— Будь любезен, Джалал, проводи нашего гостя… да проследи, чтобы его по дороге ненароком не обидели.

Тут же заговорил Джалал, не давая Алимардан-беку и слова молвить:

— Извините, бек, хозяин устал, только что с дороги, ему отдохнуть надо, пойдемте со мной, уважаемый, пойдемте!..

Я увидел, как Алимардан вышел из дома и направился к своему коню. Несмотря на грузность, он легко вскочил в седло и, сопровождаемый своими, выехал за ворота.

Мы еще долгое время не могли опомниться от того, что произошло. Потом дверь в нашу комнату открылась и вошел Джалал.

— Алимардан-бека можете больше не бояться. На этом свете не так уж мало людей, у которых голова слишком тяжела для их тела. Этот нищий Алимардан вздумал тягаться с самим Вели-беком! Весь Карабах прислушивается к мнению Вели-бека, а он лезет к нему с какими-то пустяками…

Потом Джалал расспросил нас, что мы умеем делать. Не так уж и много умел мой отец, ведь он долгое время был тартальщиком на промысле. Отец сказал, что умеет хорошо тесать камни, а мать — что пекла у бека хлеб, а я, известное дело, — пасу скот.

— Вот что, — подытожил Джалал, — как раз вчера сюда перегнали из стада двух коров и двух буйволиц. Парень будет их пасти и пригонять на дойку дважды в день. Жена будет помогать у тендыра и саджа печь чуреки и лаваш, доить коров и сбивать масло. А тебе работу найдет Мирза Алыш.

Джалал ушел, и в комнате появился Мирза Алыш. Он принес нам тендырный чурек, кувшин простокваши, тарелки, ложки, чайник. Объяснил, где что взять: лампу, керосин, самовар, мангал, угли, дрова, чистое ведро и два куска мыла. А потом обратился к матери:

— Сестра, давай договоримся с самого начала обо всем. Как это? — И напомнил поговорку: — Условимся во время пахоты, чтобы не ссориться на молотьбе. У меня одно условие, но важное. Знай, что я до болезненности брезглив. Раз по пять-шесть мою и вытираю каждую чашку или тарелку, прежде чем стану из нее пить или есть. И если ты не хочешь, чтобы между нами пробежала черная кошка, становись чистюлей. Если из надоенного тобой молока, из приготовленной тобой простокваши, из взбитого тобой масла или испеченного тобой чурека я вытяну хоть один волосок, то дела твои, сестра, будут плохи. Этим мылом вымойтесь сами и выстирайте все ваши вещи. Это — во-первых. У тебя будет несколько фартуков: один для дойки, другой для хлеба, третий — в остальное время. Я дам тебе специальный белый платок, которым ты будешь туго завязывать волосы. Это — во-вторых. И третье: упаси тебя аллах спутать коровье молоко с буйволиным. Запомни: бек и его семья пьют коровье молоко и едят только коровье масло. А простоквашу, сливки — только буйволиные. Коров будешь доить в глиняный подойник, а в луженый медный — буйволиц. Теперь ты, сынок, — повернулся ко мне, — возьми кувшин, сбегай к колодцу и принеси холодной воды. Только там иногда бывают лягушки, — сказал он с безграничным отвращением и содроганием, — да убережет тебя аллах от того, чтобы зачерпнуть с водой и лягушку, а тем паче принести ее сюда! Вели-бека, когда он приходит в ярость, я могу успокоить, а вот меня никто и не пытается! Да, вот еще что. Там, недалеко от колодца, пасутся те самые коровы и буйволицы, которые отныне пасти будешь ты, пригони их сюда, чтобы подоили. Иди, а я посмотрю, как много времени тебе понадобится на эти пустяки. У нас медлительных людей называют «шахскими лодырями», смотри, чтобы это имя не прилепилось к тебе!

Я взял кувшин и отправился к колодцу. Шел я не очень поспешно, но и не медленно. Да, Мирза Алыш не казался мне больше таким симпатичным, как в первые минуты нашего пребывания в этом доме. Подумаешь, «шахский лодырь»… Так меня еще никто и никогда не называл, даже наш Абдул, а уж каким злым бывал в минуты ярости! «Шахский лодырь»! Но делать нечего, мы сами выбрали свой путь. Я выполнил все, что велел мне Мирза Алыш: пригнал коров и буйволиц и принес воду. Когда я поставил кувшин с водой перед ним, он заглянул в кувшин, внимательно вгляделся, а потом похвалил меня:

— Молодец, курд!

— Мы вовсе не курды!

— Вы все за Шушой курды, — посмеиваясь, сказал Мирза Алыш. — Кто бы ни появился в Карабахе из-за Шуши, его все равно назовут курдом.

Мирза Алыш принес острый топор и протянул отцу:

— Придется тебе нарубить дров. Как только подоят коров, надо вскипятить молоко. Только смотри не стукни топором о камень, его точили в прошлый базарный день!

Отец рубил дрова, а мать под неусыпным оком Мирзы Алыша мыла подойники. По-видимому, он остался доволен матерью. Я отнес нарубленные отцом дрова на второй этаж, где была бекская кухня. В кухню меня не впустили, там суетился толстый повар. Обед был уже готов, по всему дому и двору распространялись вкусные запахи. Подойник с молоком мать отнесла на кухню.

Вечером, когда мать зажгла лампу и занавесила окна, отец сказал мне:

— Этот конверт Гасан-бек велел нам открыть, как только мы устроимся в Учгардаше. Прочти, что там написано.

Он протянул мне конверт, я надорвал его. Каково же было наше удивление, когда мы увидели в нем деньги — сорок рублей: четыре новые десятирублевки. В конверте было и письмо:

Достав кисет, отец принялся сворачивать самокрутку, а я радостно сказал:

— Хорошим человеком оказался Гасан-бек! И предупредил нас, и деньги дал…

— Первый из беков, которому можно верить, — добавил отец.

Мать нахмурилась:

— Хороший — нехороший! Почему он зовет тебя в Агдам? Неужели тебе не надоели эти проклятые дороги? Почему тебе не сидится на одном месте? Он — бек, ему можно не работать! А тебе следует думать о работе!

— Гасан-бек действительно бек, но думает о простых людях, помогает обездоленным.

— Но какие у него могут быть общие дела с тобой? — Мать отвечала отцу его же словами.

— У нас с ним есть общие знакомые в Баку.

— Я думала, что с помощью аллаха больше не услышу слово «Баку», от которого у меня уши болят. А теперь еще и от Гасан-бека слышу. Лучше бы он семью завел, занялся чем-нибудь!

— Бывают дела поважнее, чем семейные…

— Людям, у которых есть дела поважнее, — съязвила мама, — не следует жениться и заводить детей! — Мать смотрела отцу прямо в глаза.

— Ты во всем права, Нэнэгыз… Но нет людей без недостатков, так что тебе придется примириться с моим характером. А в Агдам я обязательно пойду. И прошу вас ни о письме, ни о Гасан-беке, ни о том, что я пойду в Агдам, никому не говорить ни слова, иначе быть беде. Меня в покое не оставят.

— Уж кому мы что скажем, Деде… Ты думаешь, я не поняла, за кем приезжали тогда ночью? Это все твои бакинские дела. — Она горестно вздохнула. — Пусть аллах убережет тебя от несчастья! Пусть всемогущий соберет нас всех живыми и здоровыми в нашем Вюгарлы!

Только мы расположились на ночлег, как я услышал, что меня зовут. Я наскоро натянул чарыхи и выбежал во двор. Меня ждал Мирза Алыш.

— Тот белый дом, что стоит при въезде в село, принадлежит шурину Вели-бека — Агаяр-беку. Беги туда и скажи, что Вели-бек приглашает его прийти поиграть в нарды.

Я побежал. Усталость и желание спать отступили. Сейчас, в темноте, было хорошо видно — окна бекского дома светились. На окнах висели плотные занавески, но оттуда доносились голоса, смех. И белый красивый дом Агаяр-бека был залит огнями. Что за странные люди учгардашские беки! Целый день где-то гуляют, а ночью веселятся. Перед воротами я остановился. Из головы напрочь вылетело и имя бека, и зачем его звали к нашему беку. Как я ни напрягал память, но решительно ничего вспомнить не мог.