– Я приду? – робко спросила она.
– Не надо…
Лиза старалась бодро улыбаться.
– Я тоже не люблю, когда провожают!.. Нервы одни… Лучше приезжай поскорей. Приедешь?
Он пожал плечами.
– Ну да. Наверное…
– Приезжай к лету! – оживленно воскликнула Лиза. – Опять на дикий берег будем ездить! Помнишь, как хорошо было?
– Конечно…
Она протянула руку и нежно коснулась его ладони.
– Правда, приезжай! Я тебя ждать буду…
– Ну да, да, – сказал он, переминаясь и чувствуя в груди какое-то едкое жжение. – Ну, пока!
Потом через силу улыбнулся, кивнул и быстро пошел прочь.
Плетнев знал, что она смотрит вслед. И знал выражение ее лица – и грусть, и надежда.
Жжение в груди не унималось, а нарастало.
Он резко обернулся.
– Лиза!
Лиза уже отвела взгляд, но после оклика радостно вскинула глаза.
– Слышишь? – ожесточенно крикнул он. – Не надо меня ждать! Не надо!..
И шагнул за угол.
Попутчик
Плетнев протянул проводнице билет. Рядом с ней стоял скучноватого вида крендель в сером костюме. Судя по всему – коллега.
– Паспорт, – бесцветно сказал он.
Это был хорошо знакомый тон – предельно корректный. Каким в метро остановки объявлять.
Ухмыльнувшись, молча сунул ему удостоверение. Крендель исследовал фотографию, потом улыбнулся краешком губ и моргнул по-свойски.
– Прошу вас…
В вагоне приятно пахло. Он с лязганьем отворил дверь купе, поставил сумку. И снова вышел на перрон.
– Ну? – вопросительно сказала мама, осторожно трогая пальцами рукав пиджака, и вздохнула: – Уезжаешь…
– В апреле в настоящий отпуск приеду, – бодро сказал Плетнев. – На месяц. Примете?
Она грустно усмехнулась.
– Ой, Сашенька, мальчик ты мой!.. Ну неужели же не примем!
Отец фыркнул, недовольно полез за папиросами.
– Посмотри, какой лоб вымахал. А ты все “мальчиком” его!
И сердито чиркнул спичкой.
– Для меня Саша всегда мальчик, – сказала мама. – Ты ведь не против?
– Нет, мама, я не против…
– Да вы что! Мне же его продали!
Плетнев оглянулся. У вагонной двери разворачивался скандал. Коллега препятствовал пассажирке пройти в вагон. Это была полная женщина в цветастом платье. В одной руке она держала чемодан, в другой паспорт.
– Гражданка, не шумите! У вас же нет московской прописки?
– Да при чем тут прописка?! У меня билет на руках!
– Посадка на московский поезд только с московской пропиской, – корректно пояснил он.
– Господи, да что вы такое говорите?! Вы видите – у меня билет! Мне же его продали!! Вы что, не понимаете?!
– Вам его продали по ошибке. Обратитесь к начальнику вокзала.
– Заканчивается посадка на скорый поезд “Сочи – Москва”!! – страшными железными голосами загрохотали над головами динамики. – Поезд отправляется с первого пути!!
– Я что, не советский человек?! – кричала женщина, размахивая паспортом. – Почему вы меня не пускаете?! У меня билет!!! Билет!!! Вы что, не понимаете?! Билет!!!
– К начальнику вокзала, пожалуйста, – бесстрастно отвечал коллега.
Плетнев отвернулся.
– Безобразие! – заметила мама. – Что же она так шумит? Есть же порядок какой-то!.. Нельзя – значит нельзя, – и вопросительно посмотрела на сына.
– Ну да, – согласился он.
– Пассажиры, заходите! – скомандовала проводница. – Женщина, не мешайте!..
Он прижался к гладкой щеке… потом к колючей…
Шагнул в тамбур.
Громыхнули стальные сочленения сцепок.
Медленно поехал перрон.
Они шагали за поездом. Плетнев поймал растерянный взгляд отца. Мама поднесла к губам белый платочек.
– Вальку от меня поцелуйте! – крикнул он, маша рукой. – Пишите!..
Поезд набирал ход.
– Молодой человек! Ну-ка!..
Плетнев посторонился, проводница захлопнула дверь и недовольно лязгнула запором…
Купе по-прежнему пустовало. Он сел и стал смотреть в окно.
Смотреть было особенно не на что. Тянулись железнодорожные ангары… запасные пути… разломанные теплушки… свалки… заборы… глухие стены брандмауэров… мостовые краны над грудами ржавого железа… короче говоря, те самые задворки промышленности, что обрамляют каждый более или менее крупный город и по которым поезд вечно тащится, будто на ощупь, через силу, пока наконец не выберется на свободу…
Давешняя пассажирка все еще стояла у него перед глазами. Когда поезд тронулся, она смешно всплеснула руками, села на свой чемодан и горько разрыдалась от беспомощности и злости…
Вот елки-палки! – как сказал бы Симонов. И без того на душе было тошно. Вчерашний Лизин взгляд не желал растворяться в небытии, мерцал, заставляя копаться, выискивать – не виноват ли он в чем?.. И мамина рука при прощании была такой слабой, такой родной!… Ему хотелось поддержать обоих – и маму, и отца! – помочь им, сделать так, чтобы старость приближалась к ним медленней – а как это сделать?.. чем помочь?.. Мало же всего этого – еще, как на грех, и несчастную тетку с билетом невесть за что ссадили с поезда, и теперь она тоже упрямо маячила перед глазами!
Но скоро пейзаж повеселел, и в окно снова брызнуло яркой синевой. Море то вставало во всей своей солнечной красе и сиянии, то пряталось за деревьями, оградами, домами, мимо которых неспешно влачился состав. Не успев толком разогнаться, поезд замедлял ход, начинал тормозить, останавливался на пару минут, затем снова медленно трогался… Так он будет плестись до самого Туапсе – последнего курорта на линии железной дороги. И лишь после, круто взяв к северо-востоку, расхрабрится, застучит, единым махом пронесется до Краснодара, а там дальше, дальше!.. Интересно, какая в Москве погода? – подумал Плетнев.
В Лазоревском стояли целых десять минут, и он решил пробежаться до киоска за газетой или каким-нибудь журнальцем, чтобы было куда сунуть глаза. В тамбуре проводница проверяла билет нового пассажира – сухощавого человека лет сорока пяти, в очках и светлом плаще. Коллеги своего Плетнев не приметил. Посторонившись, пропустил пассажира в вагон и поспешил к зданию вокзала.
Вернувшись в купе, он обнаружил в нем именного этого человека. Тот уже аккуратно повесил плащ на плечики, оставшись в пестренькой пиджачной паре, и Плетнев был готов побиться об заклад, что скоро увидит его в синем спортивном костюме и домашних тапочках.
Новый пассажир поспешно встал и протянул руку с приветливой улыбкой.
– Здравствуйте! Валерий Палыч!..
Плетнев бросил газеты на столик и тоже назвался.
– Летом тут битком, – сообщил Валерий Павлович, поглядывая в окно. – А нынче, видите, вдвоем едем. Не сезон…
– Не сезон, – подтвердил Плетнев. – Ну, может, еще на Вишневке кто-нибудь подсядет. Или в Туапсе…
– В Москву?
Плетнев кивнул.
– И я в Москву, да… но я проездом. На пару дней задержусь. У меня сын в “керосинке” учится, – пояснил Валерий Павлович.
Плетнев взглянул непонимающе.
– Ну, то есть в нефтяном. Его “керосинкой” называют… Мы вообще-то из Сибири. Нижневартовск – слышали? Я из отпуска еду, с курорта.
– Слышал…
– Нефтяная столица. Я и сам нефтяник. Качаем, так сказать, черное золото. Самотлор – знаете?
– Да как-то…
– Крупнейшее нефтяное месторождение! Одно из крупнейших в мире, – наставительно сказал нефтяник. – Редкостная удача для страны!.. Общая добыча к миллиарду тонн нефти приближается. Каково? Это за десять-то с небольшим лет!
– Здорово, – сказал Плетнев. – Это много?
– Это очень много! – с жаром ответил попутчик. – Огромные запасы! Огромные! Если бы еще с ними обращались по-человечески!.. – Он с досадой махнул рукой. – Все план, план! Гонят – давай, давай! Стране нужна нефть! Нужно больше! Еще больше! Больше давай, больше!.. А до технологии никому и дела нет! И в результате – обводнение! Понимаете?
Испытующе посмотрел на Плетнева поверх очков – понимает ли?
Плетнев не стал притворяться.
