Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Потом тир. Грохот автоматных очередей. Две очереди с колена. Кувырок вперед через руку. Еще очередь. Несколько раз перекатиться. Отсечь серию коротких по три-четыре патрона. Вскочить, перебежать, пригнувшись и безостановочно стреляя… Мишень – как дуршлаг. Хоть макароны отбрасывай…

Пот утерли – а уже новая забота. Потому что заложников могут взять, например, в автобусе. Поэтому они сидят, накрывшись брезентом, в кузове грузовика. Грузовик догоняет автобус и притирается справа.

Дикий грохот и слепящая вспышка – это перед самым капотом автобуса взорвалась светошумовая граната.

С другой стороны от грузовика из-за кирпичной стены, не говоря худого слова, уже несется группа бойцов с тремя дощатыми щитами в руках.

Щиты с грохотом и звоном врубаются в окна несчастного транспортного средства и, естественно, выбивают их к чертовой бабушке.

Бойцы бегут по щитам и вваливаются в зияющие проломы окон.

Гром, звон, скрежет! Святых выноси.

Группа в грузовике дружно смахивает с себя брезент и тоже ломится в злополучный автобус.

В какое-то мгновение взгляд Плетнева выхватил из мешанины движения озверелую рожу Аникина – ввалившись в окно, он с ревом набрасывается на условного “террориста”…

Все.

Карпов стоит с секундомером в руке, наблюдает.

Нажимает кнопку. Смотрит.

Лицо недовольное. Не уложились они, значит, в нормативы. Надо еще резче. Еще круче.

И это все на сегодня. Но завтра будет кросс. С полной выкладкой и оружием. К концу второго часа у всех мокрые от пота, изможденные лица. Бегут тяжело. Ноги подкашиваются. Мысли разбредаются… Собственно, мыслей как таковых нет. Какие-то толчки угасающего сознания. “Все, больше не могу!.. Нет, могу!.. Оказывается, могу… Все могут, и я могу. Неужели могу?.. Нет, больше не могу!.. Или могу?..” Вот и все мысли. Короткие такие, тараканьи. Если кто-нибудь споткнется, его надо поддержать. Хотя у самого нет сил. Но если ты споткнешься, тебя тоже поддержат. И опять бег. Тяжелое дыхание. Топот. Впереди – болото. Подняв над головой автомат, расплескивая грудью тухлую воду – вперед! Заляпанные тиной лица. Свистящее дыхание. Врач послушает, скажет – все, конец, сейчас все они умрут!.. Но нет, они не умирают. Не могут умереть, потому что за болотом видны мишени. Рассыпаются в цепь. Стреляют на бегу. Падают. Стреляют. Бегут. Стреляют. Мишени валятся. Метрах в трехстах правее два БТРа палят черными выхлопами и яростно ревут. Лопасти вертолета с воем раскручиваются. Им туда. Устремляются к ним. Пошел! Пошел!.. И вот уже вертолет грохочет над крышей четырехэтажного строения.

Четверо из вертолета стремительно спускаются по веревкам на крышу.

Еще четверо зависли над окнами второго этажа – по двое на каждое окно.

Ревя, приближаются БТРы. Прижавшись к броне, за ними шагают бойцы.

Опять наступает ад!

Взрываются и грохочут светошумовые гранаты, слепя и глуша все живое вокруг. Спаренные пулеметы открывают огонь. Бойцы по крышам боевых машин бегут к окнам. У них в руках буксирные крюки на тросах. Ногами выбивают стекла, рамы. С лязганьем накидывают крюки на прутья решеток.

БТРы сдают назад. Решетки выдираются с треском, с пылью и кусками стен.

Четверо нырнули внутрь.

Еще четверо по штурмовым лестницам карабкаются по стене на второй этаж.

Кто-то маятником влетает в окно и уже с подоконника палит из пистолета…

Вот и все. Дело кончено. Отработка штурма отдельно стоящего здания завершена. Мысли понемногу возвращаются. Робко так, ощупкой – остыл кипяток в затылке? не ошпарит?..

Перед строем – Ромашов.

Потому что Карпов отбыл в Управление, сообщив напоследок, что ими лучше всего было бы сваи заколачивать. Или даже пополнить какое-нибудь родильное отделение. Если, конечно, там своих рожениц не хватает. Поскольку он уверен, что даже беременные бабы могли бы действовать слаженней и четче.

– Итак, товарищи бойцы, – со вздохом начинает Ромашов разбор действий группы.

И закатное солнце освещает его хмурое лицо…

* * *

В половине восьмого автобус привез группу назад в расположение. Переодеваясь, Плетнев чувствовал себя измочаленным. И, пожалуй, не он один. Во всяком случае, на те шуточки и подначки, что, как правило, звучат в раздевалке утром, вечером ни у кого запала не хватает. Все сидят молча, устало шевелят босыми пальцами. Если кто-нибудь балагурит и смеется, вернувшись с полигона, значит, он провел день в тамошнем медпункте. Или в столовой. Но, конечно, если не считать Зубова. Этот вечно гогочет и подначивает…

Астафьев сегодня почему-то никуда не спешил. Обычно он в раздевалке не задерживался. Покрутится перед зеркалом, пригладит свои пшеничные кудри, напоследок ручкой сделает – и только его и видели. Утром, если выдавалась минута, рассказывал, бывало, как и с кем провел вечер. Понятно – он москвич, школьных приятелей полно. И учился в Москве. А сразу после школы поступил, ясное дело, в Верховку – то есть в Московское командное пехотное училище имени Верховного совета. Так сказать, по стопам отца. Это и понятно. Династии ведь не только пекарей, токарей да слесарей бывают… В общем, друзей и подруг у него навалом, всегда есть с кем вечер скоротать. Так-то он симпатичный парень, особо не выпендривается и вовсе не дурак, вопреки тому, что в песенке поется: “…У папы три звезды и два просвета – устроил папа сына-дурака в Училище Верховного совета!..” Плетнев даже удивился, когда узнал, что он из генеральской семьи. И молодой еще, пацан во многом… Молодой-то молодой, а пару раз Плетневу довелось наблюдать, как Астафьев с девушками себя ведет. Такой становится томный, изящный… так смотрит васильковыми глазами! Фу ты, ну ты!.. Одно слово – золотая молодежь.

Сам Плетнев родился в Сочи, там и школу кончил. Потом Ташкентское танковое училище. Впрочем, оно только зовется Ташкентское, а дислоцируется на самом деле в Чирчике… Вышел офицером, два года отбухал в танковой дивизии под Оренбургом. Затем жизнь маленько повернулась, и следующие три он командовал учебной ротой в Голицынском высшем пограничном политическом училище. Училище не простое – при КГБ. Ну и вот: года нет, как здесь очутился. Даже еще, честно сказать, в Москве не вполне освоился. Суетно как-то.

– Не торопишься? – невзначай спросил он.

Надо было передать “спасибо” от Кузнецова, а здесь, в расположении, не хотелось лишнего говорить.

– Я-то? – Астафьев пожал плечами. – Не особо. Может, по пиву?

– По пиву? – Плетнев вообразил себе дымные внутренности пивнушки и помотал головой. – Ну его. Хотел вечерком английским позаниматься… Пошли просто пройдемся?

– Пошли, – согласился Астафьев. – А ты все долбишь?

Плетнев мельком глянул на него – не насмехается ли. Астафьев язык лучше знал. Спецшколу кончил. И репетиторы…

– Ну да.

– Дело хорошее, – Астафьев поднялся со скамьи, накинул куртку. Повернулся туда-сюда перед зеркалом. Удовлетворенно улыбнулся. – И впрямь, пошли. Погодка-то – видишь какая!

– Какая? – не понял Плетнев.

– Наркомовская, вот какая!..

– Ишь ты, наркомовская, – Плетнев невесело хмыкнул. – Скажешь тоже.

Но вечер и впрямь был замечательный – теплый и сухой. На бульваре царило состояние всеобщей беззаботности: стайки смеющихся девушек, пацанва на великах, старики хмурятся за шахматами, женщины судачат на скамьях…

Все это резко диссонировало с обстоятельствами собственной жизни Плетнева, и он, поглядывая по сторонам, невольно хмурился.

Некоторое время шагали молча.

– Здорово он тебя сегодня, – заметил в конце концов Астафьев. – По расширенной программе…

– Кто? – Плетнев так недоуменно сморщился, будто не понимал, о чем идет речь.

– Ну кто? Карпов.

– Эка невидаль! Если б впервые…

Плетнев независимо пожал плечами и сплюнул.

Астафьев хмыкнул.

– Да ладно тебе, не переживай, – сказал он. – Не уволят. Вообще, он к тебе не по делу пристает. Другие тоже иногда опаздывают, и ничего. Просто ты независимость свою демонстрируешь.

12
{"b":"107952","o":1}