнате около брызжущего праздником телевизора. Я открыл шампанское. Дядя Саша помог достать хорошего в «Альбатросе». Поворчал для порядка, мол молодежь деньги на шипучку транжирит. Заодно прикупил там хорошего кофе и коробку шоколадных конфет. Это уже на квартиру. Шикую!

— Давай, за тебя мама. Чтобы Новый год был счастливым и удачным.

— Спасибо, сынок! Ой, какое вкусное шампанское!

— Так выдержанное.

— Где достал?

— Там уже нет!

Чеки через Кешу куплю и отдам. Батя их соленым потом зарабатывает.

По телевизору праздничные концерты. И не только для старшего поколения. На второй программе показывали запись недавно прошедшего рок-фестиваля. Пусть и малость причесанные, но рокеры все равно смотрелись безумно интересно на фоне безвкусной советской эстрады. А ведь из них может выйти толк, если перестанут копировать Запад.

Наверное, это правильно вместо бурного неуправляемого потока выпускать стихию творчества народных масс через определенные шлюзы. Только не надо дешевых слов про свободу выражения. Все это быстро превращается в хаос и анархию. Чем это кончается, мы отлично знаем.

В девяностые был одна-единственная свобода — сдохнуть любым возможным способом.

Мама с интересом взглянула на меня:

— Вот уж никогда не думала, что мой Сереженька станет таким шустрым. Ты здорово переменился.

— Надеюсь, к лучшему?

— Ой, даже не знаю. Лезешь вечно куда попало. Забыл, как тебя прямо у дома шпана чуть не зарезала?

— Ну, мам, вспомнила. Милиция нас бережет. И просящему и дается! Чего сидеть под забором и тухнуть?

Накладываю себе щедрую порцию оливье.

Мама вздыхает. Взрослые детки — большие бедки.

— Может, ты и прав. И друзья твои старые делом занялись. Иннокентий в мед поступил, Паша куда-то собирается, такой живчик стал, курить бросил. Я слышала, что Коля в армии остаться хочет.

— Насчет его не в курсах. Он Кеше пишет. Сегодня обязательно спрошу.

«Это провал — подумал Штирлиц!»

— Все, тебе хватит пить. Возьму бутылку к девчонкам. Пусть попробуют.

— Да я не против. Мам, завтра меня рано не жди.

— С девушкой будешь? Когда уж познакомишь? Раз снова с ней, значит, это серьезно.

Даже не знаю, что ответить. Моя старый я борется в этом вопросе с новым. Жизненный опыт с юношеским максимализмом. Дьявол побери, я уже начинаю забывать, каким был раньше. Полным ходом идет перерождение.

У Кеши уже стоял дым столбом. В советских тесных квартирах устраивать гулянки было сложно, но возможно. Родители Иннокентия терпели их по причине тщательного устранения всех зримых последствий. В этом деле мой друг обладал недюжинными организаторскими способностями.