И на поляне возникла ещё парочка очень странных существ — сухой старичок в одежде из трав, листьев и хвои, и седой лохматый старец в длинной льняной рубахе. Из-под которой выглядывали самые настоящие лапти.

Арония сразу догадалась, кто это. Надо же — сам Старинушка явился. Видно, и вправду, сильно Михалапа уважал.

— Спать ужо легли, так рази ж вы дадите! — пробурчал Старинушка. — Делильщики! Ночь ужо! Угомонитеся!

И только тут Арония увидела, что в лесу действительно наступила тёмная ночь. Видно, колдовство мавра, что сделало тут весну, заодно и освещало поляну…

А хвойный старичок сказал:

— Я — местный лесовик, зовут Иха. А это — Старинушка, — указал он на старца в лаптях, — глава домовых. Щас он на покое и живёт в моей избушке.

Тот важно кивнул.

— Эк, вас натащило! Чего вы ещё подтвердить хотите? — недовольно отмахнулся Смугляк. — Что этот… домовой, так то и так видно. Оделся-то… Ещё и в косметичку влез! Дом себе нашёл! Пару браслетов туда припрятать? А вы зачем сюда припёрлись? Тоже клад делить? — совсем уж разошёлся он.

Старички переглянулись и насупились.

— Эт вы неспрошаемо припёрлись в мои владения! И без чина! — возмущённо проговорил лесовик. — А надо б выкуп дать, да подношение съестное принести — штоб в моих владениях хозяйнувать без происшествий! Мне да зверушкам моим дар сделать! И те — допрежь того ходившие, таки ж были! — вздохнул он. — Вот етот был, — ткнул он сучковатым пальцем в сторону Ратобора, — и ещё одна дев… селянка — на ету девицу схожая, — кивнул он на Аронию. — Летов, эдак, полтораста назад сундук оне зарыли тута, в моём лесочке. А потом етот, — опять ткнул он сучковатым пальцем в Ратобора, — вдругорядь давеча приходил. Колдовал тута, да клад свой не достал. Етот ему не дал, — указал он на Калину. — И поделом ему! Она ить — в доле, — опять тычок в Арину. — С ей и приходить надобно! А етого арапа Шмухляка, — указал он на мавра, — и близко здеся не бывало. Вот пущай он, — тычок пальцем в Ратобора, — и она, — указал на Аронию, — сами етот клад и делят. Пополам. Без осьмушек. Неча было арапу двести годков дожидаться. Пока вси долги не усохли. И любой закон тако ж велит — сбёг, туды тебе и дорога! А ентот Михалап, — тычок в того, — уважаемый домовой и есть. К Старинушке ходит — совет держать. Вот! — завершил он свою длинную речь.

И, наверное, устав с непривычки, отошёл и, шурша, сел на пенёк. Оказалось — рядом с Полиной Степановной. Та — во сне ж всё можно, с интересом потрогала его травяные одёжки и улыбнулась ему — понравился. И стала дальше споры слушать.

— Уж простите меня, Лесовик и Старинушка! — сказал им Ратобор. — Такие, как я, никому не кланяются и подношений им не делают — не тот у нас статус.

— Да мы знаем про то, токмо напомнили — про вежество-то. Для порядку, — нелюбезно отозвался Старинушка. — Я уж давно вижу — мир в тартарары катится. Потому и на покой ушёл. — И продолжил:

— Так вот — я тожеть подтверждаю почтенность етого Михалапа. Не нужон ему ваш клад! — И, проницательно глянув на него из-под лохматых бровей, добавил: — Рази что сами дадите. А також я подтверждаю честность етого лесовика Иха. Всё, как есть, он рассказал. Стар я, чтоб врать-то! — нахмурился старец. — Постарей ищо, чем ты, Ратобор! — сурово заметил он. — Наслушался я тута ваших криков на весь лес. И слово моё таково: Ратобору и Аронии етот клад надлежит взять! Ратобор его и награбил, и зарыл тута — совместно с матерью сей девицы. Им и дале с им решать — куда его деть, да как делить. А етот Шмухляк… — упрямо повторил он перековерканное домовым имя, — больно жаден и хитёр! За то наказывать надоть!

— Чего раскомандовались? Наказывать! Эк, вас тут развелось! Делильщиков! — разозлился мавр, чуя, что все против него тут. — Откуда и взялись-то? Мой сундук — и всё! А раз мой, то пусть девка и эту стекляшку на место положит! — заявил он. Арония вмиг свой кувшинчик за спину спрятала. — И пошли все вон! Я вот сейчас немного поколдую и до всех доберусь, всем достанется! И честным, и почтенным! И лесовикам, и домовикам! Да я…

Его кто-то перебил.

И далее на поляне вновь разгорелись споры, брань и обвинения. Теперь в этом ещё участвовала и нежить — призрак Калина, два домовых и лесовик — все Арониина поддержка. Да и Смугляк с Ратобором… тоже не совсем люди.

«Одна мая бабуля тут — человек, но она держит нейтралитет», — ласково глянула на неё Арония.

Но Полина Степановна вдруг окликнула её:

— Аронеюшка! — И, когда та подошла, тихо шепнула: — Забери ты у них свои полсундука! А то ведь они так и будут здесь ссориться. Пусть Ратоборчик с остальным сам разбирается. — Вот и она приняла участие в разделе сундука! — А какие красивые эти блескушки! — восхитилась Полина Степановна, указав на гору самоцветов и золота в сундуке. — Жаль, что они мне только снятся! А то б я на бальные танцы кое-что оттуда прихватила. Кроме жемчугов, — погладила она кольцо. — Изумруды, например. Вадим Юрьевич был бы в восторге! — подкатила она глаза. И посетовала: — А на что тебе, Аронея, эта стекляшка? — недовольно покосилась она на нефритовый кувшинчик. — Замени её хоть на… рубины, что ли! Хотя — чего это я переживаю? Это ж сон! — махнула она рукой и отвернулась.

«Да уж! — вздохнула Арония. — Народу-то к этому кладу сбежалось! И так делят, и этак! Не хватает здесь только Фаины! — пощупала она мониста на шее. — Не буду её звать! Мне ведь эти блескушки ни к чему! Их тысячи лет делят, да кровь за них проливают. Не нужны они мне! Эх, мигнула б я сейчас к дому, да как с бабулей быть? Не оставишь же её… в этом кошмарном сне».

И тут всё вокруг изменилось — будто вдруг сменили одну картинку на другую:

Вырвавшись из тьмы, поляну вдруг осветили мощные лучи света — целые прожекторы засияли. В лесу? А на самой поляне вмиг потемнело и стало очень холодно. Голоса, спорившие о треклятом кладе и несчастных осьмушках, вмиг смолкли. В лучах прожекторов стояли только старушка и девушка.

Полина Степановна, решив, что она проснулась, вскочила и испуганно за озиралась. Что это за место? Как она сюда попала?

Лучи, перебегая по поляне, выхватывали то их, то какие-то сиротливые голые деревья и озябшие кусты. И зелёную траву, даже не припорошенную снегом. Страшно-то как!

И тут на весь лес прозвучал гулкий мужской голос:

— Всем оставаться на местах! Полиция! Вы окружены!

Похоже кто-то говорил в рупор.

Да, в рупор на лесной поляне говорил именно майор Чуров. Он нашёл Аронию и прибыл на поляну вместе со своими ребятами её спасать.

А дело было так:

Побывав вечером в покинутом жильцами доме на улице Профсоюзной, он вернулся в отделение и поднял по тревоге всех, кого только смог найти. А если уж Чуров хотел кого-то найти, то скрыться от него удавалось немногим. Практически — никому.

И вскоре в отделении уже экипировались в спецназовское: его невозмутимый друг Костя, а также Костяныч — любитель поспорить, и ещё молодой, но очень шустрый, Олежка, а с ним белобрысый громила Жендос, тут же был и солидный парень Петро. Да все — Саня, Миша, Дима, Андрей, Денис, Акоп и Алик, всего двенадцать человек, каждый из которых стоил десяти. Они отозвались на его зов, бросив свои дела — его боевое братство.

Явился в отделение на такси и слегка выпивший сисадмин Дима — его сорвали из клубешника. Он быстренько вычислил на компьютере то место, откуда поступал ответный сигнал с Аронииного телефона. На удивление, это оказалось не очень далеко от города — километрах в семидесяти, в горах. Чуров, с левого телефона, валявшегося в вещ доках, сделал звонок о нападении на банк. Типа — прохожий сообщил. А дежурный, Колян — само собой, не смог отказать майору и зарегистрировал его. Ничего — Чуров потом отбрешется от Мерина, мол — ложная тревога была, но ребята были на уровне. Им полезно потренироваться. А не прокатит — пусть его увольняет. Ничего, сейчас главное — Аронию спасти.

«Этот сумасшедший Ратобор, разозлившись на отказ Аронии выйти за него, — а в том, что она откажет, Владислав не сомневался, — мог чёрте-чо натворить», — рассуждал майор, внешне сохраняя невозмутимое спокойствие.