Иван Иванович, молча ведший “Волгу”, обернулся, чтобы мельком взглянуть на Мосякова. И хмыкнул: мол, надо же, каких простых вещей люди не понимают!

Вскинув брови, Астафьев уставился на его затылок.

– Э-э-э, вы плохо его знаете, – возразил резидент. – У него шесть тузов в колоде!

“Волга” подъехала к воротам КПП и остановилась. Фары заливали ворота светом. Иван Иванович нетерпеливо посигналил.

– Уснули, обезьяны! – злобно сказал он.

Заскрежетал механизм, створки начали раскрываться. “Волга” тронулась.

У самолетного трапа Мосяков протянул руку для рукопожатия.

– Ну, в добрый час! Привет Москве! Родине привет!.. Хотя, Василий Николаевич, я вам так скажу: для кого-то, может, и далеко Родина, а у нас она всегда вот тут!

И постучал правым кулаком в грудь.

– До свидания, – сказал Астафьев и быстро, не оглядываясь, начал подниматься по трапу.

Амин, заложив руки за спину, расхаживал по кабинету от окна к дверям и обратно.

Джандад стоял у стола и поворачивал голову в соответствии с перемещениями шефа.

– Что у нас с четверкой? – спросил Амин, останавливаясь. – С бандой четырех? Маздурьяр в Пули-Чархи, а где остальные? Сарвари, Гулябзой, Ватанджар? Где они? Три недели прошло!

– Нет никакой информации. Возможно, просто затерялись в городе…

– Ты понимаешь, что они таят в себе потенциальную опасность? У каждого из них есть сторонники!

– Понимаю, – кивнул Джандад. – Я предлагал взять их вместе с Тараки…

– Предлагал! – фыркнул Амин. – В тот момент мне было не до них! Почему сам не действовал?.. Ладно… Может быть, ты и прав… Поснимали красивые костюмы, надели халаты, обули галоши… повязали головы чалмами… и таскаются теперь по Грязному базару, прося подаяние!

Амин захохотал. Джандад тоже улыбнулся.

– Но если говорить всерьез, они наверняка попытаются смыться… Вот что. Организуй в аэропорту проверку всех грузов. Пусть вскрывают все, что может представлять собой убежище для человека!

Он снова пошел к двери, повернул, прошагал к окну.

– И что, в конце концов, делать с Тараки? Время идет, а решения нет…

Амин помолчал, глядя за стекло. Потом сказал, поворачиваясь:

– Ну да, мы лишили его всех постов, лишили власти… Теперь он – никто. Это справедливо по отношению к нему – он совершил массу ошибок, поставил революцию на край катастрофы!

Джандад хмуро кивнул.

– Но не все это осознают. Поэтому у него все равно много сторонников!.. Я не понимаю этих людей! Что он им дал? Обещал свободу – тюрьмы ломятся от узников!.. Собирался обеспечить процветание – разорил последнее!.. Хотел, чтобы все объединились во имя будущего – страна расколота, брат вооружился против брата!..

Задумчиво опустив голову, Амин еще раз промерил кабинет шагами от окна к двери и обратно.

– А почему? – спросил он, останавливаясь возле Джандада.

Начальник охраны в ответ молча пошевелил усами.

– Потому что он не способен на решительные действия! Потому что он всегда тяготел к полумерам! В самые важные моменты, когда нужно было наносить беспощадные удары, в нем просыпалась слюнявая жалость!.. – Амин в сердцах ударил правым кулаком в левую ладонь. – И все равно, все равно у него много сторонников! Мельтешат как муравьи! Плодятся как тараканы! Для них он – живой флаг. Так или иначе, но они будут стремиться вернуть его к власти. Еще один повод к расколу… Нет, он слишком опасен, слишком!

Он остановился перед стеклянным пеналом, в котором стояла винтовка. Осторожно открыл, взял оружие в руки.

– Ты знаешь, что произошло с царской семьей в России?

Джандад едва заметно пожал плечами.

– Всех – от мала до велика – арестовали и вывезли из столицы. Куда-то на север, я не помню точно… В России шла Гражданская война. Коммунисты – красные – воевали против белых и то побеждали, то вынуждены были отступать. Когда возникла опасность, что царь может оказаться в руках белых и вдохновить их на борьбу, Ленин приказал его уничтожить! Всю семью! Всех – детей, женщин! Беспощадно!..

Вскинул винтовку, прицелился…

Опустил оружие и заключил со вздохом:

– А ведь мы – ленинцы! И революция – прежде всего!

Операцией руководил Джандад.

Покончить со стариком, сидящим под арестом в одной из комнат дворца, – казалось бы, что может быть проще для молодых вооруженных людей? Но еще совсем недавно имя этого старика произносилось почти с таким же восторгом и придыханием, с какими правоверный мусульманин произносит имя Пророка!..

Однако глаза боятся, а руки делают.

Под утро лишились жизни семь человек – помощники и секретари бывшего предводителя Народно-демократической партии. В рассветных сумерках гвардейцы погрузили трупы в мебельный фургон и увезли. Потом вспомнили еще о двух приближенных. Фургон уже укатил, поэтому этих Джандад приказал закопать у стены на заднем дворе.

Оперативные группы разъехались по городу. Скоро в тюрьму Пули-Чархи поступило пополнение. Это были родственники Генсека, представители ветви буран клана тарак пуштунского племени гильзай. Мужчин расстреляли сразу, женщин отправили в застенок.

Вздохнув, Нур Мухаммед Тараки коснулся перышком бумаги и осторожно провел извилистую линию. Потом еще одну. И еще.

Хорошо пишет, мягко…

Он давно не брался за перо. И вот – пришла такая мысль. Несвобода оставляет много свободного времени. Правда, ноет душа от тоски, трудно сосредоточиться… но ведь работа увлекает! Стоит только начать, и слова потекут!.. Поначалу с запинками, трудно… неловко цепляясь, мешая друг другу… Мало-помалу они отогреются и оживут, как оживает сонно скукожившаяся на ледяном ветру пчела, если взять ее в ладони… Они зашумят, заторопятся, запоют! Уже не нужно следить за ними, подстегивать и гнать вперед – они сами, сами найдут дорогу, сами выткут тот волшебный ковер смысла, которым когда-нибудь восхитится прилежный читатель!..

Размышляя, он разрисовал пару листов красивыми виньетками. Взял третий и написал несколько случайных фраз – сначала стилем насталик, потом стилем насх. Может быть, ему следовало стать каллиграфом? Усмехнулся, вспомнив про гератских писцов… Да, лучше было бы стать каллиграфом. Для выходца из семьи небогатого скотовода – это хорошая карьера… Революция, – написал он стилем насталик. Да, революция… Никудышный из него получился революционер. Каллиграф, возможно, получился бы лучше… Революционер не может быть идеалистом. Конечно, ему приходится говорить об идеалах – о свободе, о равенстве и братстве! Но это всего лишь слова, беспрестанно и беззастенчиво повторяемые слова! За слова отвечает язык! А руки в это время должны так же беспрестанно и безжалостно сеять смерть и неволю!..

Вообще-то, он старался. Он старался быть безжалостным. Изо всех сил старался. Но, как говорится, если ты родился ослом, тебе не стать лошадью… Выжигал в себе все человеческое – и все равно остался идеалистом. Поэтом. Писателем…

А если бы не было революции?

Он только сейчас об этом задумался… Прежде казалось – все идет правильно. Есть стена – ее нужно проломить. Как ее проломить? – она ощерилась железом, сталью, ее охранники беспощадны, бесчеловечны!.. Все-таки проломили. Оказалось – полдела. Есть еще враги, их нужно уничтожать. Начали уничтожать… Скосили десяток – выросла сотня. Скосили сотню – появилась тысяча. Куда ни брызнет их поганая кровь – там новая поросль!..

Но откуда столько врагов? Почему их не было раньше? И вообще – как жил народ без них, без революционеров? Разве только страдал и мучился?..

Он решительно придвинул чистый лист, занес перо и… и, посидев так минуты полторы, отложил ручку.