Он еще не договорил последнюю фразу, а Плетнев уже дико орал, размахивая пистолетом:

– Отставить базар! Молчать! Молчать, сказал! Молча-а-ать!..

Солдаты замолкли, недоуменно на него глядя – что за командир еще на их голову?

Откуда-то вынырнул Шукуров.

– С кем воюешь? – насмешливо спросил он, кивая на пистолет.

– Да вон, – сказал Плетнев. – Все тайны растрепали твои “мусульмане”.

– Эти, что ли?

Шукуров наклонился и взял булыжник.

И пока тот летел в сторону БТРа, успел крикнуть:

– По местам! Люки закрыть!

Булыган с грохотом ударился о броню, а запаниковавшие солдаты уже теснились, ныряя друг за другом в люки.

– И все проблемы, – сказал Шукуров, приветливо смеясь. – По-другому они не понимают.

Минут через десять колонна снова тронулась и скоро уже длинной ревущей змеей петляла по улицам города. Плетнев заметил, что на одном из поворотов от нее отделилась рота десантных машин БМД и пропала в каком-то переулке. Сами они зачем-то свернули и двинулись к крепости Бала-Хисар, хотя нужно было ехать в противоположную сторону. Около крепости от колонны снова откололось несколько единиц бронетехники…

Уже отсюда взяли верное направление и скоро выбрались на проспект Дар-уль-Аман. Плетнев с легким волнением узнавал знакомые места. Миновали министерство обороны и Государственный музей… а вот проехали молчаливое и темное в этот ранний час Советское посольство!.. Должно быть, спят еще, – подумал он, вдыхая пыльный, казавшийся чуть сладким воздух Кабула. – Кузнецов спит… Вера спит!.. Спят, не знают, что он мимо них проезжает!..

Колонна уже двигалась по прямой асфальтированной дороге, ведшей к дворцу.

Впереди, на горке, виднелись двухэтажные здания из красного кирпича – заброшенные, нежилые… Это были недостроенные гвардейские казармы, в которых предстояло разместиться.

Подъехали, выбрались из машин – и уже через несколько минут казармы ожили.

Солдаты сгружали с грузовиков разобранные двухъярусные койки и матрасы, вереницей таскали их в здание.

В отведенной группе большой квадратной комнате с пустыми проемами окон и нештукатуренными стенами полы были разбиты и усыпаны обломками кирпича.

Нещадно грохоча железом, Аникин и Епишев собирали солдатские кровати возле окон, где было посветлее. Остальные подносили новые комплекты.

– Ну и сарай, – сказал Плетнев, озираясь.

– Почему сарай? Вот, смотри, из отеля “Хилтон” прислали, – возразил Зубов, с лязганьем и громом ставя у стены новую порцию разобранных кроватей. – Пусть, говорят, люди хоть поспят по-человечески. Ведь не звери же они, говорят, не животные! Не коровы!

– Спасибо им большое, – отозвался Аникин. – Душевный все-таки народ.

Зубов оживился.

– И не говори! Говорят, будем хорошо себя вести, нам еще и по матрасу выдадут!

– Да уж лучше бы в коровник, – заметил Плетнев. – Там теплее…

– Во-во! – обрадовался Зубов. – Погреться бы! С телками-то!

Епишев со звоном вытряс из стопы кроватных деталей квадратную дужку и подмигнул.

– Ничего, скоро тебя Ромашов чем-нибудь погреет!..

Потом сгружали боеприпасы, складировали у дверей патронные ящики. Потом Астафьев и Берлин съездили куда-то на БТРе, а вернулись с тюками афганского обмундирования.

Астафьев распаковал один и стал вынимать и раздавать комплекты:

– Приступить к маскараду!

– О! – воскликнул Зубов, подходя. – Это дело я люблю! Раздали маски кроликов, слонов и алкоголиков!

Он скинул собственную куртку, выбрал афганский китель пошире и начал надевать. При попытке сунуть вторую руку в рукав китель расползся по швам. Зубов растерялся.

– Ну как? – спросил он, глупо улыбаясь.

Все захохотали.

– Да ладно вам, – сказал Аникин, критически его оглядывая. – Нормально, чего вы… Веник к бороде привесить – чистый Дед Мороз!

Тут еще Большаков появился. Кинул на штабель патронных ящиков пару матрасов и тоже стал удивленно рассматривать Зубова.

– Гнилые шмотки-то, – озадаченно сказал Зубов, сиротским жестом протягивая ему руки. – И короткие.

Большаков хмыкнул.

– Да уж… Ну, ничего. Тебе в них недолго воевать. Иголки-нитки есть? Кстати, – обратился он ко всем. – Дополнительные карманы на штаны всем нашить. Ясно?

И похлопал себя по бедрам, показывая, где именно следует нашить дополнительные карманы.

Офицеры проводили его взглядами.

– Патроны насыпать, – понимающе сказал Епишев. – А, ничего! И нитки найдем, и иголки. Одежку подштопаем. Окна завесим, буржуйку раскочегарим – такая житуха начнется, у-у-у-у-у!

Большие окна веранды смотрели в голый, облетевший сад. Черные ветви деревьев под редкими клочьями снега на них выглядели еще более жалкими.

Зато на самой веранде, к холодам как следует утепленной, в больших полубочонках зеленели фикусы, форзиции, широкопалые пальмы, и, если прижмуриться, можно было вообразить, что этот зимний сад не ограничен стеклянными стенами, а простирается дальше, дальше…

Посол США в Афганистане Роджер Тэйт и его частый гость, резидент ЦРУ в Кабуле Джеймс Хадсон расположились за низким кофейным столиком. Чашки уже опустели. Джеймс неспешно курил, стряхивая сигаретный пепел в хрустальную пепельницу.

– На южных границах Советского Союза уже несколько месяцев отмечается повышенная активность. В последнее время стало окончательно понятно, что готовится переброска в Афганистан крупной армейской группировки. И очень скоро.

Роджер Тэйт задумчиво кивнул. Помолчав, спросил:

– Скажите, Джеймс, а вы уверены, что подразделение, передислоцированное из Баграма в Кабул для усиления охраны резиденции Амина, – это советский батальон?

– Совершенно уверен, сэр. Просто военнослужащие переодеты в афганскую форму. Как говорится, хитрость сумасшедшего.

Джеймс загасил окурок, а посол усмехнулся.

Потом вздохнул.

– Да, интересный расклад. Выходит, они простили Амина?

– Выходит так, сэр, – ответил Джеймс, пожимая плечами.

– В таком случае дело может повернуться самым неожиданным образом.

Джеймс вертел в пальцах зажигалку, ожидая продолжения.

Посол рассеянно смотрел в окно.

Хмурое зимнее небо Кабула струило сиреневый сумеречный свет.

– Хафизулла Амин – очень энергичный политик. Очень. Я не могу исключить, что, если Советы окажут ему серьезную военную и политическую помощь, его режиму очень скоро удастся укрепиться по всей стране.

– Согласен, – кивнул Джеймс.

Как говаривал старшина Дебря, “солдат без дела – что душа без тела!..”

Поэтому, как только расставили кровати и раскочегарили буржуйки, Ромашов приказал приступить к посменной отработке приемов десантирования из БТРов и БМП – чтобы не томиться бездельем, а укреплять и оттачивать необходимые навыки. Кроме того, рев БТРов и круглосуточные передвижения должны стать для всех настолько привычными, чтобы в тот момент, когда боевые машины двинутся на дворец, афганцы поначалу не обратили на них внимания.

В первую ночь, как только загрохотали дизели и взлетели осветительные ракеты, бригада охраны всполошилась. Расположение “мусульманского” батальона осветили зенитные прожектора, майор Джандад примчался выяснять, в чем дело. Его успокоили – мол, погода стоит холодная, двигатели надо прогревать. Да и вообще – бойцам следует неустанно поддерживать высокую боевую готовность…

А белый дворец Тадж-Бек гордо высился над этой суетой. Раздоров, имевший за плечами два курса архитектурного, разъяснил бойцам, что здание представляет собой характерный пример колониальной архитектуры – английского классицизма. Его торцы украшали такие, что ли, полукруглые завершения с колоннами – по словам того же Раздорова, они назывались ризалитами. Днем дворец был залит солнцем. Ночью – светом прожекторов. В общем, всегда искрился хрустальным сиянием высоких окон.