— Вот-вот! — сказал он. — И это не забудь включить в свой доклад! Хорошие слова!..

Я почувствовал, что Кесеменский хочет расположить меня к себе, и не ошибся.

— Мне нравится логика твоих рассуждений! И я полностью с тобой согласен. Но ты, как я вижу, молод и горяч, Деде-киши оглы. И обидчив! А на критику обижаться не стоит. Правда всегда горька. Редкие люди умеют признавать свои ошибки.

— Кто не был учеником, тот не сможет стать мастером!

— Вот-вот, а находятся упрямцы, которым слово не скажи! — Увидев мой вопросительный взгляд, он добавил: — Я говорю сейчас не о тебе. Ты как работник политического отдела должен кроме того оказывать воздействие на секретаря райкома комсомола — это наш слабый участок.

— В каком смысле?

— Дважды я советовал ему поручить своим комсомольцам под покровом ночи разрушить местную мечеть и минареты, чтобы верующим было некуда ходить. А он спорит со мной и никак не соглашается на эту акцию.

Я удивился:

— Агдамская мечеть — ценный исторический памятник, произведение искусства. Разрушением мечети старую веру из людей не выбьешь, а только ожесточишь их. Религиозный дурман следует изгонять, по-моему, путем убеждения и разъяснения.

— Вот тебе и заведующий отделом агитации и пропаганды! — возмутился Кесеменский. — Ты привел меня в изумление своей защитой религии и мечетей! Вместо того чтобы безжалостно искоренять фанатизм, ополчаться против молл, сеидов и разного рода кликуш, ты защищаешь их!

— Я не защищаю священнослужителей, а руководствуюсь постановлениями ЦК АКП(б) о недопустимости перегибов в антирелигиозной деятельности коммунистов, — возразил я твердо. — Или это постановление сюда не дошло? Я бы мог…

Но он перебил меня:

— Ты, я вижу, такой же упрямец, как и секретарь комсомола.

— Нет, отчего же, в своем докладе я обязательно остановлюсь и на этом вопросе.

— У тебя на каждое мое слово тут же находится возражение!.. Закончим на сегодня наши споры. Лучше иди готовиться к докладу, а послезавтра возьмешь машину и перевезешь семью…

— Спасибо.

Едва я вошел в свой кабинет, как туда заглянул Нури.

— Я уже несколько раз приходил, но ты все время у Кесеменского. Что-то долго он держал тебя…

Я рассказал ему о споре с секретарем.

— Что ж, если раньше он сердился на секретаря комитета комсомола и начальника районного ГПУ, то теперь к их числу прибавился еще и ты. Я думаю, ты вскоре сам начнешь в наших делах разбираться. У нас котлы кипят под закрытыми крышками.

— Но так громко булькают, что сразу ясно, для кого в них варится похлебка, — улыбнулся я.

— Во всяком случае, Чеперли и Кесеменский собрали вокруг себя неприятных людей и вытворяют в районе все, что хотят.

— Одна Кяхраба-ханум чего стоит!

Мой возглас вызвал смех Нури:

— Ты и с ней уже успел познакомиться, поздравляю! Такая красавица не каждому достается!

— Да уж, красавица экстра-класса!.. Ты говоришь как поэт, Нури! — подхватил я шутку.

— Не только тебе писать стихи! А что? Разве кто устоит перед нею? Такая женщина!

Я не мог скрыть смущения, слушая вольные, хоть и шутливые, речи своего друга.

— Ты серьезно? — спросил я.

Увидев выражение моего лица, Нури расхохотался:

— Не волнуйся, это не мои слова, я цитирую нашего секретаря. Жаль, не могу показать тебе мечтательного выражения его лица, когда он говорит о несравненной ее красоте!

Я никак не мог забыть споры на бюро.

— Но кроме Кяхрабы есть и другие члены бюро, и четверо из них были на моей стороне!

— И все же большинство ответственных работников в районе люди Чеперли и Кяхрабы-ханум.

— Послушай, Нури, отчего такой траурный тон у тебя? Ведь ты отвечаешь за кадры! Смени тех, кто не на своем месте!

— Я разве не пытался? Но, видишь ли, за кого ни возьмусь — тянется целая сеть нитей, тесно связанных между собой. И на всех концах поднимается такой гвалт, что руки опускаются.

— Нури, в Курдистане было не легче!

— В чем-то легче.

— Постараюсь завтра в своем докладе вывести их из себя, дать выговориться!

— Это у тебя в крови: вечно лезешь в драку!

— Нури, без этого не обойтись, к сожалению.

— Не вспугни их раньше времени. — Он грустно смотрел на меня.

— Чем дольше мы будем молчать, тем наглее они будут себя вести.

— Ты, конечно, прав. А факты об их деятельности у тебя есть?

— Кое-что выудил в земотделе исполкома.

— Учти, начальник земотдела Ходжаталиев их человек.

— Я это понял на бюро.

— Опираться можно на секретаря комсомольского комитета Бадала Сеидова, начальника ГПУ Сулейманова… Наши профсоюзы, Гияз Шихбабалы, человек колеблющийся, но честный и справедливый, его можно удержать на нашей стороне.

— Ты хорошо знаешь людей, Нури.

— Знаю, возможно, хорошо, но верю только тебе.

— Спасибо на добром слове. От сердца к сердцу прямая дорога. После праздника урожая я поеду по селам, исподволь буду готовить большую статью для газеты «Коммунист», используя материалы, которые мне удастся собрать.

— Выступай под псевдонимом, — посоветовал Нури.

— Нет, они и так знают, кто пишет, и прятаться мне не к лицу!

Мы помолчали.

— Будаг, мне показалось, что тебя знает Салим Чеперли. Или я ошибаюсь?

— Говоря откровенно, он мне кого-то напоминает. Но кого? Никак не могу вспомнить, хотя человека с таким именем я раньше не встречал.

— Постарайся вспомнить, где ты его мог видеть. Уж очень он рьяно выступал против тебя! Как будто ты ему успел где-то наступить на пятку!

— Подожди, подожди… Я, кажется, припоминаю. — Я лихорадочно перебирал в голове встречи прошедших лет, происходившие в Шуше, в Горисе, в Учгардаше. — Однажды, когда я служил в доме Вели-бека, к нему приезжал молодой родственник, вот он и похож на Салима Чеперли. Дай бог памяти, как его звали… Да, вспомнил, кажется, Ясин-бек Гюрзали!.. Не будем спешить, завтра во время собрания я постараюсь его как следует рассмотреть, чтобы утверждать точно.

Нури ушел; мне надо было заняться докладом, но я никак не мог отвлечься от дум о Салиме Чеперли. Я говорил себе, что надо работать, но мысли снова возвращали меня в прошлое. И вдруг я ясно представил двор усадьбы Вели-бека в Учгардаше. Ясин-бек Гюрзали на собственном фаэтоне, в который впряжена четверка рысаков, подкатывает к дому. Пояс его украшен револьвером, в руках охотничье ружье.

Соблюдая традицию, беки по очереди ездят из дома в дом, то к одному, то к другому, и пируют на свободе. Иногда пирушки затягиваются на неделю. На одно такое сборище и прикатил из Гиндарха Ясин-бек Гюрзали!.. Да, это он!.. Ясин-бек держался надменно и вызывающе.

Однажды я спросил у Имрана, почему он так часто приезжает в наш дом?

Имран приложил палец к губам:

«Говори потише и не болтай лишнего. Он, кажется, скоро станет зятем Вели-бека».

Я тогда еще не знал о существовании дочери Вели-бека от первого брака, Дарьякамаллы, и поэтому подумал о самой младшей сестре хозяина — Шакер-беим.

«Но ведь Шакер-беим уже обручена?!» — воскликнул я довольно громко, отчего заработал от Имрана оплеуху.

«Чем меньше ты будешь болтать, тем лучше, деревенщина!»

Повар разозлился, но через несколько минут, успокоившись, сам мне рассказал о Ясин-беке.

«У него куры сидят на золотых насестах и несут золотые яйца! — сказал он. — Нам бы такое богатство!» — Он вздохнул.

Однажды, когда я помогал Имрану на кухне, во двор въехал фаэтон, и чьи-то громкие шаги застучали по лестнице. На балкон второго этажа вбежал Ясин-бек, его лицо было в крови. Джевдана-ханум заохала и засуетилась. Вскоре весь дом знал, что Ясин-бек повздорил с женихом сестры Вели-бека и тот в ярости запустил в молодого прощелыгу острым длинным ножом, острие которого нанесло глубокую рану чуть выше брови, оставив отметину на всю последующую жизнь. Ясин-бека в тот день увезли в Агдам к тамошнему доктору, а оттуда в Шушу. А потом он исчез. И вот теперь он, если это действительно он, — председатель райисполкома! Но возможно ли? Живет под чужим именем!.. Поглядим на него завтра! Он ли?.. И как не боится, что опознают его?!