Пока Имран разделывал мясо для шашлыка, я очищал от ненужного внутренности, предназначенные для жарки. Из них должны были приготовить угощение в первую очередь.

Мужчины — сам Кербелаи Аждар, его племянники, Мирза Гулуш, кое-кто из музыкантов и слуг — собирали дрова и хворост для костра.

И вот уже на огромной медной сковороде шипят и трещат кусочки печени, почек, сердца, легких, поджариваемых в курдючном сале, любимое блюдо всех присутствующих — джыз-быз. Даже в самом названии слышится, как жарятся на сковороде внутренности.

На большой скатерти мы с Имраном расставляем тарелки с соленьями и свежей зеленью, собранной только что на берегу реки: здесь щавель, мята, майоран и чебрец. В стороне — две большие корзины с бутылками вина.

Гости расположились вокруг скатерти, расстеленной прямо на траве. Кербелаи Аждар снова сел так, чтобы видеть Гюльджахан, — на сей раз напротив. Не стесняясь присутствия Вели-бека и Джевданы-ханум, он не спускает с нее глаз. Тамадой избирают Мирзу Гулуша. От его слов гостям совсем не хочется смеяться, и Мехмандар-бек с разрешения Вели-бека просит музыкантов сыграть что-нибудь.

Жалобный стон пастушьей свирели долетел до окрестных скал и эхом вернулся назад. Все примолкли.

Слуга Мехмандар-бека, Мемиш, помогал мне убирать со стола грязную посуду. Мы спешили, чтобы еда не остыла. Но вот джыз-быз уже съеден, и гости поднялись из-за скатерти.

Женщины по камням перебрались на противоположный берег и там собирают и едят ежевику. Мужчины дошли до бурлящего родника и с удовольствием напились.

Имран затачивает ивовые прутья, готовя из них шампуры для шашлыка. Я сложил сухие дрова, стоит поднести спичку — и костер тотчас запылает. В нескольких тазах пряталось мясо, приготовленное Имраном.

Мы втроем спустились к реке, чтобы умыться и немножко остыть. Вода была до того прозрачная, что на дне ясно видны мелкие камни и песок.

Скала на противоположном берегу отбрасывала густую тень, и постепенно все перебрались по камням туда. И вновь зазвучала музыка, на этот раз — тар и бубен, они аккомпанировали Хану. Чистый и сильный голос пел песню о влюбленных:

Мне, как и всем, наверно, казалось, что Хан поет специально для Гюльджахан. Но она сидела молча, не поднимая головы. Она еще никогда не была такой красивой, как в этот день. Ей очень к лицу был наряд, во всех подробностях продуманный ханум. От яркого красного бархатного платья отсвет падал на щеки. От волнения ли, от воздуха ли или от пения несравненного певца, грудь ее часто вздымалась.

Когда Хан кончил петь, Мехмандар-бек попросил музыкантов сыграть какой-нибудь танец. И сам вышел в круг, увлекая за собой Дарьякамаллы. В танце они незаметно приблизились к Гюльджахан и заставили ее подняться. Тут же им на помощь ринулся Кербелаи Аждар. Мехмандар-бек и Дарьякамаллы отступили, в сторону, а Гюльджахан осталась одна напротив Кербелаи Аждара. Он, словно хищная птица, кружил вокруг девушки, а она еле переступала ногами, совсем забыв поднять руки. Я подумал, что она вот-вот упадет, стоит только подуть посильнее ветру.

Со словами: «Да будет тебе в жертву весь мой род!» — Кербелаи Аждар попытался обхватить девушку за талию, но она вывернулась и бросилась к кустам ежевики. Из вежливости присутствующие одобрили танец аплодисментами. Кербелаи Аждар несколько раз галантно поклонился хлопавшим и, довольный, подошел к Мирзе Гулушу.

Имран дал мне знак, и мы втроем вернулись на лужайку. Пока гости по камням перебирались на этот берег реки и рассаживались вокруг скатерти кому где хотелось, у нас уже пылал костер, языки пламени вздымались все выше. Имран заканчивал нанизывать мясо на шампуры, мы с Мемишем нарезали помидоры и лук, расставили тарелки со свежим лавашем, принесли воды из родника.

Тамада Мирза Гулуш предложил наполнить бокалы. Все, кроме женщин и Хана, налили себе вина, и Мирза Гулуш поднял тост за Кербелаи Аждара, хозяина сегодняшнего пиршества.

Не успели все выпить, как мы понесли шампуры с шашлыком к скатерти. Нежное мясо таяло во рту. И дело вовсе не в том, что ягнята были молодые, а в умении разделать тушу на удачные куски и в нужное время снять с углей (Имран это умел). Не было бы ему цены, если бы не его желчный, злой язык.

Все хвалили мастерство Имрана, а он млел от удовольствия.

А потом долю говорил Мехмандар-бек: и о верности, и о настоящей дружбе, и о том, что друзья нужны для того, чтобы в нужный час помочь в беде… И все это говорилось для того, чтобы воспеть потом виновника сегодняшнего пира — Кербелаи Аждара.

— Если бы Кербелаи Аждар не устроил такое угощение, не пригласил бы нас сюда, в это дивное, сказочное место на берегу реки, если бы он не взял на себя такие большие расходы, где бы могли без помех послушать карабахские песни в исполнении нашего Хана?.. — Поощренный всеобщим вниманием, Мехмандар-бек продолжил: — Когда человек готов все сделать ради друзей, когда он делится с ними теми богатствами, которыми обладает, нельзя не помочь такому человеку! Можно ли остаться равнодушным к его надеждам, к его мечтам?.. Я думаю, что выражу общее мнение, если скажу, что мы де можем не помочь такому человеку!

— Надо помочь! — закричали присутствующие.

Мехмандар-бек посмотрел преданными глазами на Кербелаи Аждара, а у хозяина сегодняшнего-веселья удовольствие было разлито на лице.

— Кербелаи Аждар готов в тяжелую минуту протянуть любому из нас руку помощи, — уверенно продолжал тем временем Мехмандар-бек. — Но сегодня он сам оказался в затруднительном положении. Можем ли мы спокойно взирать на то, как пропадает этот благородный человек? Нет, не можем! За этой скатертью сидят люди, от которых зависит счастье нашего дорогого друга… — И посмотрел на Дарьякамаллы.

Но все присутствующие и без того поняли, куда клонит Мехмандар-бек. Ах, хитрая лиса, и он туда же!.. Как же терпит это Дарьякамаллы? Этого я от нее не ожидал: сидит, опустив голову, и ни слова не скажет!

А Мехмандар-бек, считающий себя образованным, благородным человеком, продолжал:

— Да, дом его холоден, его не греет тепло семейного очага, тоска одиночества гложет ему душу, хотя, казалось бы, нет никаких препятствий для счастья нашего друга! Понимающие — да уразумеют, не знающие — пусть узнают! — И тут же обратил свой взор к Вели-беку и его жене: — Так давайте попросим Джевдану-ханум и моего любимого тестя Вели-бека не тянуть с делом Кербелаи Аждара. Хорошо бы в ближайшее время они пригласили нас на обручение Кербелаи Аждара с нашей сестрой Гюльджахан, а там уже и не за горами свадьба, угодное аллаху благое дело!

Все молчали, ожидая, что скажет Вели-бек. Кербелаи Аждар наклонился к Мирзе Гулушу и что-то шепнул ему на ухо. Мирза согласно закивал головой. Наконец раздался голос Вели-бека:

— Все ты правильно сказал, сын мой. Как это в Коране: «Будь проклят тот, кто разрушает, и милосердие аллаха тому, кто воздвигает!» Я думаю так же, как и ты. Это доброе дело не терпит отлагательства. В ближайший четверг прошу всех присутствующих пожаловать в наш дом, мы проведем обручение и назначим день свадьбы!

Как только Вели-бек кончил говорить, Кербелаи Аждар подтолкнул Мирзу Гулуша, и тот поднялся:

— Прошу всех выпить за здоровье нашего признанного карабахского аксакала Вели-бека Назарова! Да будет аллах всемогущий к нему милостив, и мы дождемся тех дней, когда будем справлять свадьбы его сыновей и дочери!

Все громко зааплодировали. Кербелаи Аждар дал знак музыкантам, и они заиграли. Мирза Гулуш повернулся к Хану:

— Да будет жизнь моя тебе жертвой, начинай, дорогой!

И молодой певец запел, но песнь его была нерадостной. Голос его — задушевный и печальный — говорил на сей раз не о надеждах и радости. Хан, как и я, догадался о свершившейся на наших глазах сделке. Грустная песня тревожила сердца.