– И для чего это нужно? – спросил Балабол. – Зачем вы это затеяли, профессор? Вот скажите честно, лично вам что плохого сделала Зона?

Олег Иванович растерянно заморгал. С самого начала эксперимента он ни разу не задумывался над подобными вопросами. Пытаясь выиграть время, он достал из кармана халата носовой платок, высморкался, сунул скомканную тряпицу обратно в карман. Уловка помогла. Шаров нашел, как ему показалось, оптимальную формулу ответа, втянул в себя воздух и заговорил:

– Лично мне Зона ничего плохого не сделала. Исследуя связанные с ней феномены, я защитил докторскую, опубликовал с десяток статей во всемирно известных научных журналах, стал почетным членом ряда европейских академий наук, но все это мелочи по сравнению с истинным призванием любого ученого. Знаете, в чем оно заключается? – Профессор глянул на Балабола, потом повернул голову в другую сторону и посмотрел в глаза Потапыча и Лани. Выждав значительную паузу, Шаров назидательно поднял указательный палец к потолку: – Настоящий ученый в первую очередь думает не о себе, а о людях.

– Ну, допустим, вы думали о людях. Тогда я перефразирую вопрос. Что плохого им сделала Зона? Разве артефакты не использовали в промышленности, медицине, военном деле? Разве внутренние органы некоторых мутантов не применяли в парфюмерии и фармацевтике? А кожа большеногов разве не добывалась для пошива верхней одежды и обуви? Неужели всего этого не было, а, профессор?

– Было, и я этого не отрицаю, но наравне с этим Зона принесла немало страданий. Давайте посчитаем. – Олег Иванович пальцем левой руки загнул мизинец правой ладони: – Первое. Выбросы воздействовали на мозг и психику сталкеров, превращая тех в зомби. Второе. Аномалии и мутанты убивали. Третье. Отрицательные свойства сгенерированных деструктивами образований в большинстве случаев перекрывали их положительные качества. – Он нацелил сложенные пистолетиком пальцы на Балабола: – Эксперимент неспроста получил кодовое название «Версия 2.0». Я пытался искоренить эти проблемы и во многом преуспел. Моей мечтой было не уничтожить Зону, как ты подумал, а приручить ее. Сделать более дружелюбной, что ли.

Профессор отодвинул от себя клавиатуру. Взял из тонюсенькой стопки на углу стола лист бумаги. Вытащив карандаш из подставки в виде миниатюрной вазочки, он схематично изобразил саркофаг над Четвертым энергоблоком и в стороне от него нарисовал ряд больших кругов.

– В результате долгих опытов я выяснил, что Зоной можно управлять. – Шаров провел три волнистые линии над каждым кругом. – Чем сильнее воздействие на ноосферу, тем больше слабеет Зона, а значит, как я уже говорил, исчезают выбросы и все, что с ними связано. Соответственно, при уменьшении частоты излучения, – профессор перечеркнул две линии над каждым кругом, – Зоне возвращается часть свойств. Регулируя мощность и длительность целенаправленного излучения, можно программировать выбросы. Тем самым достигается три важных цели. Во-первых, безопасность людей. Перед выбросом из Зоны всех эвакуируют, кроме работающих в сверхзащищенных бункерах специалистов. Следовательно, риск превратиться в зомби во время пси-шторма сводится к нулю. Во-вторых, контролируя интенсивность выброса, можно программировать аномалии на генерацию определенных групп артефактов. В-третьих, в перерывах между запланированными выбросами Зону можно использовать в качестве рекреационного ареала, что, собственно, сейчас и происходит. Вы только представьте, в Зону за артефактами можно будет ходить, как в лес по грибы после дождя.

– Это все хорошо, профессор, – прогудел Потапыч, – но что вы с тем влиятельным человеком не поделили? Почему он послал людей против вас? Его не устроил результат вашей работы? Кстати, вы так и не сказали, кто он.

– Я сам не знаю, кто он такой.

– Как это не знаете? – удивилась Лань. Балабол и Потапыч явно тоже изрядно опешили.

– А вот так, – с вызовом ответил профессор. – Мы общались с ним посредством видеосвязи, я ни разу не видел его лица, и, как мне показалось, его голос был изменен.

– Но ведь имя у него должно быть, – сказал Балабол. – Как-то же вы к нему обращались.

– Он с самого начала попросил звать его просто компаньоном. У богатых свои причуды. Ну не хотел он, чтобы я знал его в лицо и как его зовут, и что с того? Для меня, между прочим, это было не так уж важно.

– А вот это вы зря, профессор. – Потапыч кивнул на монитор. – Вот к чему привело ваше нежелание интересоваться личностью компаньона. Вам не приходила в голову элементарная мысль, что этот человек скрывает лицо и имя, потому что его деньги заработаны преступным путем?

– Ну, я, конечно, думал об этом.

– И что? – спросил Балабол.

Олег Иванович помолчал, подбирая слова. Он не хотел так вот прямо признаваться, что его не волновала природа происхождения богатства компаньона, из опасения оттолкнуть от себя Балабола и его спутников. Они были ему нужны, и он не желал рисковать их расположением к себе. Кроме того, он искренне считал, что крупные состояния достигаются честным путем исключительно в редких случаях. По его мнению, большинство толстосумов заполучили богатство благодаря махинациям с налогами или хорошо законспирированной преступной деятельности. Гораздо больше моральной стороны вопроса происхождения денег ученого заботила возможность проводить исследования без оглядки на финансирование и вполне осязаемый шанс вписать свое имя золотыми буквами в скрижали науки.

– Я не пришел к однозначному выводу, а потом так увлекся исследованиями, что мне стало некогда думать на отвлеченные темы, – наконец-то сказал профессор.

Потапыч возмущенно крякнул.

– Понятно. Вам плевать, что эти деньги могут быть заработаны на проституции, наркотиках или торговле людьми. Главное, чтобы никто и ничто не мешало проводить опыты и ставить эксперименты. Такие же, как вы, беспринципные ублю… кх-м, умники придумали химическое оружие, ядерную бомбу, баллистические ракеты.

Балабол слегка повысил голос:

– Угомонись, Потапыч. Чего привязался к человеку? Себя поставь на его место и подумай, как бы ты поступил в этом случае. Только не надо заливать, что ты провел бы целое расследование и, если бы выяснил, что деньги грязные, гордо послал бы мецената на три буквы.

Потапыч открыл было рот, собираясь возразить, но Лань надавила на его плечо локтем, и он посчитал за лучшее промолчать.

Шаров благодарно посмотрел на проводника:

– Спасибо.

– Не за что, профессор, обращайтесь. Вы, кстати, так и не сказали, что за кошка пробежала между вами и компаньоном.

– Будущие прибыли не поделили, – хмыкнул в бороду Потапыч.

Лань снова вдавила локоть в плечо мужа. Балабол покосился на бородача, а профессор предпочел пропустить замечание мимо ушей.

– Во время экспериментов я понял, что Зоной можно не только управлять. Оказывается, ее можно, так сказать, клонировать и заселять ею не только отдельные страны, но и целые континенты. Достичь этого позволяет разработанная мной установка. Коррелируя частоту излучения и меняя его полярность, я могу изменить ноосферу Земли в любом месте планеты. Знаете, почему Зона возникла на территории отчуждения? Да потому что именно здесь, в закрытом от остального мира уголке Украины, ученые проводили исследования ноосферы. Делай они свои опыты в другой местности, скажем, вблизи от американской АЭС Три-Майл-Айленд в штате Пенсильвания, вполне вероятно, что Зона появилась бы там, а не здесь.

Профессор откашлялся и продолжил:

– Я связался с компаньоном и сообщил о своем открытии. Думал, мы будем и дальше совместно работать над изучением возможности управлять происходящими в ноосфере уже всей Земли процессами, но ошибся. Компаньон сказал, что больше в моих услугах не нуждается, и потребовал передать мои наработки. Разумеется, я отказался. Тогда он пригрозил, что отберет их силой, и сделал это. Его люди взломали компьютерный банк данных, скопировали имеющуюся в нем информацию, а потом удалили ее с жестких дисков моих вычислительных машин. Но это неважно. Я ежедневно делал резервные копии, поэтому материалы остались при мне.