Она почему-то рассмеялась, и Плетнев почувствовал, что ей не хочется больше никаких разговоров. Ему тем более не хотелось. Он обнял ее, привлек к себе, и она слабо застонала, прижимаясь.

Кузнецов сидел и смотрел на рюмку, барабаня по столу пальцами.

Немного передвинул предметы на столе, добиваясь симметрии.

Опять стал барабанить. Посмотрел на часы.

Чертыхнулся.

Отщипнул и бросил в рот кроху лепешки. Меланхолично пожевал.

Подвинул на прежнее место тарелку с помидорами.

С надеждой обернулся, чтобы посмотреть на дверь.

Побарабанил.

Крякнул.

Взял рюмку правой рукой. Спохватившись, перехватил в левую. Истово перекрестился. Снова взял рюмку в правую.

И наконец выпил.

И выдохнул.

И прикрыл глаза.

А потом еще долго сидел, допивая, – закусывал помидорами без соли и поглядывал на часы.

Но так никого и не дождался.

Новенький УАЗ-469 ходко бежал по набережной. Навстречу тянулись перекошенные, ободранные, забитые до отказа пригородные автобусы, чадящие грузовики-развалюхи, пикапы.

Плетнев сидел за рулем, Архипов справа, Пак сзади. Архипов командирским взором посматривал направо-налево. Время от времени его внимание привлекал какой-нибудь беспорядок – нищий на обочине или большая вонючая свалка в самом, казалось бы, неподходящем месте, и тогда он неодобрительно цокал или даже бормотал что-нибудь вроде:

– Да-а-а… Далеко им еще до нас, далеко!..

Плетнев рулил, размышляя о том, что Архипов чем-то напоминает старшину учебной роты Дебрю. Старшина Дебря говорил почти исключительно поговорками. “Солдат – что дерево: пока не срубят, сам не повалится!” Или: “Старшина солдату ближе матери: с матерью в баню не ходят, а со старшиной положено!” Или спросят его, например, можно ли порвавшиеся до срока ботинки на новые поменять, а он отвечает: “Хрен не сахар, за щекой не тает!” Вот и думай… Все его речения горделиво несли отпечаток армейского идиотизма, а некоторые напоминали какие-то недоделанные силлогизмы, томившие своей незавершенностью. Самой лаконичной и, пожалуй, верной из его пословиц была следующая: “В танке главное – не бздеть!..”

Архипов поговорками не пользовался, а все же Плетнев не мог отделаться от ощущения, что они со старшиной Дебрей в чем-то похожи…

Огороженное решетчатым забором здание Академии Царандоя – Народной милиции – располагалось на окраине города, у склона холма.

У ворот теснилось неожиданно много народу: старики, зрелые мужики, женщины, молодые парни. Стояли машины, навьюченные ослы, тележки. В поклаже преобладали туго скрученные ковры, набитые чем-то мешки и сетки с овощами. У изгороди дружно блеяли бараны, козы и даже несколько низкорослых коров.

– Что это у них тут сегодня – козлодрание? – удивленно спросил Архипов.

Возле будки КПП ждали Хафиз и Камол – два парня из подопечных контрразведчиков. Хафиз неплохо говорил по-русски.

Непрерывно сигналя, Плетнев протиснул машину сквозь толпу, подъехал и запарковался правее будки.

Выбрались наружу, и Хафиз и Камол, улыбаясь, принялись пожимать им руки.

– Здравствуйте! Как ехали? – говорил Хафиз, кланяясь. – Как здоровье? Как настроение?..

– Слышь! – сказал Архипов, показывая пальцем на толпу. – Что происходит?

Хафиз мельком глянул и ответил:

– Набор же в академию идет… Каждый хочет сына устроить, – он виновато развел руками. – Бакшиш несет. Один – мешок риса несет, другой – барана несет, еще другой – корову…

– Класс! – Архипов по-свойски хлопнул Хафиза по спине. – Ты тоже за барана поступал?

Хафиз смущенно улыбнулся и неопределенно пожал плечами.

– У нас в Ташкенте то же самое, – заметил Пак. – Только барашки в бумажке.

Архипов сердито на него зыркнул:

– Заткнись ты со своим Ташкентом! Союз дискредитируешь!

Пак растерянно заморгал.

На КПП, где предъявили документы, неугомонный Архипов вступил с часовыми в беседу, произнося слова громко и отчетливо, как будто беседовал с глухими:

– Советский Союз, понимаешь? Ленин! Спутник! Гагарин! Коммунизм!.. Понял, нет? Вот, на тебе, держи!

С этими словами он достал из нагрудного кармана значок с изображением Ленина и вручил солдату.

Тот равнодушно покрутил его в пальцах и бросил на стол.

Плетнев почувствовал себя очень усталым.

– Коля, отстал бы ты от него, – тихо сказал он.

– Нет, – возразил Архипов. – Я хочу, чтобы он запомнил нашу встречу, чтобы потом рассказывал своим детям! – и опять стал орать, тщательно артикулируя: – Слышишь? Мы – советские, русские! Мы вам помогаем! – потыкал пальцем в злополучный значок. – Это Ленин! Ленин! Понял?

Часовой пожал плечами и буркнул что-то на дари.

За это Хафиз на него сердито накричал. Тоже, естественно, на дари.

Солдат несколько смутился.

– Что он говорит? – настороженно спросил Архипов.

– Говорит, лучше бы сигарет дал, – с мстительной невозмутимостью ответил Пак. – Или денег. Ну что, пошли?

Двенадцать курсантов построились на поляне перед огневым рубежом.

Архипов, Пак, Плетнев и командир-афганец встали перед строем.

– В прошлый раз вы изучили основы стрельбы, – сказал Пак на дари. – Сегодня переходим к практическим занятиям.

Курсанты разбились на три четверки. Начались стрельбы.

Отстрелявшиеся перемещались назад, а на огневой рубеж выходили следующие четверо.

Плетнев, Пак и Архипов стояли за их спинами, поправляя и помогая.

Выстрелы гремели один за другим – но все больше бестолковые.

– Да, Николай, – в конце концов сказал Плетнев. – Видно, твоя теория им на пользу не пошла…

Он только расстроенно махнул рукой:

– Чурбаны!..

Вторая четверка отошла в сторону, возбужденно переговариваясь.

– Жалуются, что автоматы плохие, – заметил Витя Пак. – Мушки, говорят, сбиты.

– Что?! – возмутился Архипов. – Ах вы, дурилки деревянные! Ну-ка построй их!

Пак скомандовал офицеру-афганцу. Офицер скомандовал курсантам. Курсанты построились в шеренгу.

– Тут кто-то недоволен автоматами? – спросил Архипов, хмурясь. – Автомат Калашникова – самое лучшее в мире оружие! При любых условиях надежен и безотказен!

Витя перевел.

– Все зависит от стрелка! Сейчас я покажу, как стреляет автомат Калашникова!

Плетнев тоже знал, что все зависит от стрелка, и поэтому взмолился шепотом, так кривя губы, чтобы никто не заметил:

– Коля! Может, не надо?!

Архипов, не поворачивая головы и так же кривя губы, ответил тихо и яростно:

– Товарищ старший лейтенант! Знайте свое место! Я старший по званию!

Пак смотрел на него с совершенно детской улыбкой.

Плетнев вздохнул.