У дальнего бруствера капонира стояли четыре раскладушки, стол и несколько стульев. Нахохлившись и кутаясь в шинели, на них сидели министры – Гулябзой, Сарвари, Ватанджар. Стуча зубами, они сопереживали тому, как Бабрак Кармаль наговаривает речь на магнитофон. Это было воззвание к народам Афганистана. Его должны пустить в эфир сразу после исполнения мелодии “Рага Мальхар”, звучание которой традиционно означает, что к власти пришел новый лидер…

Бабрак ждал, когда специалист закончит возню с барахлящим магнитофоном, и его самого тоже немного поколачивало. Но не от холода, а как будто током. Это и был ток – один из тех мощных токов, что трепещущими голубыми лентами струились к нему из близкого будущего…

Голубые ленты – с чем их сравнить? разве только с орденскими?.. Будущее перестало быть отдаленным. Он мечтал о нем годы и годы!.. сколько бессонных ночей прошло в яростных сожалениях о том, что оно не идет в руки, не хочет приближаться! Что скудоумцы распыляют жар революции на пустяки!.. Что его взгляд, столь зорко и точно пронизывающий грядущее, остается непонятым!.. – и почему? Потому что тех, кто достиг власти, уже нельзя оторвать от нее! Власть застит им глаза! Лишает разума!.. Слепцы!..

И вдруг оно, будущее, одним прыжком подступило к самым глазам.

Ныне жизнь отделена от него всего лишь хрупким стеклом часов и минут – штурм Арка назначен!.. свержение Амина предопределено!..

Да уж, всякого заколотит…

Тем более что и лихорадка последних дней расшатала нервы. Переговоры с представителем КГБ в Праге велись давно – примерно с того августовского дня, когда он получил известие, что снят со всех постов – как партийных, так и правительственных. Он больше не был послом Афганистана – одним росчерком пера Амин сделал его частным лицом и предписал вернуться на Родину для, как выражался этот хищник, “нового назначения”. Однако представитель КГБ в Праге отсоветовал ему это. Они часто встречались, толковали о том о сем… как бы о пустяках… Он и сам знал, что единственная должность, которая могла его ждать, – это должность одного из особо охраняемых заключенных тюрьмы Пули-Чархи. Или должность одного из трупов во рву, куда сваливали расстрелянных… Однако безделье томило. В Кабуле шла борьба – нет, война! война не на жизнь, а на смерть! – а он тут вынужден был неспешно расхаживать по бульварам, ловя на своем европеоидном, но очень смуглом лице недоуменные взгляды прохожих, есть кнедлики да запивать пивом, от чего рос живот и начиналась одышка!.. Когда пришла весть о смерти Тараки, разговоры с резидентом стали приобретать конкретные очертания… Честно сказать, старика все-таки немного жаль. Мог бы еще пожить… Хотя, конечно, толку от него никакого, одна суматоха. По большому счету, сам Тараки в этом не виноват… ни характер его, ни привычки, ни убеждения – ничто здесь не имело значения. Потому что политический деятель такого уровня, руководитель такого масштаба – скорее функция, нежели аргумент; скорее перо, чертящее линию на бумаге, нежели пальцы, которые его держат. Любой, кто рвется к власти даже с самыми добрыми намерениями, с желанием устроить мир лучше и справедливее, достигнув ее, обнаруживает, что, как бы ни стремился он к благу, любое его действие порождает зло. Сделав первый шаг, он вынужденно делает второй, чтобы исправить неожиданные последствия первого; потом третий, чтобы устранить вред, нанесенный вторым; потом четвертый!.. пятый!.. и все это похоже на пляску слепого в кольце огня или ядовитых змей – куда ни ступи, все плохо, все не так, все приводит к худшему!..

Да, Бабрак понимал это, но понимал смутно, несмотря на свой богатый опыт политики и борьбы. Это были неясные образы, брезжившие сквозь частокол прямых и резких политических намерений. Они тревожили душу, будто воспоминания прошлой жизни, бросали зыбкую тень на светлые перспективы деятельности, на будущие, ясно видимые победы и успехи; но никогда не облекались в точные вопросы и серьезные сомнения. Так – легкая рябь, трепетание ума и души… Может быть, срабатывал инстинкт самосохранения – ведь если он поймет это отчетливо, ему придется признать, что он тоже ничего не сможет сделать такого, что пойдет на благо людям; зачем же тогда власть? Получается, что она не нужна… следует отходить от дел, возвращаться к юридической деятельности… а еще лучше – уехать в деревню и пасти коз, и смотреть, как закат меняется рассветом, как вечный свет неба сначала рождает тени, а потом сам же рассеивает их… и вовсе не требуется участие человека, чтобы звезды загорались и гасли, трава всходила и сгорала… чтобы мир шел своим вечным путем… Возможно ли это? Увы, это невозможно!.. Сын генерала не станет пасти коз и баранов, если у него есть уверенность в том, что и как нужно переустроить, чтобы люди наконец-то обрели счастье!

И не тигренком он чувствовал себя ныне, нет! Он был тигром! Голодным, злым тигром! Амин охотился за ним – не достиг! Амин убил Тараки и бросил всю родню Генсека в тюрьму! Хорошо же!.. Посмотрим, где будет он сам! Где будет его жена! Дочери!.. Мерзавец! Узурпатор!

Бабрак возбужденно крутил головой из стороны в сторону.

Русский сказал недовольно:

– Товарищ Кармаль! Это не та интонация. Вы должны говорить уверенно, но не торжествующе.

Бабрак облизнул губы и кивнул.

– После жестоких страданий, – снова начал было он, но тут же закашлялся и поднял руку извинительным жестом.

– Ничего, ничего. Давайте сначала.

Афганец пощелкал тумблерами.

– Товарищ Кармаль, – робко сказал Сарвари. – Может быть, когда с Амином будет покончено, вы произнесете эту речь прямо по радио?

– Дурацкий совет, – буркнул он. – Времени будет меньше, а волнения больше!

– Прошу вас, – повторил русский.

Бабрак кивнул, поправил ворот и снова облизал губы.

– После жестоких страданий и мучений наступил день свободы и возрождения всех братских народов Афганистана! Сегодня разбита машина пыток Амина и его приспешников – диких палачей, узурпаторов и убийц!..

Когда запись наконец закончили, русский товарищ повеселел. Насвистывая, он сматывал провода, упаковывал аппаратуру.

– Очень хорошо, товарищ Кармаль! – сказал Сарвари, пожимая руку Бабраку. – Эти слова проникают в самое сердце! Завтра весь афганский народ будет криками радости и ликования приветствовать вас – своего нового правителя!..

Брезент, закрывавший вход, колыхнулся. Охранники пропустили в капонир нового человека. Бабрак узнал его – это был Большаков, начальник охраны.

Хмурясь, Большаков произнес несколько фраз.

Тот, что делал запись, удивленно выслушал его. Пожал плечами и перевел:

– Операцию отменили. Через час вылетаем обратно в Ташкент.

– Что?.. как отменили?.. почему в Ташкент?..

– На время подготовки другой операции. Собирайтесь!..

Бабрак непонимающе посмотрел на Ватанджара.

– Вы присядьте, товарищ Кармаль! – обеспокоенно сказал тот, вскакивая, чтобы поддержать его. – Присядьте!