– Великий Тараки… Мудрый Тараки, – пробормотал Астафьев, машинально переводя лозунги и так же машинально вспоминая: пуштун, племя гильзай, клан тарак, ветвь буран. – Да здравствует вождь афганского народа Тараки!.. Благодетель народа Тараки!..

Огнев вздохнул и невесело усмехнулся.

– Пытались повлиять. Мол, дорогой Нур Мухаммед, не умерить ли славословия? А что, говорит, я могу сделать, если народ меня любит?!

Астафьев тоже вздохнул.

– Понятное дело. Мы это уже проходили…

“Да и проходим”, – хотелось ему добавить, но он, разумеется, сдержался – слишком уж неподходящая компания для подобных замечаний.

Наконец перекресток освободился, и пробка начала рассасываться.

Минут через десять, пробравшись узкой улочкой, с обеих сторон сдавленной глинобитными дувалами, из-за которых виднелись ветви урючин и яблонь, “Волги” миновали несколько значительных каменных зданий и подъехали к воротам дворца Арк – резиденции Тараки, именуемой “Домом народов”.

Ворота начали медленно раскрываться, позволяя увидеть большую площадку. По обеим ее сторонам по самые башни были врыты два танка, настороженно глядевшие черными глазами своих пушек и пулеметов.

Три дюжих гвардейца, украшенных белыми околышами фуражек, белыми ремнями портупей и кобурами, белыми манжетами на рукавах, вытянулись по стойке “смирно” и отдали честь.

“Волги” неспешно въехали в ворота и оказались в огромном зеленом дворе, из-за деревьев которого выглядывало причудливое здание Арка.

В просторном Зале приемов было довольно сумрачно и прохладно. На полу лежали ковры. Увешанные оружием стены уводили взгляд к резному потолку.

В центре стоял большой стол, а на нем – бутылки минеральной воды, несколько пепельниц и огромная ваза фруктов.

По левую руку от генерала армии Петровского сидел переводчик Рахматуллаев. По правую – Огнев, еще правее – Астафьев.

Тараки и Амин расположились за противоположной стороной стола. Тараки – в каракулевой пилотке и расшитом халате поверх европейского костюма, Амин – в строгой пиджачной паре. В отличие от своего учителя (именно так Хафизулла Амин прилюдно называл Тараки), по благообразному лицу которого блуждала смутная улыбка, лицо премьер-министра имело сосредоточенное и внимательное выражение. Пожалуй, его можно было бы назвать по-актерски красивым – чистая светлая кожа, высокий лоб, большие умные глаза. Но это если и приходило на ум, то в последнюю очередь. А в первую внимание привлекали собранность и сила, сквозившие в каждой черте облика Хафизуллы Амина.

“Пуштун из племени харатай, – машинально вспомнил Астафьев. – Придерживается националистических взглядов. Учился в США… преподавал в Кабульском университете… депутат парламента при Захир-шахе… После прихода к власти Дауда на службе не состоял… Интересный человек… Как он вслушивается в звуки чужой речи!.. как будто сам сейчас заговорит по-русски!”

– Товарищ Тараки повторяет, – переводил Рахматуллаев, – что народу Афганистана мешают жить враги народной власти. Народ Афганистана – добрый, веселый и трудолюбивый. Если бы не враги…

Огнев усмехнулся и покачал головой.

– Хорошо бы спросить… – негромко сказал он.

Астафьев наклонил к нему голову.

– Я говорю, спросить бы надо, почему этот добрый и веселый народ недавно в клочья разорвал наших советников в Герате…

Рахматуллаев вопросительно посмотрел на Огнева.

– Нет, нет, – покачал головой тот. – Это я так… переводить не надо. Продолжайте.

– …Если бы не враги, – продолжил Рахматуллаев, – наш народ давно бы вышел на дорогу счастья.

Петровский медленно кивнул. Астафьев осторожно взглянул на него и тут же отвел взгляд от его внимательного, но довольно спесивого и надменного лица. Лицо барина, нашедшего в себе терпение и мужество выслушать невнятные жалобы крепостных.

Амин выпрямился на стуле и бросил несколько резких фраз, подчеркивая каждую решительным движением ладони.

– В борьбе с врагами нужна жесткость! Товарищ Амин говорит, что товарищ… гм!.. гм!..

Рахматуллаев поднес кулак ко рту и покашлял, посмотрев на Огнева так, будто не решался перевести сказанное. Огнев поторопил его кивком.

– Говорит… м-м-м… что товарищ Сталин научил нас, как строить социализм в отсталой стране: сначала будет немного больно, а потом – очень хорошо! В нашем государстве двенадцать тысяч феодалов. Сделать из них трудящихся так же невозможно, как превратить лошадь в корову. Поскольку они мешают строительству нового общества, их придется уничтожить. Как только мы всех уничтожим, настанет мир и спокойствие. Кроме того, вы не знаете наш народ. Наш народ вообще плохо поддается переделке. Уж если какое-нибудь племя взялось за оружие, оно сложит его только в двух случаях – или уничтожив противника, или перестав существовать само. Если племя восстало против народной власти, у нас только один путь – перебить всех от мала до велика! И уж тут все средства хороши – танки, бомбы, напалм!.. Что делать, такие у нас традиции…

Петровский невольно вскинул брови, посмотрел на Огнева и крякнул.

– Эк его!.. – пробормотал он.

Огнев в ответ сделал довольно безучастную мину – мол, да-да, все так, я вас предупреждал, Георгий Христофорович…

Добродушно посмеиваясь, Тараки покачал головой.

– Мой любимый ученик порой слишком горяч и решителен… Но его торопливость оправдана… в чем-то он прав. Действительно, враги народной власти не сдаются. Главной задачей они поставили уничтожение руководителей государства, – переводил Рахматуллаев. – Они стремятся обезглавить революцию! И для них все средства хороши!.. Чтобы обеспечить собственную безопасность, нам приходится держать в Кабуле большое количество войск.

По виноградной кисти прогуливалась большая сизо-черная муха. Тараки махнул ладонью.

Муха взвилась под потолок, с жужжанием пронеслась по залу и стала со звоном биться об оконное стекло.

– Это невыгодное положение. Мы могли бы использовать эти войска в других районах страны для борьбы с контрреволюцией. Но это возможно только в том случае, если СССР дислоцирует здесь два или три советских спецбатальона для охраны руководства…

Поняв, что перевод закончен, Тараки взглянул на Амина. Тот заговорил так же резко, как и прежде, разительно отличаясь от своего благодушного учителя и вождя. Было видно, что речь его хорошо продумана.

– А еще лучше дать нам несколько дивизий! И три или четыре авиаполка!.. Вы должны понять, что нам мало технической помощи. У нас не хватает людей, которые умеют водить ваши машины! Нет летчиков, которые способны управлять вашей авиатехникой! Нет офицерских кадров! Нам нужна именно такая военная помощь – с участием советских войск! Мы задыхаемся без нее!..

Муха вернулась, с размаху приземлилась на ту же кисть и снова принялась перепрыгивать с виноградины на виноградину.

Амин перевел дух.

– Возможно, советские руководители беспокоятся о том, что недруги в мире расценят это как вмешательство во внутренние дела Афганистана… Но мы заверяем вас, как заверим и любого другого, что являемся суверенным государством и все вопросы решаем самостоятельно! Кроме того, в целях конспирации мы могли бы переодеть ваших солдат в афганскую форму…

Рахматуллаев кивнул, показывая, что перевод окончен.

Петровский тяжело вздохнул и неспешно откашлялся. Снова взглянул на Огнева. Огнев едва заметно пожал плечами.

– Видите ли, – очень медленно сказал генерал. – Правительство СССР уже оказывает Афганистану большую материально-техническую помощь…

Афганский переводчик наклонился к Амину и начал бухтеть ему в ухо. Амин сосредоточенно слушал. Тараки благосклонно кивал.

– В афганской армии работают наши советники. Благодаря их помощи и участию, афганское руководство имеет возможность развивать собственную армию…

Муха снова покинула виноградную кисть, взмыла в воздух, сделала несколько кругов над столом и опять полетела к окну. Тараки хмыкнул и проводил ее сощуренным взглядом.