В общем — как будет, так и будет.

Кстати, домовой всё так же живёт при Аронии. Вернее — при её новом доме.

Михалап охотно перебрался из порушенной Акимовой хаты на его чердак. Арония лично — с трудом выбрав на это время, переселила его туда из своей косметички по всем ведовским канонам. Ведь пока строился новый дом, он в ней кантовался. А чего ж? В энтой косма-тичке он и на Мальдивы мотался, а потом — на лесну поляну. Из хаты он в неё прихватил и зерцало-портал бабки Апраксии. Мало ли — вдруг понадобиться. Моря-то он так и не видал. Оклунок со струментами тожеть бал при нём в косма-тичке. В ем он сховал и укладочки с одёжей — жаль, куфайку Акимову и штаны стёганы пришлося выкинуть, но кирзовы сапоги осталися, всё жа — им сносу нет. И сундучок с царскими монетами тута был. Особливо Явдохин золотой был домовому дорог — как память, что он Явдоху пленил — за хвост, и смертоубивства в хате не допустил, как и обещался Акиму. Да и теперя его хата вовсе не пропала — эвон какой домина на её месте стоит! Нет бы — сыны Белоглазы такой смайстрячили! Та где уж им! На машинёшки да на кредиты всё дедово гнездо спустили!

А Михалап на чердаке этого нового дома зажил по енеральски!

Ён ить у него не хужей, чем хоромы племянника Кузёхи! Пол под им дощатый — на паркет он несогласный был, не живут уважаемы домовики в паркетах! И лежанка у него имеется — пущай она от обчего отополения греется, но сделана быдто бы настояща русска печь! И радио тутож бубонит ему — новостя шлёт. Телевизера он не захотел — неча глаза портить из-за всякого вранья! Жаль, про Мальн-дивы и други райски места в радиве ре-хламы нету. Да и пущай — токо душу травить! И тутож столик у него стоит — с лектро-чайником та с чашками, што от сервизов недобитых. Так домовикам положено — не новые.

Во, как!

У него на чердаке ить дажеть лучшей, чем у енерала живётца! У того — служба, а у него — одно довольство! Он здеся главный — за порядком в такущем домище следит! За ентой, как её — губернаткой Сонькой, шо пыль вытирает раз в неделю. Ничо так, чисто у ей. Ему сюда и плюшек справно волокут — раз в пару дней. Ста… Полинка самолично с молоком сюды их вечерком тащщит. На мисочке. Арония ей про то наказ дала — мол, ето всё коту, што на чердаке мышей ловит. Та ей верит, тащщит. Хучь Михалап, наоборот, одну мышу от скуки себе завёл — плюшками подкармливат. И от скуки ж — для окончательной Полькиной веры, пару раз ей показался — видом с кота. Она опосля Чуровым сказывала — мол, на чердаке у нас котяра живёт. Рыжий такой, да толстенный! Глаза — во, уши с кисточками!

Про кисточки — враньё. А што толстый, так это от довольствия.

Куды делся Хранитель Калина? А кто ж его знает? Михалап и сам удивлялся. С того дня, как сундук с изумрудьями государству уволокли, Калину здеся больше никто не видал. Наверное, напросился к тем, кто наверху. Взяли его, похоже. На справление.

А тут на днях в дому такое случилося, что незнамо как его и понять.

Михалап только ахал, сидя у себя на тёплой лежанке и прислушиваясь к тому, что внизу творится. И кисточками на ушах от вдивленья шевелил. Наростил домовой эти кисточки, будь они неладны. Надо ж Полинкиным сторьям сответствать.

А как не шевелить: деньги, чо ль, Полинке пришли, або хоромы свалились ей, або имечко ей подменили — поди, пойми! На Боню. И от кого это всё — неведомо! В обчем, гумага нижним жильцам пришла — оченно непонятная. Вроде — с Московии, што ль…

А дело было так.

В один весенний вечер на Профсоюзной отмечали день рождения Полины Степановны.

Молодые Чуровы приехали поврозь. Владислав вышел по пути из машины — за цветами, и обещал вскоре на такси подъехать. А Арония порулила дальше, надеясь, что на рынке найдутся гиацинты или, на худой конец — сирень. Их именинница очень любила. А за весь день не было ни минутки, чтобы купить букет.

Людей в домище на Профсоюзной сегодня собралось немного — это был почти семейный праздник. Зато в бальной студии Полина Степановна отметила это событие очень широко — вчера накрыла в ДК большой стол для танцорок. Напелись, наплясались. Тут было лишь несколько человек, но угощение не хуже — еду Арония тоже заказала в ресторане.

Свой возраст именинница кокетливо скрывала. А на заказном торте, стоящем в центре стола, было просто написано: «С юбилеем!» Поэтому всё так и поздравляли, как на торте — с юбилеем! Профессора Чуровы предполагали, что Полине Степановне стукнуло шестьдесят, однако её тайну не выдавали. Ведь выглядела именинница в этот день прекрасно… ну, то есть — красиво. На ней было красное шикарное платье — бальное, с фижмами, и красные же туфли. Причёска — как у царицы Тамары. Хотя, кто его знает, какие причёски были у Тамары, но наверняка одна из них была очень похожа на бабулину — смотрелась она просто царственно. Всё вверх, вверх и потом загогулина. Царица Тама…, то есть — Полина Степановна просто сияла от счастья. Что не удивительно: сегодня впервые в компании Чуровых-Саниных присутствовал и руководитель её бальной студии — бывший известный балерун. Он оказался очень милым и галантным человеком, в общем — достойной парой Полине Степановне. Она его так и представляла:

— Мой друг Вадим Юрьевич!

Высокое звание!

Когда в дом с большой коробкой в руках вошла Арония — по секрету скажем, это была картина, на которой известный художник мастерски изобразил чародейкины цветы, Полина Степановна, торопливо сунув коробку в руки Вадима Юрьевича, шепнула ей:

— Арония! Выручай! Там какое-то странное письмо мне пришло. Я ничего в нём не поняла. Может адресата перепутали? Глянешь? Оно в кухне — на шкафчике.

Чуров, удачно прикупивший гиацинты и торжественно вручивший их ахнувшей имениннице, именно там и нашёл Аронию — стоящую посреди кухни среди укутанных кастрюль и запасных тарелочек. И с ошеломлённым лицом изучающей какие-то бумажки. Учитывая интересное её положение, такое лицо его жене было противопоказанно.

— Что это у тебя? — спросил Владислав, осторожно вынимая из её рук опасные бумажки. — Дай сюда!

— Там пишут, что моя бабуля — не бабуля, а графиня Полина Бонэ-Кудеярова. И что ей принадлежит старинный особняк в Москве, построенный архитектором Гельрихом и являющийся исторической ценностью. И что какое-то частное лицо, пожелавшее остаться неизвестным, предлагает ей за него огромные деньги.

— Полина Бонэ да ещё Кудеярова? Ты ничего не путаешь? — удивился Чуров.

— Вот и бабуля решила, что тут ошибка. Но ошибки нет — она выросла в детском доме! И, скорее всего, она из рода Бонэ-Кудеяровых. Ведь прежде, чем писать такие письма и отдавать огромные особняки, люди должны были всё сто раз перепроверить! — растеряно проговорила Арония. — Скорее вчего, она законная наследница графского имущества! Но в письме указана такая оценочная стоимость этого особняка, что мне как-то нехорошо…

И Арония — будто только сейчас осознав, как ей нехорошо, попятилась и села в бабулино кресло. То самое, из Акимовой хаты, в котором так любила вязать Полина Степановна и за которым прятался один крысёнок-оборотень. Арония сохранила этот раритет, отреставрировав его в мастерской.

Владислав, плеснув в стакан минеральной воды, подал его жене.

— Ты не волнуйся, солнышко, разберёмся! — пообещал он.

И стал вертеть в руках отобранные у жены бумажки.

Но то ли у него после уличного солнца в глазах рябило, то ли текст документов был слишком мелок и уборист, но Чуров никак не мог одолеть эти нули, буквы и цифры. Всё путалось в какую-то белиберду.

— Вот так сюрприз! — почесал он макушку. — У вас такие именитые родственники? — удивился он.

— Жаль, до сего дня я об этом ничего не знала, — хмыкнула Арония, ставя пустой стакан на столик рядом. — А то б не пошла замуж за простого майора — принца б искала. Думаю, и бабуля тоже ничего не знала. Так прожила… Эти сумасшедшие деньги слегка запоздали.

— Сумасшедшие? Да что там за сумма? — озадачился Чуров и, прищурившись, снова всмотрелся в бумаги…