– Нам и здесь достаточно доказательств, – бросил полковник и повернулся к лейтенанту с родинкой над верхней губой: – Мухин, сделай снимки для отчета.

Лейтенант сунул фонарик в руку майору, достал из кармана кителя телефон и прошел на три шага вперед, подыскивая объекты для эффектных фотографий.

– Чего тянешь?! Давай быстрее.

Лейтенант защелкал камерой, снимая все подряд.

– Достаточно, – сказал полковник, когда Мухин сделал с десяток фотоснимков. – Подождите за дверью.

Лейтенанты ответили по уставу и торопливо направились к выходу. Полковник повернулся к майору в пол-оборота:

– Сергей Петрович, вас тоже это касается. Отдайте фонарик и покиньте помещение

Майор покосился на старшего по званию, но перечить не стал. Вложил в руку полковника фонарь и неспешно зашагал к двери.

Стоило ему оказаться в коридоре, главный инспектор понизил голос до свистящего шепота:

– В общем так, профессор, пока я не нашел ни одного доказательства твоей причастности к диверсии…

– Это была авария, – медленно проговорил Павел Николаевич. – Короткое замыкание.

Полковник прошипел сквозь зубы:

– Ты шарлатан, Любимов, но я все равно выведу тебя на чистую воду.

– Можешь хоть землю носом рыть, Самохин, ничего у тебя не выйдет, – усмехнулся профессор. – Я чист перед законом и людьми. А засудить ты меня хочешь не потому, что за дела компании радеешь. Смерть брата тебе покоя не дает. Думаешь, раз я заведую центром, так за всех в ответе? Ошибаешься. Я ему тысячу раз говорил: не лезь в клетки к мутантам, – но он меня не слушал. Ну конечно, разве брат полковника ЧВК, правой руки создателя нашей богадельни, станет слушать какого-то там профессора. К тому же он считал себя великим псиоником, человеком, способным внушить свою волю кому бы то ни было. Да только твой братец облажался. Не учел, что у мутантов мозги по-другому устроены. Так что, – Любимов искривил губы в презрительной ухмылке, – по всему выходит, твари умнее его оказались.

Полковник стиснул челюсти до зубовного скрежета, резко шагнул вперед и, словно бык на корриде, сердито выпустил воздух из ноздрей. Холодные глаза сверкнули сталью, сжатые в кулак пальцы громко хрустнули.

– Ну и что ты сделаешь? – насмешливо хмыкнул Любимов. – Ударишь меня? Ну так давай, не тяни.

Самохин вдохнул полной грудью, медленно выдохнул и чуть приподнял фонарик. Яркий свет ударил в лицо Любимову. Ученый отшатнулся, прикрывая глаза ладонью.

– Хочешь спровоцировать меня, чтобы потом нажаловаться покровителю? – процедил сквозь зубы полковник. – Не выйдет. Я не собираюсь пачкать руки о такую мразь, как ты. Да это и ни к чему. Богомолов взвесил все за и против и решил последовать моему совету в отношении тебя. Он потому и звонил недавно. Хотел, чтобы я лично сказал тебе о его решении. Знаешь, что я ему предложил?

Павел Николаевич не знал, что порекомендовал Самохин их общему начальнику, но не сомневался, что добром для него это не кончится. Он помотал головой, инстинктивно отступив на шаг назад.

Маленький шажок не остался без внимания. Полковник растянул бледные губы в зловещей улыбке.

– Боишься? Правильно делаешь. Я плохого начальству не посоветую. С этого дня ты под домашним арестом. Тебе запрещено покидать острова и общаться с кем бы то ни было, кроме подчиненных и приставленных для твоей охраны сотрудников ЧВК. Это, кстати, не те ребята, с которыми ты давно знаком. Новая смена с материка. Транспортник уже вылетел из Москвы. Часа через два отряд будет на месте. У тебя есть время сбежать, пока на твою шею не надели заминированный браслет. Потом любая попытка выбраться за пределы архипелага закончится для тебя в прямом смысле потерей головы.

Полковник помолчал, наблюдая за реакцией профессора. От нахальной самоуверенности Любимова не осталось и следа. Он побледнел, руки едва заметно тряслись, а правый глаз поразил нервный тик. Довольный произведенным эффектом, Самохин продолжил, чтобы окончательно добить ненавистного ученого:

– Но это еще не все. Самое интересное впереди: вздумаешь бежать – и ты развяжешь нам руки. Тебя все равно найдут, предъявят обвинение в саботаже и многомиллиардных растратах и до конца жизни упекут за решетку или пустят на опыты. Останешься – должен будешь доказать, что деньги не зря потрачены, иначе тебя ждет тот же финал. В ближайшее время ты окажешься в корпоративной тюрьме, и вот тогда я приложу массу усилий, чтобы превратить твою жизнь в настоящий кошмар.

– Я не дам тебе такой возможности, – сказал Любимов дрогнувшим голосом.

Полковник покачал головой:

– Ошибаешься. Ты уже дал, устроив диверсию.

Он снова скользнул светом фонарика по лицу профессора. На этот раз Любимов не стал прикрывать глаза рукой, пытаясь показать полковнику, что угрозы не достигли цели.

Самохин смерил Павла Николаевича внимательным взглядом, словно пытался заглянуть в потаенные уголки его души и понять, что там на самом деле происходит. Потом большим пальцем левой руки показал на себя, после нацелился указательным пальцем в грудь Любимова и завершил немую сцену жестом римских императоров, когда те хотели, чтобы гладиаторы добили противников. Смысл этой пантомимы Павел Николаевич понял правильно: с этой минуты полковник пристально следит за ним, и, когда придет время, пощады не будет.

Решив, что с Любимова на сегодня достаточно, полковник развернулся и зашагал к двери. Переступив через порог, сунул фонарь в руки лейтенанту, громко скомандовал: «За мной!» – и потопал прочь от уничтоженного огнем хранилища артефактов.

Любимов вышел в коридор, когда шаги военных затихли в отдалении. Первой мыслью было бежать куда глаза глядят, лишь бы оказаться подальше отсюда. Угрозы полковника не были пустым звуком. Он и в самом деле мог не просто испортить Любимову жизнь, но и даже забрать ее при удачном стечении обстоятельств. А все потому, что его младший брат Василий Самохин оказался не в меру любопытным и сообразительным парнем.

Задолго до работы на архипелаге Новая Земля Павел Николаевич имел неосторожность вляпаться в нехорошую историю. Нет, он никого не ограбил, не избил, ничего такого. Пашка Любимов был не из тех, кто способен на подобные гнусности. Махровый провинциал, студент-отличник физтеха МГУ, медалист, победитель всероссийских и международных олимпиад, он до беспамятства учился, скромно жил в общежитии на повышенную стипендию, которой в московских реалиях с трудом хватало на месяц, и мечтал о счастливой, безбедной жизни ученого с мировым именем.

В один из теплых весенних дней к пятикурснику Любимову подошел щегольски одетый, улыбчивый мужчина лет тридцати и предложил встретиться вечером в ресторане, чтобы обсудить вопросы возможного трудоустройства по специальности. Павел не раздумывая согласился. На днях он разослал резюме в несколько крупных научно-исследовательских институтов Москвы и логично предположил, что этот человек рекрутер одного из них.

Вечером выяснилось, что мужчина не имеет к науке никакого отношения. Он представился сотрудником американского посольства и предложил Павлу сотрудничество.

– Я не шпион, – ответил Любимов и собрался уходить.

Майкл, так назвал себя мужчина, положил руку на предплечье студента и тихо сказал:

– Уйдешь, и у тебя не останется шансов получить грин-карту или устроиться на работу в США.

В то время многие российские ученые и перспективные студенты уезжали за границу в поисках лучшей доли. Один из однокурсников Павла год назад улетел в Америку по программе обмена студентами и слал оттуда восторженные мейлы с фотографиями. В будущем Любимов планировал перебраться в Силиконовую долину, поэтому подавил в себе внезапный патриотический порыв и остался за столом.

– Молодец. Я не зря верил в твою прагматичность. – Майкл сунул руку за отворот замшевого пиджака, достал сложенный пополам конверт и положил рядом с Пашкой. Тот накрыл конверт ладонью, быстро стащил со стола и спрятал в карман брюк.

– Что я должен делать?