– А что вас удивляет? Нормально они себя ведут, – саркастически щурясь, сказал Щусев. – Как самые обыкновенные завоеватели. Как татары. Как хунхузы какие-нибудь там… Если б хунхузы Москву захватили, что было бы? Вот именно это и было бы – на поток ее и разграбление!.. Все чужое, ничего не жалко! все с бою взято! все свое теперь! хватай, вези, продавай!.. А вы как думали? Только так…
– Хунхузы, – тупо повторил смотритель.
– Ну да, – кивнул директор. – Или кто там еще – вандалы? вестготы?.. Варвары, в общем… Можно почитать, что вы написали?
Помедлив, смотритель трагическим жестом протянул ему лист.
– Благодарю… Так-так… Ну понятно… “Ограбление Третьяковской галереи…” Здорово. “Расхищение народного достояния!..” Ого!.. Не шутка – “Под непосредственным руководством наркома просвещения Луначарского!..” Я вам скажу, одно это уже на уголовную статью тянет. А вы как думали? – облыжная клевета и дискредитация… И потом, зря вы так, Валерьян Иваныч, все-таки Анатолий Васильевич тоже делает что может… конечно, не очень много он может… да и сдается, что страшно ему очень… но все-таки кое-что делает!..
– Что он делает! – взвился Трухановский. – Вы знаете, что из Остафьевского имения графа Павла Сергеевича Шереметева выгнали?! На кухне бытовал! За шестьдесят рублей служил хранителем своего собственного дома-усадьбы – памятной по Вяземским, по Пушкину, по Карамзину! Прогнали как лишенного выборных прав! Без хлебной карточки оставили! А при этом Анатолию Васильевичу хватает совести жить летом в Остафьевском доме на даче! Вы это знаете?!
– Знаю, знаю… нехорошо, что тут скажешь… Но у вас тут тоже, знаете ли, не очень славно. “Советская власть попустительствует разорению и обнищанию страны!..” Хлестко, хлестко, ничего не скажешь… прямо как для следователя писали… А адресуете, значит, на высочайшее имя: “Уважаемый товарищ Сталин! Считаю своим долгом поставить Вас в известность…” Вы серьезно? Думаете, товарищ Сталин не в курсе?.. Смешно, право слово, просто смешно! Мы взрослые люди, Валерьян Иваныч! Нельзя же быть таким наивным!..
Он сложил лист пополам и методично порвал в мелкие клочья.
Смотритель молча наблюдал за его действиями.
– Так что же делать? – спросил он, когда Щусев высыпал обрывки в урну.
– Не знаю, – вздохнул директор Третьяковской галереи. – Держаться надо. Их не переспоришь.
* * *
Поезд медленно тянулся, подолгу стоял на станциях. Прижавшись друг к другу, девочки сидели на своей полке. Ольга то и дело вспоминала маму, папу, сестренок. Если б можно было сейчас кинуться обратно – туда, на Урал, в тайгу! Как же они там одни?! Как?..
Но колеса настойчиво стучали, отвечали: вот-так, вот-так, вот-так. Или еще: нель-зя, нель-зя, нель-зя.
Дашка ругала ее, если она начинала плакать, и поэтому Ольга плакала только во сне.
Ближе к вечеру второго дня пути они вышли на станции Росляки. До деревни оставалось километра три, и можно было идти по дороге, но Дарья решила, что в таком оборванном виде на улице показываться нельзя. Дали кругаля, пробрались задами. Когда Ольга увидела дом дяди Лавра, у нее и вовсе подкосились ноги, и она села на желтую ботву.
– Ты чего? – спрашивала Дарья, прижимая к себе и гладя по голове. – Ты не плачь! Теперь все у нас будет хорошо! Всегда будет хорошо! И мамка с папкой приедут! Не плачь!..
ГЛАВА 2
Встреча
Плетнев оказался за границей.
Ему было странно даже подумать об этом.
Заграница. За-гра-ни-ца! ЗА-ГРА-НИ-ЦА!
Это слово очень много значило. Очень!
В Сочинский порт приходили корабли. Они двигались к причалу, а за ними зримо стелился пахучий, розово-синий, мерцающий, душистый шлейф заграницы. На берег сходили моряки. В норвежских меховых куртках! В итальянских джинсах! В немецких туфлях на мягкой резиновой подошве! В карманах лежали американские сигареты! Жвачка! Они несли цветастые полиэтиленовые пакеты. В пакетах – радиоприемники и магнитофоны, одежда и обувь. Все это они продавали. Пакеты тоже продавали. Поговаривали, будто бы там, за границей, эти пакеты дают в магазинах бесплатно. Как бы приложением к товару… Плетнев в это не верил. Какой дурак будет давать пакет бесплатно? Ну еще можно было бы представить такое здесь, в социалистическом Союзе. А там?! Да ни в жизни. Там капитализм, никто никому ничего бесплатно не дает. Только за деньги! Но вещи хорошие, ничего не скажешь…
За морями, за горами простиралась эта волшебная страна – Заграница. Простому человеку глупо было и мечтать, чтобы оказаться там хоть ненадолго. Чтобы хоть одним глазком!.. Нет, простому человеку там делать было нечего. Туда попадали только моряки, писатели, олимпийские чемпионы… ну, деятели партии и правительства, разумеется. Всякие там шишки. А простому – разве только чудом?..
И вот – чудо случилось! Плетнев стоял на совсем чужой земле, расположенной далеко за пределами нашей бескрайней Родины!
Стоял – и поражался тому, как ловко, оказывается, можно устроить, чтобы ни один штрих не напоминал человеку, где он есть на самом деле. Ну только слишком жарко, пожалуй. А в остальном – ничего заграничного! чистой воды Советский Союз! Даже хлоркой от недавно мытых полов несет точно так же, как в танковом училище!..
Рыжий капитан Раздоров и кореец Пак, оба в спецназовской “песчанке”, сидели на подоконнике, остальные стояли полукругом и слушали, что они заливают. Вновь прибывшие тоже были в “песчанке” – только в новехонькой, не успевшей даже обмяться.
КАБУЛ, АВГУСТ 1979 г.
– С кормежкой плоховато, – сказал Пак. – Сухпайками перебиваемся. Два раза в неделю горячее питание. По типу “чай, не свиньи – сожрут!” Каша комбинированная…
Все переглянулись. Каша комбинированная варилась из примерно равного количества риса, перловки и пшена. Остыв, она превращалась в скользкий и упругий блин, по вкусовым качествам более всего похожий на сырую мидию.
– А магазин в посольстве есть? – поинтересовался Голубков.
– Есть, – кивнул Раздоров. – Только там это вот, – он характерно пошевелил пальцами. – На афгани торгуют. А нам пока не выдавали. Что-то тянут…
Тут дверь раскрылась, и вошел Симонов. Огляделся. Собственно говоря, смотреть ему было особенно не на что. Парты вынесли. Расставили раскладушки с полосатыми матрасами. На каждой лежит автомат и поясной офицерский ремень с пистолетом, ножом, подсумками и гранатами. Ну, еще на доске кривая надпись мелом: “ВРАГ НЕ ДРЕМЛЕТ!” Это уже Голубков постарался.
– Что, устроились? Вы тут осторожней, елки-палки. Не казарма. Здесь скоро детям учиться… Ладно, выходи строиться!
Высыпали в небольшой вестибюль, построились. Симонов встал на правом фланге.
У окна ждали двое. Один – седой, высокий, сухощавый, лет пятидесяти пяти, одет как все, в “песчанку”. Другой поплотнее, лет сорока. Глаза холодные, серые. Большие залысины. Белая рубашка с черным кожаным галстуком, черный кожаный пиджак – и почему-то кроссовки. Должно быть, для контраста.
– Я – начальник охраны посольства полковник Князев Григорий Трофимович, – сказал седой. Голос у него был негромкий, ровный. Повернул голову к своему напарнику. – А это сотрудник представительства КГБ в Кабуле полковник Иванов, Иван Иванович… С прибытием вас, товарищи офицеры! Скажу сразу: обстановка в Кабуле тревожная. С первой минуты вы должны помнить: возможны провокации со стороны сил, оппозиционных правительству Афганистана. Не исключены даже нападения на посольство. От вас требуется предельная бдительность и осторожность. Ближайшая задача – круглосуточная охрана и оборона территории посольства, изучение обстановки в городе, рекогносцировка местности. Информация будет доводиться по мере необходимости, – помолчал, присматриваясь к офицерам. – Вопросы есть?.. Вопросов нет. Тогда прошу вас, Иван Иванович.
