В темное небо взвились сигнальные ракеты.

Из выхлопного коллектора ближайшей БМП с глухим рыком вылетали плотные сгустки дыма.

Бойцы быстро грузились на машины, исчезая в люках.

Вот, хватаясь за скобы, на броню БТРа вскарабкались Симонов и Голубков.

Ромашов в своей уникально-экспериментальной каске-“сфере” с поднятым забралом стоял на броне БМП, подгоняя бойцов.

– По местам! Живей! Живей!

Первухин, Аникин, Епишев друг за другом исчезли в десантном отделении. Последним ввалился Плетнев. Он оказался крайним у двери. Потянулся было закрыть, но увидел Князева. Князев бежал к машинам – в каске и ставшей уже привычной кожаной куртке. Плетнев уж потом узнал, что она у него была вроде талисмана: надевал всегда, как предстояло встретить опасность. И та же деревянная кобура “стечкина” на ремне через плечо.

– Стой! – закричал Князев издалека.

Ромашов повернул голову.

– Григорий Трофимович, куда?! Вы же должны быть на командном пункте!..

– Нет, с вами поеду! – ответил Князев, пролезая в двери десантного отделения и переводя дух. – Не могу, ребята! Я за вас отвечаю! Фу, забегался!

Ромашов, не зная что сказать, только безнадежно махнул рукой.

Радист – сержант “мусульманского” батальона – напряженно вслушивался в неразборчивый хрип, доносившийся из наушников. Вот высунулся из командирского люка и сдвинул шлемофон на затылок.

– Товарищ майор! Команда “Вперед”! – заорал он, перекрикивая рев моторов.

Ромашов прыгнул в десантный люк, хлопнул механика-водителя по шлему. Люки закрылись с гулким стуком.

Взревел двигатель, густые клубы дыма вырвались из выхлопных коллекторов.

Рывок! Вскинув острый нос, БМП устремилась вперед.

Гусеницы с лязгом и грохотом грызли мерзлую землю, и она комьями летела из-под мелькавших траков.

Колонна БМП набирала ход.

За ней уступом двигались БТРы.

Небо распарывали трассы сигнальных и осветительных ракет.

Вдалеке, по-прежнему освещенный прожекторами, гордо высился дворец Тадж-Бек.

Их стремительное движение сопровождал неописуемый вой “Шилок”.

В сотне метров от колонны их счетверенные стволы дергались и плевали огнем, осыпая стены дворца снарядами. Стреляные гильзы веером летели в стороны и шипели на снегу.

Перед фасадом дворца метались люди, пытаясь укрыться от осколков, летящих сверху обломков стен и стекла.

Весь третий этаж был украшен вспышками разрывов.

При подходе к началу серпантина вторая колонна – четыре БТРа – вышла из общего броневого строя и устремилась вправо, к западной части холма. Задачей “Зенита” было, не тратя времени на движение по серпантину, как можно быстрее обогнуть холм, там с помощью штурмовых лестниц преодолеть его обрывистый, почти отвесный склон, а затем, используя те же лестницы, вломиться в торцевые высокие окна первого этажа.

Первая колонна продолжала лететь к серпантину. Гусеницы грохотали по дороге, расшвыривая комья земли и снега. БМП раскачивались, а на кочках взлетали в воздух, оставляя за собой шлейф снежной пыли и грязи.

К шлагбауму при въезде на серпантин бросился афганский рядовой, маша на бегу крест-накрест поднятыми над головой руками. Вздыбившись, первая машина на полном ходу сшибла шлагбаум и всей массой накрыла солдата, мгновенно подмяв под себя.

Сквозя в лобовые стекла, на напряженных лицах бойцов плясали багровые сполохи взрывов.

Плетнев толкнул сержанта.

– Скажи водителю, чтоб ресницы опустил! Залетит что-нибудь!

– Он говорит, через триплекс ничего не видно! – проорал сержант.

Ромашов снова шлепнул ладонью по шлемофону водителя:

– Закрой стекла, идиот!

Водитель левой рукой дернул за рукоятку. Бронированные заслонки опустились на лобовые стекла, и стало темней.

Они уже неслись по мощеной полосе серпантина и с каждой долей секунды становились ближе к своей цели. Честно сказать, Плетневу это казалось странным. Страха не было. Страх возникал когда-то раньше… уже не вспомнить. Но точно до того, как заревели двигатели. А когда уж броня пошла вперед, стало не до страха. Он почему-то не боялся, что через мгновение неуправляемый ракетный снаряд пробьет борт БМП и все они тут незамедлительно перейдут в иное качество… Нет, ему просто было странно, что этого еще не случилось!

Дворец приближался, озаренный огнем и разрывами. В окнах третьего этажа свет уже не горел.

В чердачном окне был установлен крупнокалиберный пулемет ДШК, и здоровяк гвардеец нажимал на гашетки с решительным и злым лицом. Пустив очередь, он снова прицеливался и снова стрелял, водя стволом из стороны в сторону и щедро поливая свинцом подходы к зданию. Пулемет бешено бился от выстрелов, и гвардеец с трудом удерживал его на станке. Колонна машин, петлявшая по серпантину, то и дело скрывалась от него, и он сосредоточился на четырех БТРах, мчавшихся по нижней рокадной дороге к западной части холма.

Черные проемы окон на третьем этаже тоже ожили бутонами огня, порождая сплошной невыносимый грохот, в который сливались выстрелы.

Пули и осколки стучали по броне БТРа, высекая снопы искр.

– Стрелок, по окнам – огонь! – крикнул сержант. – Длинными!

Стрелок уже торопливо крутил маховики управления башенных пулеметов.

Голубков посмотрел на Симонова и удивился тому, что его лицо было сосредоточенным, но не напряженным.

Пулемет загремел, и в короб со звоном полетели стреляные гильзы. Из ствола к дворцу летел пунктир трассирующих пуль, а из пламегасителя выбрызгивалось пульсирующее пламя. Салон заполнился пороховым дымом.

Новая очередь из афганского ДШК достигла своей цели – правое переднее колесо разлетелось в клочья, двигатель со скрежетом заглох, БТР остановился, и из силового отсека повалил дым, подсвеченный снизу выбивавшимися языками пламени.

Пулемет в чердачном окне продолжал дергаться и грохотать. На лице гвардейца, увидевшего наконец плоды своих стараний, играла торжествующая улыбка.

Остатки колонны, не замедлив хода, удалялись от подбитого и дымящего БТРа, продолжая свое неуклонное движение к западному крылу дворца.

– К машине! – крикнул Симонов. – В правый люк!

Бойцы “Зенита” начали десантироваться. Скатившись с брони, одни укрывались за БТРом, другие падали в придорожный кювет.

Раздоров запнулся и упал под тяжестью бронежилета, оружия и боекомплекта. Тут же вскочил, побежал в сторону залегших бойцов, и его ноги и низ живота вспорола автоматная очередь.

Споткнувшись, Раздоров снова упал. Цепляясь пальцами за комья мерзлой земли, он пополз к кювету, откуда смотрели на него оторопелые бойцы. За ним тянулся широкий кровавый след.

Пак бросился к нему, повалился рядом. Схватил за шиворот и, упираясь ногами в мерзлую колею, рывком втащил Раздорова в канаву.

– Как ты?

– Нормально, – тяжело дыша, ответил Раздоров. – Броник спас!.. До свадьбы заживет…

– Ё-моё, как хлещет! Прижать надо! – сказал Пак, с ужасом глядя на мокрую от крови штанину.

– Я сам, сам! – слабеющим голосом успокоил его Раздоров. – Ты давай, давай! Вперед!.. Здесь нельзя!.. перестреляют!..

Он повернулся в сторону залегших бойцов и слабо прокричал:

– Ну что разлеглись! Вперед! Пошли!..

Улучив мгновение, бойцы, пригнувшись, сорвались с места и исчезли в темноте.

Кювет опустел.

Тяжело дыша и чувствуя испарину, Раздоров приложил индивидуальный пакет к перебитой артерии. Белая марля мгновенно промокла насквозь, а кровь все вырывалась, била между пальцами.

Он попробовал прижать… прижал, кажется… Вот так… вот так… все… кровь уже не идет… сейчас все будет нормально… на нем же быстро заживает… Он немного полежит, а потом встанет… Надо спешить, ведь Ириша уже приготовила ужин… и он обещал Сережке доклеить сегодня модель крейсера “Аврора”!.. Раздоров увидел себя рядом с сыном и женой… и тут же перед его глазами замелькали березы, березы… Взгляд замутился, а на лице появилась гримаса усталой безысходности. Редкое свистящее дыхание стихало…