– И без того в последнее время развили просто бешеную активность, – сказал он как будто для того, чтобы самому в чем-то утвердиться. – Теперь еще визит главнокомандующего! Неужели все-таки влезут, Джеймс?

И вскинул на гостя взгляд сощуренных глаз.

Джеймс выдержал соответствующую моменту паузу.

– Не знаю, сэр, – сказал он. – Со стороны Союза это было бы полным сумасшествием. Советская государственная машина устроена довольно неразумно, согласен… но не до такой же степени! Все-таки там тоже далеко не все идиоты. Честно сказать, лично я в это не верю… Но мы, конечно, по-прежнему работаем в этом направлении. Подбрасываем кое-какие весточки. В основном через пакистанскую резидентуру в Дели. Вы ведь знаете, индусам Советы доверяют… Например, что США будто бы готовятся разместить в Афганистане ядерные ракеты.

Джеймс недовольно скривился – мол, сами понимаете, что тут еще выдумаешь!..

– Старая песня, – удовлетворенно кивнул посол. – Но звучит по-прежнему свежо! При одном только слове «першинг» в Москве готовы крикнуть «тревога!»…

– Все-таки сомневаюсь, сэр, что они клюнут, – сказал Джеймс.

– Я тоже сомневаюсь, – кивнул посол. – А с другой стороны, куда им деваться? Оппозиция напирает. С каждым днем усиливается. А кто ей противостоит? – Нур Мухаммед Тараки. Поэт. Мечтатель! Не готов оценивать степень его одаренности, но поэт у власти – это всегда беда, а уж в этой безумной стране!.. Он слишком импульсивен, слишком нерасчетлив… Но советские поддерживают именно его. И, как вы сами только что сказали, готовы на все, чтобы сохранить режим. Поэтому им придется что-то предпринимать. Шаг за шагом.

– Возможно, – кивнул Джеймс. – Но в последнее время наметилась иная тенденция. Не все советские поддерживают Тараки. Армейские чины стали чрезвычайно благосклонны к Амину. Думаю, они были бы согласны с нами в оценке его деловых качеств… А КГБ, действительно, упрямо гнет старую линию. Должно быть, с Тараки им проще работать.

И он сделал характерный жест пальцами – как будто опрокидывая рюмку.

– Что за пустяки сказываются порой на судьбах мира! – вздохнул посол.

Он поболтал в чашке ложечкой, а потом без всякого удовольствия допил остывший кофе.

– Знаете, Джеймс, – сказал Роджер Тэйт, утирая губы салфеткой. – Нам нужно помнить еще один мотив. Очень важно, чтобы Советы были убеждены, будто спасают мир. Например, от мирового империализма. Идея для них – превыше всего!

– Стараемся, сэр, – сказал Джеймс.

И развел руками.

Подходя к расположению “Зенита”, Плетнев вспоминал разговор с Ромашовым.

Пару дней назад Ромашов предложил пройтись. Сквер лежал вокруг пруда, населенного многочисленными утками. На скамьях сидели еще более многочисленные бабушки и мамы. Малые дети возились в песочницах. Что постарше ездили с деревянных горок – преимущественно вперед головой. Или просто с диким визгом гонялись друг за другом.

Ромашов был сух и нелицеприятен. Равно как строг и лаконичен.

– Ты, Плетнев, хоть и хороший боец, – сказал он с ироническим прищуром, который напрочь уничтожал смысл сказанного; завершение фразы окончательно поставило все на свои места: – А все же раздолбай!

Прикурил, отщелкнул спичку, затянулся и продолжил.

– Но хоть ты, Плетнев, и раздолбай, а боец все-таки хороший… Жалко, если тебя погонят. Я тебе нашел вариант: на время перейти в другой главк. Там формируют группу для охраны посольства в Афганистане. Вот и отсидишься…

– В Афганистане? – удивленно переспросил Плетнев, подумав: не слишком ли много стало в жизни Афганистана?

– Что ты так удивляешься? Да, в Афганистане. В Кабуле.

– А как же Карпов?

– Да ну, – Ромашов отмахнулся. – Карпов не хочет тобой показатели группы портить. Он ведь ждет жалобы из обкома. И хочет свою задницу прикрыть. Если тебя не будет, ему это проще сделать. Он к этому по-сталински подходит: нет человека – нет проблемы!..

– А милицейская “телега”?

– Про это я вообще не в курсе, – ответил Ромашов. – Какая милицейская телега? Я за ментов не ответчик. Мало ли кто там у них что напишет. Может ведь и ошибка выйти, верно? – Он пожал плечами. – Короче говоря, в Кабул за тобой из-за такой ерунды все равно никто не поедет.

Бросил под ноги окурок, прошелся по нему подошвой и так окончил свою краткую речь:

– А там, глядишь, либо шах помрет, либо ишак сдохнет. Когда-нибудь вернешься…

Тренировочная площадка располагалась внутри обширного комплекса зданий. На ровной зеленой травке разминалось человек двадцать. Должно быть, офицеры. Но кто в каком чине – загадка: все в зеленых маскировочных комбинезонах без знаков различия.

Плетнев и сам уже был в таком же комбинезоне и тоже разминался. Небо ясное, солнце – яркое. Он прыгал, тянулся, отжимался, и ему казалось, что все теперь будет хорошо. Ну просто очень хорошо!

Симонов прохаживался возле скамеек, наблюдая за разминкой и поглядывая на часы. Лет под сорок. Одет по форме. И майорские погоны на плечах.

Но вот он хлопнул в ладоши:

– Становись! Равняйсь! Смирно! Вольно!.. Старший лейтенант Плетнев!

– Я!

– Выйти из строя!

– Есть!

Плетнев сделал два широких шага и повернулся лицом к строю.

– Товарищи офицеры! – буднично сказал Симонов. – У нас новый товарищ – старший лейтенант Плетнев Александр Николаевич. Мастер спорта по дзюдо и самбо. Чемпион Вооруженных сил и спортобщества “Динамо” по рукопашному бою. Мастер спорта по пулевой стрельбе из винтовки. Кандидат в мастера спорта по альпинизму… – Он помолчал, как будто подыскивая слова. – Так что, думаю, елки-палки, с физической подготовкой все ясно. С винтовкой – тоже. А как товарищ Плетнев владеет пистолетом, скоро увидим. Встать в строй!

Часа через полтора, после легкого кросса и непродолжительного борцовского спарринга, Плетнев стоял с пистолетом в руке, и в семидесяти метрах от него торчала свежая ростовая мишень.

Загнал магазин. Когда прозвучала команда, передернул затвор, совершил кувырок вперед, затем сделал серию выстрелов с колена.

В мишени появились пробоины. Одна в голове, две в корпусе – слева на уровне сердца, справа на месте печени.

Перекат влево. Два выстрела, две пробоины – в каждом из колен.

Перевалился в положение лежа. Еще выстрел. Снова в голову.

Перекат вправо и еще один выстрел.

Перекат на спину. Выстрел из-за головы назад. Новая дырка в голове мишени.

– Старший лейтенант Плетнев упражнение закончил!

Симонов смотрел в окуляр оптического устройства.

– Ну что ж, – сказал он. – Тут, елки-палки, не придерешься…

Чувствуя радостное возбуждение, заставлявшее внимательнее следить за тем, чтобы с лица не сходило выражение совершенной невозмутимости, Плетнев отошел назад, где стояли и те, кто ожидал очереди, и кто уже отстрелялся.

К нему шагнул невысокого роста чернявый парень лет двадцати пяти. Протянул руку:

– Голубков!

Глаза карие, лукавые.

Плетнев протянул свою, назвался.

– А у нас на курсах парень был, – совершенно невзначай сообщил этот хитрый Голубков, вытаскивая сигареты. – Так он, бляха-муха, рикошетом мишень поражал.

Плетнев пожал плечами.

– Ну да, полезная штука… Но не всегда точно получается. Рикошет все-таки…

Голубков сощурил свои лисьи глаза.

– Тоже, скажешь, можешь?

Плетнев опять пожал плечами, а Голубков тут же заорал довольно ехидным тоном:

– Товарищ майор, разрешите обратиться! Разрешите Плетневу показать, как он рикошетом стреляет!

– Вот ты даешь! – только и сказал Плетнев.

Деваться некуда. С пистолетом в опущенной руке встал за бетонный столб, служивший опорой. Столб загораживал мишень. Он выглянул на мгновение и тут же сделал три выстрела по касательной в кирпичную стену тира. Рикошетируя, пули дико визжали в полете.