Грузовик выехал из ворот посольства, а часа через полтора, оставляя за собой тучу пыли, подкатил к самолету АН-12. Рампа была опущена, и он с ходу лихо въехал к нему в пузо.

Когда взлетели, Симонов оторвался от иллюминатора и задумчиво сказал:

– Ну что, елки-палки… Пожалуй, Амин нас уже не догонит. Зверев!.. кто там еще… Плетнев! Вынимай министров. А то еще задохнутся, бедолаги…

Бойцы вооружились специально припасенным гвоздодером и штыками.

Заскрежетали гвозди, нехотя вылезая из досок.

Из щели на Плетнева смотрел лихорадочно блестевший глаз.

Крышка упала, и, прижимая к груди АКС, из первого ящика выбрался потный человек.

Это был Сарвари.

Плетнев вспомнил расстрелянных мятежников.

Ему было неприятно видеть министра.

Он отвернулся.

Большие окна веранды, выходившей во внутренний двор, были распахнуты. Сад золотился. Оранжевые плоды хурмы ярко светились на голых деревьях, первыми сбросивших листву.

– Какие ароматы! – сказал посол, выходя на веранду к накрытому чайному столу.

– Да, осень в Кабуле – что-то особенное, – согласился Джеймс. – А если выбраться за город и не чувствовать этого неистребимого запаха нечистот!..

Посол вздохнул, сел за стол и позвонил в колокольчик, давая тем самым сигнал, что можно нести напитки.

– Рассказывайте.

Джеймс бросил на стол пачку сигарет, вынул одну, щелкнул зажигалкой.

– А чего вы не знаете? – усмехнулся он.

Роджер Тэйт ответно улыбнулся.

– Мой отец, когда старость все-таки подкралась к нему, однажды пожаловался: “Сынок, самое ужасное не то, что я все на свете забываю. Хуже всего, что я забываю даже, что именно я забыл!” Вот и я так же: не знаю, чего именно не знаю. Так что вы должны угадать… Как думаете, основные части в Кабуле остались верны премьер-министру?

Джеймс хмыкнул.

– Да. Они все стерпели. Даже преследование четверки министров. Кстати, говорят, что Маздурьяра уже нет в живых.

– Если он попал к Амину в руки, то очень может быть… Советские военные специалисты остаются на своих местах – вы в курсе?

– Конечно… А что Советы могут предпринять? Сейчас у них нет иного выхода, как поддержать нового лидера. Теперь Амин – это все, что им осталось. Хорош он или плох, но им ведь нужно защищать «братскую партию» и сохранять «прогрессивную революцию»! Короче говоря, проглотили…

– Возможно, не проглотили, а просто на время положили за щеку, – заметил посол. – Тараки так гордился своей дружбой с Брежневым! Не исключено, что под этим и в самом деле есть какая-то основа. И если так, Москва Амина не простит.

– Возможно, – согласился Джеймс. – Но они должны понимать, что Тараки уже не вернуть. Он политический труп… Если не труп в физическом смысле этого слова.

– А что вам известно по этому поводу? – заинтересовался посол.

– Сведения противоречивые. То ли сидит под арестом. То ли ранен во время покушения на Амина в его доме. Ну, в тот день, когда погиб Тарун… Но в числе убитых, вывезенных из дворца, Тараки не было. Может быть, позже умер…

Горничная принесла кофейник и чайник с зеленым чаем. Налила послу кофе, его гостю – чай. И вышла, тихо прикрыв за собой дверь.

– Странная история, – сказал посол, отпивая. – Покушались на Амина. Но убит Тарун, а невредимый Амин организует его грандиозные похороны… Ну да ладно. Я вчера любопытства ради поднял список министров, утвержденных в апреле прошлого года. Знаете, сколько смещено за это время?

– Половина, – предположил Джеймс.

– Больше. Из первого кабинета выпали двадцать пять человек. При этом большинство из них исчезло. Среди заместителей министров – тридцать четыре… Одна чистка сменяет другую. Я не понимаю, каким образом этому режиму удается выжить…

– Да уж, – согласился Джеймс. – Поразительно и то, что сам Амин жив. Ведь заговоры против него следуют один за другим! Врагов у него более чем достаточно. Убито двенадцать тысяч политических заключенных – это по официальным данным! А по некоторым довольно достоверным оценкам – все пятьдесят! Боюсь, у него мало шансов дожить до преклонных лет и умереть в собственной постели…

– Надо сказать, он произвел на меня сильное впечатление во время нашей встречи, – сказал посол, несколько удивленно покачав головой. – Неожиданно заявил, что стремится улучшить отношения между нами. Я едва нашелся что ответить… Держится непринужденно, уверен в себе, дружелюбен. Внешне миловиден… Глядя на этого добродушного раскрепощенного человека, трудно вообразить, что он кое-как выживает от одного заговора до другого!.. Равно как и то, что этот симпатичный парень уничтожил двенадцать тысяч оппонентов!

Джеймс молча покивал.

– Ну да… Вчера у здания МИДа был вывешен очередной список казненных. Собралась толпа. Называли Амина убийцей. Полиция разогнала их… Знаете, что любопытно? Многие погибшие заключенные – это довольно образованные люди: учителя, профессора, студенты, правительственные служащие, муллы, купцы…

– Но говорят, что, напротив, тысячи политических, попавших за решетку при Тараки, теперь освобождены! – сказал посол.

– Фикция. Во всеуслышание объявил о перегибах и ошибках, но из тюрем выпустил вовсе не политических заключенных, а мелких воров и взяточников. Тем самым возложил вину за прошлый террор на Тараки. А аресты продолжаются…

– В конце концов случится новый мятеж. – Посол пожал плечами. – Армия взбунтуется.

– Его собираются охранять русские. Возможно, решение уже принято. Во всяком случае, из окружения Амина просочилась информация, что Москва согласилась перебросить пару батальонов.

Посол вздохнул.

– Черт знает что, – сказал он. – У меня тоже есть такая информация. Если они и впрямь это сделают, нас ждут интересные времена, Джеймс. Сказав «А», трудно не сказать «Б»…

– Вы правы, сэр…

– Помните, сколько было злорадства по поводу нашего Вьетнама?

– Еще бы.

– Ничего, теперь у них будет свой собственный.

Оба задумались. Джеймс постукивал сигаретой о пепельницу. Посол рассеянно смотрел в окно, откуда лился горьковатый запах белых хризантем, посаженных вдоль аллеи.

– Да, сэр. – Джеймс щелкнул зажигалкой и со свистом втянул в себя дым. – Никогда не думал, что следить за тем, как кто-нибудь сует голову в петлю, – это так захватывающе.

Моросил теплый дождь, и мокрая дорога блестела в свете фар.

Резидент был немного под хмельком – тяпнули на прощание. Астафьев, впрочем, не усердствовал – знал, что от спиртного в самолете разболится голова.

– В общем, так и передайте, – говорил Мосяков. – Я по своей линии делаю, что могу. Для меня ситуация понятна. Амина надо убирать. Он не сегодня-завтра к американцам перекинется. Нам это надо?

– Нет, – устало ответил генерал-лейтенант Астафьев. – Нам это совершенно не надо.

Резидент с сопением вытащил из кармана фляжечку.

– Вот именно. Тараки – простой мужик. Я его чувствовал. Уж я в людях-то, слава богу. А этот – змей!.. Совершил переворот… арестовал Генсека… что с ним – неизвестно…

Протянул фляжку Астафьеву.

– Хотите? “Двин”.

– Нет, спасибо.

– Знаете, чем хороший коньяк отличается от плохого? Хороший коньяк падает в живот теплым камушком… В общем, надо нам вместе двигать это дело. К сожалению, спецоперации успеха не приносят. Наметили одну совсем серьезную – штурмовать дворец Арк. Потом отказались. Силенок у нас маловато. Нужно проводить войсковую. Иначе его не взять. Он беспрестанно ноет, чтобы ему помогли советскими войсками. Вот и…

– К этому идет, – вздохнул Астафьев. – В начале ноября “мусульманский” батальон будет переброшен в Баграм. У меня только один вопрос. На кой черт Амину советские войска, если он, по вашим словам, не сегодня-завтра перекинется к американцам?