Плетнев и Голубков переглянулись.

– Во как, – наставительно сказал Голубков. – Прямо впиявливается!.. Вот он, самый оскал-то.

И в задумчивости покачал головой.

На другой день Симонов отрядил несколько человек следить за газетными киосками, расплодившимися на титанической территории спортивного комплекса, как грибы. Свободно продавались не только советские газеты и журналы (кстати говоря, неожиданно повеселевшие, утратившие тот вечный привкус суровости, что роднил их с родимой “Красной звездой”). Плетнев с вожделением смотрел на глянцевые обложки “News”, “Life”, “Spiegel”. Капитан Архипов шепотом делился информацией, что в гостиничных холлах можно увидеть даже совершенно неприличный “Playboy”, за который, по-хорошему-то, ничего отдать не жалко – такое в нем напечатано…. По-видимому, этот факт был призван доказать, что советские люди не боятся чужеродного влияния и пропаганды. Однако покупать прессу офицерам было воспрещено. Напротив, в их задачу входило присматривать, чтобы полиграфической продукцией пользовались сугубо иностранцы. А бесстрашные советские люди были бы на всякий случай защищены от разлагающего и гибельного воздействия чуждой идеологии.

Сегодня, однако, главный упор сделали вовсе не на “Spiegel” и “Playboy”, а на газету “Правда”. Как объяснил Симонов, поступили сведения, что итальянские ревизионисты задумали акцию по распространению поддельной “Правды”. Симонов не мог показать ее в натуре – он и сам не видел, – но описал красочно. Шапка – точь-в-точь как у нашей, только вместо “Союз Советских Социалистических Республик” на фальшивке написано “Не Союз не Советских не Социалистических Республик”. Что же касается содержания, то оно являет собой набор злобных пасквилей на социалистическую действительность, клеветнических и антисоветских статей самого гнусного пошиба, напитанных тлетворным ядом продажными журналистами из наиболее оголтелых и агрессивных империалистических кругов под руководством ЦРУ.

С некоторой натугой доведя фразу до конца, Симонов строго спросил, все ли ясно. Получив утвердительный ответ, определил зоны ответственности, офицеры разбились на пары и пошли работать.

Несмотря на относительно ранний час, солнце палило нещадно. Голубков с утра успел сбегать в пресс-центр и накачаться там какой-то бесплатной апельсиновой водой из автомата. Теперь нещадно потел, не уставая описывать ее волшебные свойства.

– Называется “фанта”, – толковал он в третий раз. – Не знаю, что за “фанта” такая. Оранжевая. И вкус – прямо апельсиновый. И такая, знаешь, свежесть во рту от нее… Стаканы рядом стоят стопкой. Ты один вытащил для себя – бац! – откуда-то сверху другой падает. Стаканы тоже бесплатные… На кнопку нажал – ш-ш-ш-шу! Ну, как у нас газировка. “Фанта” называется. Ну чисто как будто апельсин съел… Ой, жарища-то, а! Скорее бы уж в Кабул, что ли!..

– Думаешь, там прохладней? – спросил Плетнев. – Иди вон на ветерке газеты посмотри…

Сам побрел к следующему киоску. Здесь с газетами все оказалось нормально. “Правда” как “Правда”, ничего особенного.

– Много иностранных берут? – поинтересовался он как бы между делом.

Киоскер, чисто выбритый человек лет тридцати, одетый в синий халат с вышивкой “Союзпечать” на воротнике, странновато на него покосился, а затем моргнул, причем моргнул явно со значением – обоими глазами и медленно. Мол, ты и я – мы одной крови… Плетнев одурело покивал и двинулся дальше.

Часа через два они неспешно обошли все киоски.

– Ты пить-то не хочешь? – невзначай поинтересовался Голубков. – А то пошли в пресс-центр сгоняем! Я же говорю: там такая вода оранжевая, “фанта” называется… бесплатная!.. ну чисто апельсин!..

– Заткнись, а! – попросил Плетнев. – Уже слышать не могу. Пошли! Где твой пресс-центр?

В холле пресс-центра было душно, голоса сливались в разнородный гул, слышался смех, иностранная речь, какие-то девчонки в русских платьях и кокошниках сбились в стайку вокруг широкоплечего подтянутого человека в сером костюме, а к автоматам с хваленой “фантой” выстроились очереди. Однако возле одного из них обнаружились два знакомых лица – весельчак Зубов, прежний сослуживец Плетнева, и капитан Архипов, сослуживец нынешний. Оба держали стаканы и, судя по несколько напряженным лицам, пили из них далеко не первую порцию.

Плетнев обнялся с Зубовым.

– “Фанта”! – сказал Зубов, как только объятия распались. – Слышь, Плетнев! Ну чисто апельсин! Мы тут с Колей!..

– Вы знакомы? – спросил Плетнев у обоих.

– На КУОС е вместе были, – ответил Архипов. – Возьми стакан. Товарищ, ну-ка позвольте!

Он оттеснил в сторону какого-то юношу и выдернул картонный стакан. Плетнев с изумлением увидел, как – не врал Голубков! – на его место упал другой.

– Понимаешь, – продолжал Архипов начатую прежде речь. – Смотрю я на эту сучку и понимаю, что она кого угодно вокруг пальца обведет! Швед косится на меня, ухмыляется, по-своему лопочет, она по-шведски же и отвечает! Он здоровый такой бычара, высокий, блондин… она и так на него глянет, и этак… и по всему видно – из нее уже давно сок потек!.. Никакого достоинства! Вот позволь ей только – да она прямо тут же ноги перед иностранцем раздвинет! И выболтает все что знает!.. Короче говоря, ни хера не понимаю, только отдельные слова ловлю… пока вроде ничего опасного, но чую нутром – вот сейчас, сейчас уже сговариваться начнут!..

Он с отвращением вылил в рот остатки напитка:

– Вещь!.. Чего ждешь? Ставь стакан! Товарищ, ну-ка позвольте!

И отодвинул от автомата длинноволосого и одновременно лысого человека с надписью “Make love!” на обвисшей майке.

Плетнев подставил стакан. Зубов нажал кнопку.

Ш-ш-ш-шу!

– Чую – сговорятся! И пойдут прахом все мои усилия по обеспечению безопасности!.. Ну, я ее тогда р-р-раз! – за руку! Гражданка, говорю, ну-ка пройдемте! Что?! Куда?! А вот туда! Туда-сюда, иди сюда!.. В штаб! А через пятнадцать минут ее пинком отсюда – р-р-раз! Потом еще письмо в Университет накатают, что замечена в поведении, противоречащем высокому званию советского человека… вышибут ее оттуда к едрене-фене, и поделом!.. сучка такая!..

Легонько икнув, Архипов снова шагнул к водопойному механизму. За ним и Зубов. Оба они сильно потели. Плетнев присмотрелся. Белые рубашки на их спинах и боках принимали явно оранжевый оттенок…

– Ну? – нетерпеливо спросил Голубков.

Плетнев допил, облизал губы…

– Класс! Ну просто чистой воды апельсин!..

Наконец все это кончилось. В последний день Симонов выбил премиальные комплекты – три пачки американских сигарет “мультифильтр” в пластиковых пачках и несколько упаковок диковинной финской еды: кусочки колбасы в пластике, наперстки со сливками, игрушечные жестянки с паштетом…

Сигареты Плетнев отдал Голубкову. Голубков был в восторге.

Улетали ночью.

Шел дождь. Военный аэродром “Чкаловский” туманно мерцал синими огнями, и почему-то казалось, что не самолеты с него должны взлетать, а сам он вот-вот начнет, немного кренясь, подниматься к низким тучам, молочно освещенным отблесками прожекторов…

Поеживаясь, вереницей поднялись по трапу.

С последней ступени Плетнев оглянулся.

А потом тоже нырнул в люк.