— Вы знаете, как говорят в партийных кругах?

В его тоне я уловил легкое подтрунивание.

— Был секретарем первичной парторганизации, членом райкома партии. И на этой общественной должности испытал то, что вам сейчас предлагаю.

— И получилось?

— Мне кажется, да.

— Ну, а диссертацию защитили?

Я почувствовал в собеседнике умного оппонента.

— Защитил, — сказал я. — Это лучше, чем если бы мне предстояла защита?

— Это много лучше! — Рахматулла Хайдарович Улыбнулся, обнажив крупные и чистые белые зубы. И ему не были чужды эмоции, и он знал рамки, в которых им надлежало пребывать.

— В узком смысле — я специалист по трудовым ресурсам, — говорил я, отвечая улыбкой на улыбку. Разговор, как мне казалось, приобретал доверительный характер. — И мне, собственно, следовало искать пристанище не у вас, целинников, а в районах с избытком рабочих рук — в благодатной Ферганской долине, ставить вопросы о строительстве предприятий и филиалов в нашей сельскохозяйственной глубинке. Но этой работе уже задано правильное направление, и дальнейшее зависит не от подсказки со стороны — я же устал быть подсказчиком, которого плохо слышат. Если на местах того желают, у них появляются филиалы, а если нет, подсказки не помогают.

— Имеющий глаза да увидит! — сказал Рахматулла Хайдарович.

Я понял его так: не слишком-то сложно увидеть то, что не спрятано за семью замками.

— Меня привело к вам другое.

Его дружеская ирония настораживала меня.

— Наша пропаганда давно уже не остра и не наступательна. А почему? Потому что идет от заданности, и ее связь с жизнью чаще всего формальная. Работники идеологического фронта редко разговаривают с людьми искренне, зато непомерно много вещают: боятся выпустить из рук спасательный круг прописных истин. А возьмем лозунги, которых и в вашем городе на каждом перекрестке по одному. В них вчерашний день, в неизменном виде они сопровождают нас по жизни от рождения до смерти. За прописные истины очень удобно прятать отсутствие инициативы. Я не прав?

— Хм… отчасти. — Глаза Рахматуллы Хайдаровича сверкнули, словно одобрили сказанное.

Глаза-агаты. Не попасть бы впросак. Но ведь Абдуллаеву известно и другое. Новшество, давшее жизнестойкие побеги, будет замечено и должным образом оценено. То есть связано с его именем.

— Позволю заметить, что я прав более чем отчасти. Надо уходить от канонов, от старых форм и приемов работы.

— От исчерпавших себя форм, — поправил Рахматулла Хайдарович.

— Верно! — согласился я. — Если не забывать, что каждый человек неповторим, то упор надо делать на индивидуальную работу с людьми, искать новые пути воздействия на человека. Коэффициент полезного действия человека может меняться в широких пределах, и с нас никто не снял обязанности добиваться его максимума. Напротив! Больше, лучше, быстрее — так ставится вопрос! Теперь посмотрим, сколько в Чиройлиере пропагандистов, агитаторов. Сотни! А какой от них прок? Да один добросовестный активист делает больше. Все это бумажные силы. Эти силы давно бездействуют. А мы показываем, что используем их на всю катушку. А как нам этого не показывать? Ведь мы, только мы виноваты, что этого нет.

— Допустим, — строго произнес секретарь.

— Я предлагаю эти силы уменьшить до разумной величины, раз в пять. Оставить в агитаторах лучших и, чтобы не работали вхолостую, возложить на них новые функции.

— Любопытно!

Неужели ему не изложили суть?

— Я много думал над тем, что сейчас вам предлагаю. Это уже получалось. Надо идти к людям, в их дома, квартиры. Расспрашивать о том, что их волнует, узнавать нужды, запросы, как им работается, что нужно сделать, чтобы они больше зарабатывали, что нужно сделать, чтобы вокруг был порядок. Через какое-то время вы будете знать о своем городе абсолютно все. Станете самым информированным в стране секретарем горкома партии.

— Я бы не сказал, что мы плохо связаны с трудящимися.

— Не каждый садится за письмо, снимает телефонную трубку или записывается на прием, чтобы уведомить вас о недостатках, свидетелем которых он стал. Мы же войдем в дом к каждому. И дальше только от нас будет зависеть, ответит ли человек искренностью на нашу искренность. А выводы вещь нехитрая. Вы очень скоро увидите, кто нервен, и вял, и не брезгует недозволенным, а кто тянет за двоих, только вагоны прицепляй, и начисто забывает о собственном благополучии. И вам ничто не помешает освободиться от первых и воздать должное вторым. Вы сделаете это, и это будет замечено.

— Ну, суеты вокруг и так предостаточно. Лучи славы мне ни к чему, мне достаточно солнечных, они никого не обходят стороной, — заметил Абдуллаев. Настроен он был вполне доброжелательно. — Тщеславие, конечно, кое в чем помогает, но обращаться с ним следует осторожно. Только умеренные дозы и постоянный самоконтроль. Вы, как я заметил, честолюбивы. В умеренных дозах это приемлемо, в гипертрофированных — извините, нет. Это в порядке профилактики. Теперь о деталях. Скажем, я строитель, старожил города. Семьянин. Задавайте мне ваши вопросы!

— Сначала это анкетные данные. Затем условия вашего труда. Далеко ли объекты, как с транспортом? Организация труда, простои, неразбериха. Внедрен ли хозяйственный расчет? Что за народ в бригаде, что за человек бригадир, и нет ли среди вас людей, которые были бы более достойны этой должности? Чего стоят мастер, прораб, начальник управления? Спрошу, есть ли условия для профессионального роста, желает ли мой собеседник такого роста, что для этого нужно. Выясню, что, по его мнению, сделать, чтобы бригада работала с большей отдачей. Как поощряется честная работа, какие меры принимаются в отношении тех, кто на работе не горит? Принципы социальной справедливости в наше время определяют многое, и надо, чтобы они работали. Потом расспрошу его жену, перейду к нуждам семьи. Ну, тут жилищные условия, школа, сфера обслуживания. Я наверняка узнаю, как работают несколько продавцов, учителей, врачей, справляется ли со своей задачей общественный транспорт, кто хозяин на базаре, колхозник или перекупщик, какие товары прямиком текут к спекулянту. Далее поинтересуюсь, предпринимали ли мои новые знакомые что-нибудь, чтобы впредь их не обвешивали, не обсчитывали, не вымогали у них подарки? Скорее всего, они ответят отрицательно. Я попробую разбудить в них гражданские чувства, увядшие от редкого употребления. Из фрагментов сложится картина, и вы увидите, со ссылкой на конкретные источники, где у вас порядок, а где его нет.

— Вы, я чувствую, заряжены для боя. — Брови Рахматуллы Хайдаровича изогнулись, глаза стали больше и посветлели.

Я готов был поклясться, что он подтрунивает надо мной, но его ирония оставалась благожелательной. Наступила решающая минута. Два раза я уже поворачивал от распахнутых настежь, как мне казалось, ворот. И мне очень не хотелось поворачивать снова. Я посмотрел на Абдуллаева снизу вверх. Но в агатовых его глазах, в потупленном его взгляде уже не было ни одобрения, ни неприятия. «Нейтралитет? — спросил я себя. — Не надо нейтралитета».

— Вы хотите… подумать, посоветоваться?

Рахматулла Хайдарович покачал головой.

— Нужно ли вам то, с чем я пришел?

— А почему бы нет? Должен сказать, что меня такое начало вашего здесь пребывания устраивает.

— Скоро для вас перестанет быть секретом, кто в городе живет не по средствам.

— Так вы и на уважаемых лиц выйдете! — засмеялся Рахматулла Хайдарович. — Что тогда? Отбой?

— Прорвемся, товарищ секретарь. Партийный билет все-таки не хлебная карточка и не индульгенция на отпущение грехов. В Зарафшане и Навои товарищи сделали вид, что не поняли меня. Мы говорили на разных языках. Не в уважаемых ли людях здесь дело?

— Мне кажется, мы вас поймем. И поблагодарим за хорошую идею. У вас большая семья?

— Я и жена.

— Для себя, значит, живете?

— Еще рано, чтоб нас стало больше.

— У нас такой порядок: новенькие получают квартиру через год. Мы идем навстречу людям, когда видим, что они пустили здесь корни. Всевозможные перекати-поле, рыцари дальних дорог и северных надбавок такого срока обычно не выдерживают. Ветры странствий уносят их от нас. Не вижу причины делать из этого правила исключения, обижать кого-то предпочтением, оказанным вам. Снять комнату с отдельным входом у нас не трудно. Советую поспрашивать в районе Карагачевской рощи. Курортное место: лес, озеро, тишина. У вас… не было семейной драмы?