Второй солдат мгновенно нырнул в толпу.

Плетнев не опускал пистолета.

Но следующего нападения не последовало. Толпа в смятении валила прилавки, разбегаясь. Рев стоял над Грязным базаром. Рев и вой.

Три тела на земле!..

– Быстро! – крикнул он Николаю Петровичу.

А Веру просто схватил за руку и потащил.

Им повезло – задержать не пытались. Даже не стреляли в спину. Через минуту они уже бежали по длинному кривому переулку прочь от базара.

По обеим сторонам – глухие стены. Поверх них – густая листва или крыши. Кузнецов с коробкой спешил впереди. Вера – торопливой побежкой шагах в пяти за ним. Плетнев трусил последним, глядя преимущественно назад. Прикрывал отход, говоря языком военных.

Как выяснилось позже, как только Вера поравнялась с глухой дверью в высоком дувале, человек в халате и шапке-пуштунке мгновенно зажал ей рот и втащил во двор. Что касается двери, то она тут же опять захлопнулась. Должно быть, похитители рассчитывали на легкую добычу и вовсе не собирались ни с кем меряться силой. А там кто их знает.

Так или иначе, когда Плетнев повернул голову, то увидел только Кузнецова.

– Николай Петрович! – крикнул он. – А Вера где?

Кузнецов обернулся. Раскрыл рот.

Плетнев уже увидел дверь. Толкнул – не поддалась.

– Стойте здесь!

Взобраться на дувал не составило труда.

Он спрыгнул и первым делом отодвинул засов.

Взгляд метался – дом, квадратный топчан, виноградные шпалеры, деревья… В клетке у крыльца встревоженно болбочет пестрая птица… вот дверь в пристройку…

На земле недалеко от двери лежал белый платок. Верин!

Беспрестанно озираясь, Плетнев кошачьими шагами пересек двор и поднял его.

В этот момент раздался яростный рык.

Из сарая на него летел какой-то черт – должно быть, один из похитителей. И уже занося нож для удара.

Плетнев отпрыгнул и выставил перед собой руки с зажатым в кулаках платком.

Тут же захлестнул платок вокруг его запястья и дернул, лишая равновесия.

Правой рукой с платком захватил шею падающего и рывком закинул тело себе на спину. Рука с ножом оказалась намертво прижатой к шее. Когда лицо афганца посинело, Плетнев швырнул его, как мешок, через плечо, удерживая концы платка в кулаках.

Нападавший взлетел, перевернулся, грохнулся спиной об угол топчана и разнес его на исходные досточки.

Что-то заставило тут же обернуться, и Плетнев резким щелчком, будто кнутом, хлестнул по глазам второго.

Тот вскрикнул и поднял руку к лицу.

Правая пятка Плетнева ушла в его солнечное сплетение, а когда он отлетел назад и ударился о стену пристройки, то получил удар стопы в подбородок; с треском припечатался затылком и безжизненно сполз на землю.

В дверях сарая показалась Вера.

Пока он срывал с нее какие-то путы, ее трясло. Кроме того, она издавала негромкий дрожащий вой – какое-то такое “ва-ва-ва-ва-ва!”.

– Ну все, все, – сказал Плетнев, гладя ее по плечу. – Все кончилось.

Она скосила взгляд и стала пятиться от лежавших перед ней тел в сторону дома.

Плетнев поднял с земли нож.

Вера допятилась до стены и прислонилась к ней. В полуметре над ее головой был расположен урез открытого окна, задернутого желтой занавеской.

Плетнев повернул голову, чтобы убедиться, что с Николаем Петровичем все в порядке. Так и было: войдя в дверь, он ее запер. Коробку с магнитолой из рук тоже, слава богу, не выпустил.

Занавеска окна чуть отодвинулась, и из-за нее высунулся ствол одноствольного ружья.

Плетнев его не видел. Но Вера увидела.

Как потом оказалось, Кузнецов в последнее мгновение тоже заметил это движение. Но он все равно не успел бы крикнуть.

Вера вскинула руки, схватила ствол и с заполошным криком потянула вниз.

Бах!

Выстрел ушел в землю, и пуля с визгом унеслась черт ее знает куда.

Плетнев сделал два прыжка, третий внес его в окно. Спрыгивая, он ударил метнувшегося от окна человека ножом в спину и рывком швырнул его в глубину комнаты.

Не успел он снова выскочить наружу, как по переулку с топотом и грозным гиканьем промчались какие-то люди – судя по создаваемому шуму, человек десять. Кто такие?

– Кажется, пронесло!.. – шепотом сказал Кузнецов, когда их вопли стихли вдали.

– Если за нами, то что-то поздновато, – пробормотал Плетнев. – Или по другому делу? Да, Николай Петрович, теперь я вам верю – беспокойная тут жизнь!.. Ладно, пошли.

Кузнецов кивнул и перехватил коробку поудобнее.

Они прошли двор насквозь. Как Плетнев и думал, там была другая дверь, выводившая в параллельный проулок.

Он осторожно отпер и выглянул.

Переулок был пуст…

Минут через пятнадцать они сидели на вилле, которую занимал Николай Петрович, и сам он подрагивающими руками разливал по рюмкам еще мутный, только что разведенный спирт.

Плетнев оглядывался. Просторную кухню украшали вполне стандартные советские шкафчики и тумбочки. Холодильник “Саратов” – точь-в-точь как у него на “Новослободской”. Клетчатые занавески на окне. Квадратный стол, три табуретки. Разумеется, на всем печать холостяцкой жизни – пустая солонка… грязная салфетка… сухая лепешка.

– Нет, ну ты подумай! – повторял Николай Петрович. – Ведь никаких пряников не захочешь! По самому краешку прошли, а!

Это он верно говорил – по самому краешку. Плетнев чувствовал, что какие-то пружины в нем, предельно сжатые, чтобы они смогли пройти по этому краешку, нигде не заступив за черту, разделявшую жизнь и смерть, теперь ослабли. И его тоже маленько поколачивало.

– Да уж…

Правая рука до сих пор жила ощущением того, как легко вошел нож в спину человека – как будто в бескостный кусок парного мяса.

Вера быстро нарез ала в тарелку помидоры. Вдруг руки ее замерли, и она, беспомощно и как-то жалко морщась, сказала:

– А этот афганец… жив остался?

Плетнев пожал плечами.

– Рязанский-то? – профессионально сощурившись, ответил Николай Петрович. – Не думаю. Вряд ли. Я видел, куда пуля вошла. Скорее всего, печень пострадала. А с такими ранениями… куда там!.. Если бы сразу на стол!.. – Он безнадежно махнул рукой, придвинул Плетневу полную рюмку и снова оживился: – И ведь орут как – кровь в жилах стынет!

– Нет, я…

– Да ладно тебе! В такой день!

Вера подровняла помидорные дольки на тарелке, бросила на него быстрый взгляд и сказала со вздохом:

– Что когда-нибудь мне встретится герой – это я еще могла предположить. Но что герой окажется непьющим!..

И рассмеялась, одновременно поежившись.

– Да ты что! в такой день! – толковал свое Кузнецов. – Давай, давай!

Пожав плечами, Плетнев взял рюмку.

– Ох, ребятки, хорошо то, что хорошо кончается! Ну, Саша, я тебе скажу! – Николай Петрович, как было у него заведено, осторожно махнул рюмкой, как бы проводя ею по горлу. – Вот какое тебе спасибо! вот какое!

– Да ладно вам. Это Вера Сергеевна молодец, – сказал Плетнев, глядя на ее еще не остывшее после всех передряг лицо. – Если бы не Вера – не сидеть бы нам сейчас здесь!

– Да перестань! Если б не ты, они бы нас из-за этой паршивой балалайки на ремни порезали! Эх, погоди! Я сейчас тебе вот что!..

С этими словами Николай Петрович вскочил и, хлопнув себя по голове, выбежал из кухни.

Плетнев заметил, что Вера смотрит на его ладони, и сложил их вместе.

– У тебя тоже руки подрагивают, – сочувственно заметила она.

– Ладно уж, – сказал он. – Не каждый день такое.

Отнял руки и спрятал под стол.

– Вот! Держи! – воскликнул Николай Петрович, с топотом влетая обратно в кухню.

Плетнев удивленно взял… вынул. Это был примерно такой нож, каким он воспользовался полчаса назад… даже на мгновение неприятно стало. Такое же темное лезвие… золотая насечка арабской вязи… красивая роговая рукоять… обушок окован красной медью. Ножны тоже хороши – кожаные, бисерные…