Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Прелюбопытный типчик. Молод, настырен. Одних поглаживает по шерстке, других — против.

— Ты проникла в самые глубины редакционной жизни. Наверное, у вас бывают откровенны не одни машинистки?

— Не одни, — согласилась Катя. — Но я делюсь с тобой только своими впечатлениями. Наш шеф, мягко говоря, не светоч. Но мечтает редактировать областную газету. Ты думаешь, для осуществления его далеко идущих планов нужен талант. Глубоко заблуждаешься. Вовремя замолвленное слово понадежнее.

— Ты так считаешь?

— При чем тут я? Он так считает.

— Как он к тебе относится?

— Как к жене ответственного работника горкома партии. Кстати, он осведомлен, что Отчимов встретил тебя прохладно.

— Его сфера — человеческие отношения?

— Как твоя и моя. Но с особым уважением к принципу взаимной выгоды.

Она уже опубликовала три статьи. Она была очень работоспособна, когда старалась. «Зеленая улица» для новенькой — хорошо это или плохо? Ходить в любимчиках — приспособленчество, а давать нужные газете материалы — добросовестность. «Порассуждай еще, — сказал он себе. — Ты ведь без этого не можешь».

— Как тебя встретил коллектив?

— Меня не ждали. Но первое впечатление у обеих сторон, по-моему, удовлетворительное.

— Кому-то могло не понравиться, что ты часто печатаешься. Вспомни Ксению. Тебе еще не порезали платье?

— Моя завотделом недовольна. И знаешь чем? Тем, что я хорошо работаю. Вообще необычная ситуация. Мною впервые недовольны потому, что я хорошо работаю. Наша действительность настолько многолика, что включает в себя и такие моменты. Знаешь, как заведующая на меня смотрит? Сожмет свои узкие губы, повернет желтое лицо вполоборота и изображает презрение.

— Желтое или желчное?

— Желтое от желчи.

— Как выглядишь ты на общем фоне?

— Я смотрюсь весьма ничего. Мой уровень зависит от твоего отношения ко мне. Ты улыбаешься, и я на высоте.

— Я всегда буду тебе улыбаться.

Она потускнела, обиженная очевидной неправдивостью его слов. А он подумал, что ей нелегко быть на высоте в маленьком коллективе. Творческие работники самолюбивы и ранимы, как избалованные вниманием маленькие дети. «Зачем я огорчаю ее, — подумал он. — Я несправедлив, черств, непоследователен».

— Я рада, что у меня есть машинка, — сказала Катя. — Спасибо, что ты не отговорил меня купить ее. Она печатает совсем тихо, правда? Я прямо замерла, когда увидела ее. Теперь я буду писать и для «Правды Востока».

— Я собирался просить тебя об этом.

— Как раз этого ты и не собирался делать. Ты выдумщик, вот ты кто. И совсем мало думаешь обо мне. А я, между прочим, по твоей программе уже со многими людьми беседовала. Людям нравится, когда их расспрашивают об их делах. Все просто соскучились по порядку. А один попался не из таких. Он не был откровенен, и у него на лице было написано нетерпение: когда же я уйду.

— Скажи, против кого следует принять меры?

— Я их сама принимаю. Попросила проверить работу двух кондукторов и пункта по приему стеклотары.

— Ты смело выходишь прямо на стрелочников! Кондукторов, мне кажется, покрывать не станут, а заведующему посудной лавочки строго укажут.

— Откуда ты знаешь?

— С ним проведут беседу, и он даст слово исправиться.

— Ты почти угадал. Одну кондукторшу уже уволили, а приемщику стеклотары влепили выговор.

— По твоим сигналам ему объявят много выговоров. Но еще раньше тебя попросят оставить в покое честного труженика, который за неимением служебной автомашины вынужден был приобрести личную. Марка и цена не имеют значения. Что еще ты раскопала?

— Не все чисто в распределении квартир.

— Это всегда сложно. Ты добилась обнародования списка очередников?

— В двухкомнатных квартирах проживают от одного до восьми человек. Где справедливость?

— А где закон, запрещающий одиночкам жить в двухкомнатных квартирах?

— Знаешь, что я еще знаю? Мне назвали человека, у которого много денег.

— Кто же этот нувориш?

— Иван Харламович Тен, директор.

Николай Петрович вздрогнул.

— Кто снабдил тебя столь ценной информацией? — спросил он.

— Директор одного целинного совхоза. Круглый, как колобок. Подтолкни — покатится. Сам, наверное, тоже не бедный. Он сослался на какого-то Тимура Акилова, у которого Тен вымогал деньги. Ты знаешь такого?

— Знаю, что есть Акилов, и знаю, что есть Тен, — сказал Ракитин.

XVI

По дороге на работу я завернул на городскую почту. Я ждал писем от матери и отца. Я чувствовал себя должником всего света. Моя дочь говорит «папа», но никто не откликается. Скоро она поймет, что звать папу бесполезно. Тогда она забудет это слово, а повзрослев, возненавидит его.

Я подошел к окошечку, где выдавали корреспонденцию до востребования. Невидимая, здесь витала надежда, и некоторые удостаивались ее благосклонности. Письма родителей ждали меня. Письмо матери я прочитал стоя, взахлеб. Потом сел и прочитал снова, медленно сознавая, что я — в Чиройлиере, и это надолго. Я все себе представил. Без меня Дашу никто не катал на велосипеде и не водил в парк на катучие качели и в павильон «Мороженое». Отец много работал, но к нему подкрадывался склероз, и прекрасная некогда память все чаще подводила его, и он терялся от этого. Он был обязательным человеком, человеком слова и долга, а забывчивость подтачивала эту репутацию, сложившуюся за тридцать пять лет работы на одном месте. Теперь, чтобы не сбиваться, не искать выпорхнувшее из памяти слово, он писал свои лекции. Он всю жизнь недолюбливал тех преподавателей, которые читали лекции по шпаргалкам, но в конце концов вынужден был сам пойти на это. О пенсии он и слышать не хотел. Его самоотверженность оставалась юношески чистой. Я подумал, что час расставания уже близок. Я думал об этом все чаще. Но отец был крепок и бодр, все делал быстро и ни на что не жаловался. И я отодвинул мысль о близкой разлуке.

Мать вела хозяйство большой семьи, членами которой по-прежнему были Рая и Даша. Мать не хотела перемен в моей жизни, и не хотела их из любви к Даше. Она искренне жалела Раю и держала ее сторону, мягко указывая на мою неправоту. Я представил, как она выбирала слова, склонившись над листком бумаги, и каково ей между двух огней — отец и сестра держали мою сторону.

Письмо отца наполняли иные мысли. Он просил меня быть добрее и внимательнее к Кате и быстрее подать на развод, если я этого еще не сделал. Всем нужна ясность и определенность, внушал он, а мне, Кате и Рае — больше всех. Если сейчас в состоянии неустойчивого равновесия балансирования на тугом канате находимся мы трое, то ясность и определенность сразу освободят от страданий двоих, что само по себе гуманно. А третий, которому тоже все станет ясно, быстрее устроит свою судьбу. Отец умел советовать доказательно и ненавязчиво. Право решать оставалось за мной, но его горячая заинтересованность в том, чтобы мне было хорошо, обязывала меня глубоко обдумывать его советы. Рая почти успокоилась, сообщал он, мать, напротив, писала о жестоких переживаниях, лишавших ее сна, и готова к тому, что мы никогда уже не будем вместе. Отец касался, как всегда мягко, и моего служебного положения, которое ясность и определенность в моей личной жизни только укрепили бы.

Далее отец писал, что недавно встретил бывшую свою студентку Ольгу Тихоновну, по мужу Голубеву, которая много лет жила в Чиройлиере, а сейчас работает в гидравлической лаборатории проектно-изыскательского института «Гидропроект». Я писал ему о Тене, о своих сомнениях, зачем этому умному и предприимчивому директору бездействующая партийная организация. И он расспросил Голубеву об Иване Харламовиче. «Побольше бы таких директоров, — сказала Ольга Тихоновна. — Я в нем уверена, как в своем муже». Я знал, что об ее муже здесь ходят легенды.

Отцу не нравилось, как я веду себя с Отчимовым, и он прямо говорил об этом. Почему заискиваю, приспосабливаюсь, почему не принципиален? Он советовал быстрее обрастать единомышленниками. Неправда, писал он, что Отчимову у вас вольготно. Если бы он диктовал условия, тебя бы не оставили там работать. Приглядись внимательно, и ты увидишь: он в вакууме. Знал, знал отец жизнь. Я тоже знал ее, но не так, как он.

26
{"b":"822534","o":1}