Когда головы разделили судьбу бычков, в дело пошли хряпки – жирные пахучие щеки осетровой рыбы калуги. Их Шерстнев специально заказывал на Сахалине, в тамошнем Управлении. Хранить приходилось морожеными, что шло в разрез с привычными порядками, но несравненный вкус и навар стоил того, чтобы слегка поступиться рутинными правилами здешней кулинарии… Ну а уж когда и хряпки ушли на выброс, Шерстнев погрузил в пахучее варево ломти стерляжьего мяса, и теперь они допревали в дружной компании с разнородной зеленью и перцем.

Он поднял крышку и, взяв на глазок щепоть соли, бросил ее в кастрюлю. Однако не всю – пальцы сами, без его участия, задержали малую толику, которая оказалась бы лишней; пусть ее количество составляло гораздо меньше осьмушки чайной ложки, а все равно: не дали пальцы упасть лишку и, цепко придержав, тут же стряхнули обратно в деревянный бочонок-солонку.

Освободив розовые раковые шейки от скорлупы, приобретшей после встречи с кипятком бордово-красный переливчатый цвет, на боках отдававший в оранжевый, Шерстнев отложил их в сторону и отделил шесть верхних панцирей. Смахнув ненужную шелуху, он очистил панцири изнутри от темного завара, потом взялся за мелкое стальное сито и быстро протер крепкий хитин, получив горстку тонкой влажной пасты с характерным запахом – скорее тинным, нежели рыбным. Осторожно припустил пасту на сливочном масле, выложил в фарфоровую плошку. Аккуратно сцедил и профильтровал бульон. Заправил рублеными шейками. Пасту следовало добавить в самом конце, перед подачей.

– Готово, – сам себе сказал Шерстнев, вытирая влажные руки белым вафельным полотенцем.

Затем выложил остатки использованных продуктов в стальные контейнеры и рассовал в рефрижератор на отведенные им места. Контейнеры хранились в течение суток – чтобы в случае каких-либо сомнений или неприятностей можно было вернуться, так сказать, к истокам. “Вот уж не дай бог-то, господи!” – с привычным содроганием подумал Шерстнев, вспомнив, сколько анкет и допросов прошел он в свое время, когда его, талантливого молодого повара, брали на работу… Много воды с тех пор утекло. Многое поменялось. Прежде было веселее… Охота!.. шумные застолья!.. Он вспомнил вдруг, как впервые жарил в Завидове на вертеле целую косулю… волновался, прожарится ли!.. с тщанием поливал тушку смесью оливкового масла и виноградного уксуса, как предписывал рецепт из охотничьей поварской книги, отпечатанной в типографии Решетникова незадолго до московского пожара – стояла здесь на этажерке наряду с другими кулинарными наставлениями… Впрочем, особых изысков руководство не требовало, все склонялись к простой русской кухне – рыба, икра, соленые грибы, вареная картошка, селедка, холодец, поросята, гуси. Но хороший повар и на столь ограниченном пространстве может себя показать… Бывало, и сами на кухню захаживали – поинтересоваться. В дело не лезли, только Дмитрий Федорович всегда норовил собственноручно заправить уху водкой. Ну, Устинов – простой мужик, не щепетильный, Шерстнев с ним ладил, хоть, в случае с ухой, и косился неодобрительно: разве сам он ошибется водки плеснуть?.. Теперь не то, нет… теперь все больше творожок да свеколка… да разговоры про вегетарианство и лишний вес… Собственно говоря, сам Леонид Ильич все больше их и заводит… а какой был едок!.. Эх, время, время!..

Вздохнув, он отлил толику супа в отдельную кастрюльку, бросил туда же чайную ложку пасты и как следует размешал. Эта порция предназначалась санитарному врачу. Взглянул на часы. Время давно шагнуло за полдень.

Дверь открылась, и в кухню вошел начальник смены охраны Викулов.

– Здравия желаю, – сказал он. – Как брюква? Упрела?

– Ага, упрела!.. Копать пошли, – буркнул Шерстнев. – Что там, начали, нет?

– Сегодня припозднились, – ответил Викулов. – Самого не было. Врач задержал.

– Суп-то простынет, – озабоченно пробормотал Шерстнев.

– Подогреешь, – сказал Викулов.

Шерстнев разозлился.

– Подогреешь!.. Много вы, товарищ полковник, в моем супе понимаете!

– Ну! ну! тише! – Викулов выставил ладони. – Тобой печки хорошо растапливать, Шерстнев! Прямо огонь летит!..

Шерстнев махнул рукой, снова взглянул на часы и зажег газ в открытой жаровне.

Леонид Ильич молча отодвинул в сторону лежавшие перед ним документы. Жест свидетельствовал, что Генеральный секретарь пришел на заседание далеко не в лучшем расположении духа.

Надел очки, посмотрел поверх на присутствующих, затем снял и с нехорошим бряканьем положил на стол.

– Товарищи, – хмуро сказал Брежнев.

Он был раздражен и недоволен. Ему хотелось сказать кое-кому из присутствующих пару-другую слов по-настоящему, наотмашь. Но погромыхать, как прежде, как встарь, все равно не удалось бы, потому что язык плохо слушался, – не громыхание бы вышло, а сплошное чавканье.

– Как вы знаете, вчера Амин… – Леонид Ильич замолчал, сделал несколько жевательных движений и повозился в бумагах, выгадывая время, чтобы успокоиться. – Гм-гм!.. Вчера Амин отстранил Тараки от власти и физически изолировал. Сегодня должен был состояться пленум ЦК НДПА. По-видимому, на нем будут приняты неблагоприятные для товарища Тараки решения. Нам нужно определить линию поведения. Товарищ Андропов.

– Леонид Ильич, – очень сдержанно сказал Андропов. – Думаю, нужно потребовать у Амина гарантий. Он не должен принимать репрессивных мер против товарища Тараки, поскольку…

– Если бы Амина не было!.. – резко оборвал его Брежнев. – А вы, Юрий Владимирович, обещали это обеспечить!.. Нам бы не пришлось обсуждать эти вопросы!..

Андропов хотел что-то сказать, но сдержался. Пометил что-то в блокноте и медленно откинулся на спинку стула.

– Позвольте мне, Леонид Ильич, – вступил Косыгин. – Товарищи члены Политбюро! Леонид Ильич! Вчера вечером Амин обратился к нашим представителям в Кабуле. Он просит о личной встрече. Считает, что в разговоре с вами можно было бы прояснить ряд вопросов. И что это послужило бы лучшему взаимопониманию…

– Не о чем нам с ним разговаривать!.. – угрюмо сказал Брежнев. – Раньше нужно было разговаривать…

– Он и раньше просил о встрече, – нашел нужным возразить Косыгин. – Но вы его тоже не принимали…

– Зачем он мне был нужен? – Брежнев повысил голос. – Раньше мы имели дело с Генеральным секретарем НДПА Нур Мухаммедом Тараки! Разумный человек, симпатичный, все понимает… Зачем нам нужен был его помощник? От добра добра не ищут… А теперь этот выкормыш его арестовал! и хочет с нами разговаривать!

– Индульгенцию получить! – ввернул Андропов.

– Вот именно… Пусть вернет к власти Тараки, тогда поговорим!..

Повисла пауза.

Устинов вздохнул.

– Да, конечно, следует вернуть к власти Тараки. Но теперь уж не обойтись без войсковой операции…

– Они же просят помочь войсками? Вот и ввести войска, – сказал Андропов. – И поставить соответствующую задачу. Все равно Амина нельзя оставлять. Он переметнется к американцам. И они разместят свои “першинги” на нашей южной границе.

– Почему он переметнется к американцам? – спросил Громыко. – С какой стати? Зачем же тогда он столько времени просит у нас войска? Это абсурд какой-то… А что касается войсковой операции, мы уже не раз здесь говорили, что не сможем юридически оправдать ввод войск. Советский Союз будет выглядеть агрессором!

– Да, товарищи, об этом забывать нельзя, – вздохнул Брежнев. – Ну а как быть? Оставить Тараки без помощи?

– И потом, – сказал Косыгин, – ввод войск – серьезная операция. За пять минут такие дела не делаются, а реагировать нужно немедленно.

– Если не начинать, они вообще никогда не сделаются!

Брежнев задумчиво посмотрел на Андропова, пожевал губами, вздохнул. Идея ввода войск ему никогда не нравилась.

– Леонид Ильич! – Андропов продолжил. – Может быть, хотя бы начать подготовку? В конце концов, Амин и Тараки в один голос просили о переброске двух или трех батальонов спецназа. У нас готов “мусульманский” батальон. Кроме того, можно перебросить батальон десантников в Баграм якобы для охраны аэродрома. Эти подразделения могли бы решить двойную задачу…