— С цеховым начальством лад и взаимопонимание?

— Я делаю то, что мне положено, они — что им.

— Значит, претензий к руководству нет?

— Опасно копить претензии к руководству. Я лучше воздержусь.

— Мастер подготовит для тебя третий станок?

— Вот ты о чем! Хоть завтра. Во вторую смену половина станков стоит. А швейникам вообще лафа: одна смена.

— Так возьмешь еще один станок?

— Пусть меня попросят. Ни в друзья-приятели, ни в последователи патриотических починов еще не набивалась.

— Ксения! Поимей гражданскую совесть. Ты снисходишь, а тут не об одолжении речь.

— Ты прав, я бываю нетактична.

— И непрактична! Ты будешь на хорошем счету и выиграешь в заработке.

— Я поняла. Я сама должна заявить, что беру три станка.

— Лучше четыре. Ты не хуже Шоиры.

— Наверное, хуже, Коля Петрович. Не она мне, а я ей гадость сделала. Один раз мне даже стыдно стало. Сейчас мне не стыдно, но проделать это снова — брр…

— Уж больно странно выразила ты свою неприязнь. Это, знаешь ли, недостойный прием. Недозволенный!

— Ты так считаешь? Конечно, ты старше меня и больше повидал.

— Прибавь: «И директор с тобой за руку здоровался». В чем, по-твоему, Шоира другая?

— О! Она у нас одна такая. Явление в среде рабочего класса! Она, понимаешь, хочет быть первой. Жаждет прямо. Это ее цель, а других целей нет, она не разбрасывается. Она отцу три года назад заявила: «Отпусти ты меня на фабрику, я Героем Социалистического Труда стану, тебя, семью прославлю». Представляешь? Никому в голову не придет такое, а ей пришло. И, думаешь, она не добьется своего? Завтра же добьется. Сейчас она идет на работу и говорит своему портрету на Аллее передовиков: «Здравствуй, Шоира! Мы с тобой своего добьемся». Кстати, уже в партии. Я была на собрании, когда ее принимали. Коммунизм, заявляет, хочу строить коммунистом. С ней не соскучишься. И ведь не вредная. Ох, и серчала я на нее за эту идейность! А сейчас призадумалась. Разъясни, что это, голый карьеризм или здоровый патриотизм?

— Давай вместе посмотрим. Тебе ее старание вредит?

— Нет, конечно.

— А другим?

— Никому. Расцепки-то прежние.

— А польза есть? Фабрика, все мы выиграли или проиграли?

— Польза… Вон ты как это поворачиваешь! Четыре станка в одних руках — это как бы работником больше. В списках его нет, учить-воспитывать не надо, а на самом деле он есть.

— Вот ты и ответила на свой вопрос. Когда человек работает за двоих, от этого всем польза.

— Ксения, возьми, возьми четыре станка, Ракитин плохого тебе не посоветует! — Катя устало опустилась на табуретку, налила себе чаю и теперь немигающе смотрела в строгие, широко расставленные глаза вязальщицы. — Все, что может Шоира, можешь и ты. Я кое-что понимаю в людях: у тебя получится.

— А в Шоире что-то есть! — воскликнул Николай Петрович. — Я, например, не помню, чтобы мои школьные товарищи настраивали себя на трудовые рекорды.

— И я с этим сталкиваюсь впервые, — заметила Катя.

— Слава мне ни к чему! — Теперь в голосе Ксении звучал вызов.

— А что ты о ней знаешь? Многим из тех, кого однажды коснулись ее сверкающие лучи, потом всю жизнь зябко.

— По правде, высокий заработок меня привлекает больше. Я маг японский куплю. Потом, чего я ни добьюсь, я буду только последовательницей Шоиры. — Вызов погас, она улыбнулась как-то виновато, потерянно. — Замуж бы мне. За хорошего человека. Я бы ему все-все делала. Но это уже из другой песни, так, Коля Петрович? Размечталась баба, уйми ты ее! Не бойся, сама уймусь. Итак, в передовики ты меня выдвинул. Что еще входит в твою задачу?

— Инжирчика ты не жалуешь?

— Упаси меня бог!

— А секретаря партийной организации товарища Сычеву?

— Тоже.

— По какой такой причине ты им в уважении отказываешь?

— Они дело свое не любят. Они себя любят.

— Теперь расскажи, что ты видишь в магазине, в поликлинике?

— Минуточку. Ты хочешь с моей помощью составить мнение о наших продавцах, врачах? Давай! У нас рядом гастроном и универмаг. Порядки там одинаковые: дефицит на прилавок не попадает. Родня у продавцов, знакомые. Но есть и постоянная клиентура, которая щедро кидает сверх цены. При мне никого не схватили за руку. Обувь, одежда, словом, все, что поприличнее, выплывает на толкучке. Спекулянт сейчас свой налог с нас взимает, как главный распорядитель дефицита. В аптеках тоже научились говорить: «Нет». А на толкучке этого «нет» полным-полно. Плати и бери. Лозунг я заучила: «Человек человеку друг, товарищ и брат». А толкучка дает действительности свое толкование, в котором слова о друзьях-товарищах отсутствуют.

— Смотри! И в Чиройлиере плох контроль. Обсчитывают ли в магазинах?

— Зачем? Грубо это. Зато невнимания сколько угодно! Продавец в упор не замечает. Спасибо, мол, что ты пришла, но лучше было бы, если бы не приходила! Что ж, магазины у нас с тобой общие, насмотришься.

— Лечащим врачом ты довольна?

— Терапевтом, что ли? Так я не болею. Вот слесарю-гинекологу за услуги дважды по четвертачку вручала. Такой порядочек, а наша доля следовать ему да помалкивать.

— Как фамилия гинеколога?

— Андрей Климентьевич они. Очки, усы, лапы красные. Дело знает.

— Запомню Климентьевича.

— Чур, вне связи со мной!

— Транспорт как работает?

— Тут тоже есть на что посмотреть. Зайцем у нас не проедешь, кондукторы тренированные. Сделают план и на себя работают. По полбилета отрывают или отбирают билеты на выходе и снова продают.

— За дочкой в детском саду как смотрят?

— И тут есть свой тонкий расчет. Подношу духи-конфеты, не простужается Наденька. Перестаю внимание оказывать — обязательно хворь напустят на ребенка. Хочешь, при тебе опыт проведу? Отнесу что положено, здорова будет Надька, сэкономлю на внимании — затемпературит. Система отказов — сбоев не дает. Заартачусь, выступать начну — так культурно приструнят, что себя же свиньей неблагодарной почувствуешь. «Что вы хотите, у вас такой ослабленный ребенок!»

— Разве в Чиройлиере не борются со всем этим?

— Как не борются? Все лучше стало, пристойнее. Продавцы не хамят. В аптеке вежливо разъясняют, что выписанное мне лекарство второй месяц не поступало. А липнет к длинным рукам почти столько же.

— О милиции какие отзывы?

— Если в общем брать, милиция уважение к себе восстановила.

— Кто, по-твоему, рядом с тобой живет не по средствам? Или тебя это не касается?

— Коля Петрович, я не ребенок и понимаю, что это на мои средства живут не по средствам. Есть и в нашем городе особнячки, в которых впору детские сады размещать. Но сегодня их владельцы — уважаемые люди. А задай вопрос: «На какие средства все это приобретено-понастроено?» И ты поставишь их в тупик. Посмотри на хоромы нашего директора, на то, как он отдыхает-развлекается. Много разного говорят о директоре завода железобетонных изделий. Где правда, где навет, не знаю, а тебе знать надо. Наш женский лекарь Андрей Климентьевич тоже не в шалашике обитает и не пешком ходит. О! Ты сможешь увидеть прелюбопытные вещи, если не послушаешь совета не лезть, куда не просят. А такой совет ты получишь, будь спокоен!

Николай Петрович волновался, словно шел на свидание. Чувство приподнятости делало тело невесомым. Возникало ощущение парения над землей, широко распластанных крыльев, полной подвластности пространства.

У глыбообразного здания общежития трикотажной фабрики стояли парни, поджидавшие своих подруг. Сверху, из распахнутых окон, лилась музыка. Вдруг запела женщина, словно руку протянула из дали несусветной. У нее был проникновенный голос Нани Брегвадзе. «Мне надо знать, что я еще любима, и ты мне в этом просто помоги». Да, человека окружают простые вещи, и желания его тоже просты и естественны. И ему хорошо до той поры, пока он не начнет стесняться своих желаний, простых и естественных. Пока он сам не усложнит все беспредельно, не попытается в сумасшедшем, необъяснимом порыве соединить несоединимое и объять необъятное.