Он стоял на вершине скалистого холма. По крутым склонам серпантином вилась подъездная дорога. Выложенная гранитными плитами верхняя часть подножия угрожающе щурилась узкими амбразурами. Вокруг здания и у нескольких шлагбаумов на протяжении ведущей к дворцу дороги стояли посты. Люди в военной форме, копошившиеся у фасада, казались маленькими, как муравьи. Однако следовало учитывать, что они вооружены самыми настоящими пулеметами, автоматами, гранатометами, пушками. Невольно закрадывалась мысль – если и впрямь штурмовать, то ведь пока подберешься, пока будешь мыкаться под шквальным огнем по этому серпантину… в щепу тебя размолотят, в мокрое место!..

На одной их двух башен торчал флагшток, и, если хозяин дворца Хафизулла Амин был дома, над его резиденцией развевался флаг.

Говорили, что внутренняя отделка дворца вполне соответствует его роскошному внешнему виду – мебель ручной работы, ванны, целиком вытесанные из глыб мрамора, ковры, люстры богемского хрусталя, кухня, оборудованная такой техникой, что требует от поваров специальной подготовки, лифт, предназначенный для доставки готовых блюд в столовую…

Но бойцов группы “А” все-таки больше интересовал серпантин. И расположение афганских частей из бригады охраны. Они окружали Тадж-Бек на некотором отдалении. Тут и там торчали заграждения из колючей проволоки, вышки с часовыми, армейские бараки. С одной стороны кирпичные казармы гвардейцев – точь-в-точь как отведенные советским, только достроенные. С другой размещался артдивизион. За дворцом прятался танковый полк…

Главный военный советник Огнев сидел в кабине “засекреченной аппаратуры связи” – ЗАС – с телефонной трубкой в руке и в очень напряженной позе.

– Так точно, товарищ министр обороны! – сказал он.

Далеко-далеко от него – за горами, пустынями, реками, – так далеко, что самому быстрому самолету пришлось бы часов пять кроить крыльями голубой ситец неба – министр обороны Устинов, сидя за рабочим столом, в одной руке тоже держал телефонную трубку, а в другой карандаш.

– Ну хорошо, с этим ясно, – сказал маршал, кивнув. – А как идет подготовка операции?

Огнев выслушал вопрос Устинова, и его лицо приняло выражение еще большей напряженности и непонимания.

Он не знал, о какой операции идет речь.

Однако вопрос прозвучал так, как будто обе стороны были по этой части отлично осведомлены и спрашивавший не предполагал, что тот, у кого спрашивают, хоть сколько-нибудь затруднится с ответом.

Главный военный советник еще раз мгновенно и лихорадочно пробежался по обширному пространству своей памяти – и, к большому его сожалению, опять безуспешно.

– Операции? – запнувшись, переспросил он. – Какой операции, товарищ министр обороны?

Устинов помолчал, нахмурившись. Ему было странно слышать этот вопрос. Такого рода вопрос свидетельствовал о служебном несоответствии. И требовал немедленных оргвыводов в отношении поста Главного военного советника в Афганистане… Он пристукнул торцом карандаша по столу. Новая докука…

– Вы что, не в курсе? – с недовольством и даже с некоторым оттенком презрения в голосе осведомился он. – На завтра назначена операция! “Шторм триста тридцать три”!

– Товарищ министр обороны, в первый раз слышу об этом, – признался Огнев, с содроганием понимая, что следующие слова собеседника могут превратить его в ничто. Даже пенсии получать не будет!..

Устинов бросил карандаш на лист.

– То есть как впервые слышите? – раздраженно и сухо спросил он. – Вам придется принять в этом непосредственное участие!.. Обратитесь к… – Он сморщился, вспоминая фамилию. – Как же его… В общем, к начальнику представительства КГБ в Кабуле.

– Есть, товарищ министр обороны, – сказал Огнев. – Есть!

Он положил трубку и вскочил. Вышел из кабины. Резкими рывками набрал номер обычного телефона.

– Ты у себя? – взвинченно спросил он, дождавшись ответа. – Сейчас зайду!

Когда Огнев ворвался в его кабинет, Мосяков стоял возле стола, держа стакан чаю в подстаканнике. Брови резидента были задумчиво подняты, и он смотрел на стакан с таким видом, как если бы пытался на глаз определить температуру и плотность пара, идущего от чая.

– Ты что ж творишь-то, а?! – с порога рявкнул Главный военный советник. – Что за операция готовится?!

– Какая операция? – непонимающе спросил резидент. – Ты о чем?

– “Шторм триста тридцать три”!

– Триста тридцать три?.. – повторил резидент, потирая висок.

– Прекрати балаган! Со мной только что говорил об этом член Политбюро! Ты хоть понимаешь, как меня подставил?!

Мосяков неторопливо сел.

– Ну хорошо, хорошо. А что кричать? Ты присядь. В ногах-то, сам знаешь…

– Я спрашиваю – что за операция?! – зарычал Огнев.

Резидент устало вздохнул.

– Операция по физическому устранению Амина. Штурм дворца Тадж-Бек.

– Почему меня не оповестил? – угрожающе спросил советник.

– Команды не было, – ответил Мосяков, простецки разводя руками. – Мы же все-таки разные ведомства…

– План разработан? – спросил Огнев, с трудом сдерживая ярость.

– А как же!

Резидент со вздохом открыл сейф, достал сложенную в гармошку карту и бросил на стол.

Несколько минут советник стоял, склонившись над картой.

– То есть батальон решено не задействовать? – уточнил он.

– Верно. Именно так решено.

– И кто же, интересно знать, эту филькину грамоту размалевывал? – спросил Огнев, поднимая на резидента сощуренные злые глаза.

– Так. Ну ладно. Хватит, – решительно сказал Мосяков. – Решение принято, план разработан, и…

– Это я тебе говорю: хватит! – взорвался Огнев. – Ты что, людей хочешь здесь положить?! Ты в своем уме – двумя спецгруппами штурмовать?! Сорок бойцов! Ты понимаешь? – сорок!!! А там одних гвардейцев двести! Да бригада охраны две с половиной тысячи! Вооружена до зубов! Ты о чем думаешь? Чего изволите?! Пожалте, кушать подано?! Отрапортовать?! Ты о людях подумал, когда эту писульку готовил?! – Он яростно потряс листом и швырнул его на стол. – Всеми силами надо штурмовать, всеми! Силами батальона плюс две спецгруппы! И добавить несколько подразделений десантников из Баграма! Срочно все переделывать! Срочно! Иначе!..

Играя желваками, Огнев гневно взглянул на резидента, сжал кулак и плотно, с силой приложил его к схеме.

Командиров то и дело вызывали в посольство, где начальство утрясало планы операции, их нужно было сопровождать, и в одну из поездок Плетнев, отпросившись у Ромашова на две минуты, наконец-то сумел забежать в поликлинику.

Он промчался коридором и толкнул дверь.

В небольшом кабинете стоял письменный стол, рогатая вешалка, два шкафа и маленький столик у двери с чайными принадлежностями.

Именно в эту секунду Вера наливала воду из чайника в чашку.

– Разрешите? – еще толком не разглядев ее, запаленно крикнул Плетнев.

Вздрогнув от неожиданности, она обернулась на голос, а рука продолжала лить кипяток – но теперь уже на пальцы, которыми Вера держала чашку.

– Черт! – сказала она, роняя ее на пол.

С грохотом поставила чайник, расплескав воду из-под крышки, стала дуть на обожженную руку, спросила растерянно:

– Ты что так одет?

Протянула руку и погладила его по щеке, будто проверяя, существует ли он на самом деле.

– Афганская форма…

За окном послышался резкий сигнал автомобильного клаксона.

– Это меня! Дай руку.

Вера протянула обожженную руку. Плетнев надел браслет. Она непонимающе взглянула.

– Зачем это?

– Хотелось тебе что-нибудь привезти… Извини, я должен бежать. Потом зайду. Скоро…

Он поцеловал ее в щеку, повернулся и пошел к двери.

– Подожди!

Она шагнула к нему, обняла и на секунду прижалась почти исступленно.

– Иди!

Чувствуя одновременно радость, любовь, досаду, Плетнев только махнул рукой и выскочил за дверь.