– Подобострастный все-таки народ, – с легкой брезгливостью заметил Безрук, когда чайханщик достаточно удалился. – Ну, хорошо… Так что же, товарищи командиры, приступим?

И с радостной усмешкой посмотрел на каждого из товарищей.

Кузнецов прошел по дорожке между небольших двухэтажных домов, в которых жили работники посольских служб (в посольстве они гордо именовались “виллами”), и, остановившись возле одного из них, крикнул:

– Вера!

В небольшом палисаднике пышные зелено-фиолетовые листья клещевины соседствовали с клумбой разноцветных цинний. Добродушно жужжали мухи-сладкоежки.

– Иду, иду! – послышался звонкий голос из открытого окна. Через секунду распахнулась дверь, и Вера сбежала по ступенькам.

– Пошли скорей! – сказал Кузнецов, набирая ход. – Саша уж небось заждался.

– Какой Саша?

– Плетнев. Помнишь, ко мне заходил?

– Так вы с ним идете? – разочарованно спросила Вера, замедляя шаг. – С этим кагэбэшником?

Кузнецов тоже остановился.

– Подожди, – растерянно сказал он. – При чем тут? Замечательный парень, и…

Вера пожала плечами.

– Все равно с ними лучше дела не иметь.

– Да ну? Между прочим, они нас охраняют.

– Ага! – она саркастически рассмеялась. – Охраняют! Сегодня охраняют, а завтра… и вообще, обоих моих дедушек они тоже, между прочим, охраняли. Одного – семнадцать лет! Другого, правда, всего четыре месяца, но потом расстреляли… Еще удивительно, как меня сюда пустили! Прозевали, наверное!..

Кузнецов оглянулся, страдальчески воздел руки и закричал шепотом:

– Вера, милая, да прошел уж давно тридцать седьмой год!

Качая головой, она пожала плечами – мол, кто их там знает.

– Короче говоря, идешь с нами или нет? – рассердился Кузнецов. – Одна ведь все равно в город не выберешься!

– Что вы на меня кричите, Николай Петрович?! – возмущенно спросила Вера и, оглянувшись, в нерешительности закусила губу.

Посматривая на часы, Плетнев ждал у проходной, как цивильные работники посольства называли контрольно-пропускной пункт – КПП.

Николай Петрович запаздывал, а когда показался из-за угла главного здания, Плетнев с радостным удивлением увидел, что он не один.

– Привет, – сказал Николай Петрович. – Ничего, если Вера с нами?

– Хулиганить не будет? – ответил Плетнев, улыбаясь. – Тогда ничего. Добрый день.

Она глянула так, будто он пролил свой кислый кисель на ее кисейное платье, но все же соблаговолила легонько кивнуть. Плетнев разозлился. Что за противная барышня! На кривой козе не подъедешь! Солдат на вошь – и тот сочувственнее смотрит!..

– Тебе не жарко? – насмешливо поинтересовался Кузнецов.

Ему и впрямь было жарковато. Но не станешь же объяснять, что накинул ветровку не от холода, а чтобы скрыть рукоять ПМа, торчавшую из-за брючного ремня… Сам-то Кузнецов, понятное дело, блаженствовал в тонкой хлопчатобумажной рубашке.

А вот Вера, судя по всему, тоже маленько парилась в своем закрытом крепдешиновом платье сильно ниже колен. Кроме того, на голове у нее был белый платок, накинутый на восточный манер. Плетнев знал, что она так вырядилась не по собственной воле, а подчиняясь посольской инструкции для особ женского пола. Иначе ее бы и за ворота не выпустили. Что ж, страна мусульманская, требуется определенная сдержанность в одежде… Впрочем, наряд ее совершенно не портил.

– А вам, Вера, не жарко?

Она не удостоила его даже взглядом…

Они шли по тротуару – Плетнев слева, Кузнецов справа, Вера посредине. По проезжей части двигался довольно плотный поток машин вперемешку с вьючным транспортом. По большей части ослы. Но попадались и лошади. И даже несколько верблюдов. Плетнев отметил, что их вид каждый раз вызывает в нем стихийный прилив детского восторга. И подумал, что, должно быть, мало его водили в детстве в зоопарк.

– Тут у нас хирург один работал, – толковал Николай Петрович. – Некто Джибраилов. Ох и оборотистый мужик! Дубленку купил – отправил в Москву. Там жена ее за чеки Внешторгбанка сдает. Здесь у посольских зарплата в афгани, они чеки с руками отрывают. Кто-то, скажем… гм!.. гм!.. скажем, на квартиру копит, так ему чеки нужны, а не афгани, куда он в Союзе афгани денет?.. Чеки на афгани поменял, три дубленки купил. Ну и так далее. Четыре месяца – “Волга”!

– Да уж ладно – “Волга”!..

– Точно, точно!

– Ну и что хорошего? – буркнул Плетнев, поймав на себе мельком брошенный взгляд Веры. – Спекулянт несчастный!

Кузнецов пожал плечами.

– Ну, не знаю. Короче говоря, в чем-то он прокололся. В Союз откомандировали, – и Николай Петрович досадливо махнул рукой.

– Может, уже и посадили, – заметил Плетнев. – Поделом, коли так…

Вера снова взглянула на него – теперь уже в упор и довольно насмешливо:

– Вам бы все сажать!.. Сами делаете только то, что прикажут! Сами собой не управляете! А стоит другому инициативу проявить, как вы уж тут как тут!

– Кто – мы? – хмуро спросил Плетнев.

Она отвернулась, как будто не услышав вопроса. Стала что-то напевать.

Ему это тоже не понравилось. Хорошенькое дельце! Вообще, никогда бы не подумал, что такая красивая женщина может быть такой колючкой! Вот уж верно говорят – внешность обманчива!

– Есть закон! – резко сказал Плетнев. – А инициативу в своей профессии проявляй.

Похоже, Вера хотела ответить, но сдержалась.

– Ну, не знаю, – несколько обиженно протянул Николай Петрович. – Я вот магнитолу сыну хочу купить… Тоже, что ли, спекуляция?

Плетневу было бы лучше промолчать, но…

– Если сыну одну, так ничего страшного. А если одну сыну, а еще парочку, чтобы толкнуть кому-нибудь втридорога… Чем это от дубленок отличается?!

Дальше шагали молча.

Он вообще этих разговоров не любил. Ну, понятно, почему. В Союзе так воспитали. Человек должен жить на зарплату. Это хорошо и честно. Его родители всю жизнь жили от зарплаты до зарплаты. Мама – учительница литературы. Отец – авиационный инженер. Оклад – сто восемьдесят. У мамы… не знает он, сколько. Неважно. Сколько положено. По закону.

И никогда ее не хватало, зарплаты этой. Два раза в месяц они эту нехватку обсуждали. Перехватить трешку до получки. Пятерку до аванса… Детям встревать в финансовые неурядицы не полагалось. Им вообще о деньгах не полагалось говорить… Они и не говорили. Собственно, и родители не говорили. Что попусту языком молоть? Их – известно сколько. Столько. Больше не будет.

А здесь, в посольстве, все как-то немного иначе устроено. Вот даже на Кузнецова, кажется, подействовало… Отсюда все везли в Союз разные разности, каких там днем с огнем не сыскать, а коли сыщешь, так и впрямь за несусветные деньги… Магнитофоны, телевизоры, другие магнитофоны и другие телевизоры, дубленки, мохер, какие-то тряпки, ковры… В Союзе на ковры нужно записываться. А здесь – пожалуйста. Хоть завались. И все, кто тут находился, этим пользовались. Коммунисты и беспартийные (впрочем, Плетнев не знал, были ли они тут, беспартийные-то; хотя вот Вера, похоже, как раз и беспартийная; и как ее, правда, сюда пустили?), чины КГБ, военные, жена посла, сам посол… Да что там – Плетнев бы и сам с удовольствием затоварился! Вот только денег почему-то еще не давали… Все завтраками кормили – завтра, завтра… скоро… надо подождать…

Пару недель назад посольство посетил член ЦК – приехал с официальным визитом к руководству страны. В сопровождении нескольких клевретов. Когда они отбывали, Симонов приказал помочь в погрузке. Эта публика всего три дня гостевала – а их шмотками набили полный кузов! Все те же коробки с аппаратурой, все те же ковры, тюки с каким-то тряпьем…

А, плевать! Все равно противно дубленками спекулировать!..