Помимо врачей возникали и другие силуэты. Первой Агата узнала Миру. Добрая гувернантка что-то причитала над ней — не то плакала, не то молилась, или просто что-то бубнила. Запутаться просто, когда кажется, что в уши напустили воды. Иногда девочка могла очнуться и обнаружить себя в одиночестве — только сороконожки с тихим жужжанием продолжали работу. Металл был тёплым: наверное, маленьким машинкам передавалась высокая температура пациента.

Не забыл появиться и Эрид. Смутной тенью он промелькнул лишь единожды, и сразу пропал.

Потом пришли родители — оба сразу. "Ого — подумала Агата — видно, мои дела плохи". Папа в принципе не часто баловал её своим вниманием, как и вообще любого другого человека. Учёный, что с него взять, одержимый минералами король. Но он отличался мягкостью и добротой, и каждый раз, когда говорил с Агатой, одаривал её тёплыми словами и улыбкой. Сиена уделяла дочери куда больше времени, из которого минимум треть уходила на жёсткую критику каждого действия принцессы.

Они пришли вместе, пришли ради неё. Отверженная, как она думала, Агата не ожидала такого. Визит чуть не нанёс новую травму и без того расшатанным стрессом и падением нервам. Кажется, отец гладил дочь по голове и бормотал утешения. Фернан был уверен, что девочка слышит его, и почти угадал. Общий смысл улавливался, пусть даже форма, в которую его облекли, ускользала. Агата была благодарна и боялась заплакать.

Королева приходила к ней трижды. Это было иначе, чем с отцом. В первый раз принцессе показалось, что она видит мираж — ведь мать не может простить. Эта мысль всё вертелась и вертелась в голове и не давала проникнуться счастливой благодарностью, как это получилось с отцом. Только робкая радость и пугливое недоумение. Интересно, родители заметили такую разную реакцию?

И чем продиктовано решение королевы навещать дочь так часто — переживаниями политического толка, или чем-то большим? Папа, узнав, что жизни Агаты уже ничего не угрожает, со спокойной душой вернулся к минералам. Он искренне желал девочке поправиться, спасибо и на том.

Потом Сиена появилась в одиночку. Ни лекари, ни свита, ни кто-либо ещё, не присутствовал при этом свидании. Никто не видел, как Железная королева села в изголовье чудом избежавшей смерти дочери, и взяла в свои руки её разгорячённую ладонь. «Моя бедная девочка». Вот всё, что сказала правительница огромной страны. Вряд ли она вообще думала, что принцесса может это услышать. Но и этим мать сделала многое. Одной простой, для многих семей обыденной фразой Сиена разрушила собственный образ в душе Агаты. Никогда прежде такие слова не срывались с её уст. «Моя» — значит, королева признавала дочь, не отворачивалась от неё. «Бедная» — жалела Агату так, как только мать может жалеть дитя. И «девочка» — так просто, даже глупо. Это сотворило брешь в броне обиды и тайной злости, в которую столько лет уже облачалась Агата. Неужто матушка её в какой-то мере любит? Или просто жалеет? Даже второй вариант оставлял ком в горле. Ей не наплевать — возможно ли! Строгость была всего лишь вынужденной мерой, одним из правил, по которым жила династия. Значит, Агата зря лелеяла злобу. Значит, наступит день, и принцесса наберётся смелости и назовёт эту красивую, несокрушимую женщину мамой. Ей уже тогда хотелось попробовать, но сил говорить попросту не было, Агата даже видела с трудом и нечётко. Только невнятное бормотание, несколько полусжёванных букв — всё, чего добилась принцесса. Догадалась ли Сиена, с юности игравшая в военные и дворцовые игры, как это следует перевести? Говорили, по губам она читать умеет.

Это было чувство, невероятно близкое к эйфории, но оно не умещалось в это понятие. Признание, прощение, теплота — столько всего в одной короткой фразе. Это, вкупе с подорванным здоровьем, уничтожило какую-то часть Агаты, и заменяло освободившееся место.

Только долго наслаждаться новым открытием не вышло. Радость, помогавшая бороться с болью, исчезла в третий визит королевы.

Её величество пришла не одна. Сначала, обрадованная, Агата не разобралась, кто с королевой. По наивности решила, что это снова отец или Мира. Но взгляд сфокусировался, и девочке захотелось любым доступным способом выразить протест, но слабость по-прежнему сковывала по рукам и ногам. Мать привела с собой Нердала. Не было в этом ничего из ряда вон выходящего: драконы нередко сопровождали торитт, и в трудные моменты находились рядом. А эти двое неразлучны будто сиамские близнецы. После потери Тофи у королевы не осталось никого более близкого по духу, чем оборотень. Принцесса это понимала. Но здесь, в такой момент! Нердал Агату презирал, ему нельзя позволять видеть, в каком состоянии находится принцесса. Разбитая, её кости собирают механические сороконожки, а лекари кружат сороками! Да, Агата ошибалась в матери, думала о ней неоправданно плохо. Но в Нердале ошибиться не могла.

В общем-то он держался тихо. Не высказывал своего мнения о том, что сделала принцесса, не напоминал, что в принципе о ней думает. Отойдя чуть подальше, дракон наблюдал, как королева снова села рядом с дочерью. Взяла ли она её за руку в этот раз — Агата не помнила. Мужской и женский голоса тихо переговаривались. Девочка уже достаточно хорошо себя чувствовала, чтобы не впадать в забытье каждую минуту, и понимала, о чём речь. Конечно же, о ней.

— Лекари сказали, она идёт на поправку, — принцесса это знала и сама. Силы по крупицам возвращались к ней. — После всех потрясений ей будет нелегко вернуться к обычной жизни. Она сама спрыгнула вниз? Может думала, что это искупит вину? Моя сестра была в детстве такой же импульсивной. Как только подросла, её сразу выдали за эрцгерцога и отправить к нему на родину, с глаз подальше. Ты и сам всё помнишь, она могла себе позволить быть такой. А этот ребёнок… достоин сочувствия. Травмы едва не убили мою дочь.

Невероятно грустный голос королевы снова пробудил в Агате чувство благодарности за эту доброту. Она сделает всё, чтобы заслужить уважение и любовь матери. Отрешится от всех своих желаний и обид. Станет послушной не только с виду, как было до этого, но и на самом деле. Только потому, что Сиена простила. Это разбивало сердце, но в хорошем, живительном смысле.

— Но лучше бы она и вправду умерла.

Сначала девочка не могла понять смысла этих слов. Кто умер? Ведь не она же, в самом деле. Мать только что обнаружила свои светлые чувства к Агате, с чего теперь желать смерти?

— Столько проблем устроила твоя дочь своими выходками. Твоя сестра и половины не успела, — заметил дракон. Что он делал там, в углу? Кажется, разглядывал цветы в серебряной вазе. У Агаты путались мысли.

— Я не стану наказывать её так, как следовало бы. Она уже сама себя наказала, прыгнув с крыши. И пусть это было всего лишь очередным безрассудным поступком, но эта боль пойдёт на пользу. А проблемы, которые создала наследная принцесса, только предстоит решить.

Сердце разбилось второй раз. Но уже без радостных мотивов. Лишь пелена нескончаемого мрака. Теперь всё снова стало на свои места.

Они ещё обменивались словами — другими, но с тем же смыслом. Агата не вникала. Прежде чем уходить, Сиена нежно провела рукой по волосам девочки, и та дёрнулась, как от раскалённого железа. Мать ничего не сказала и даже не удивилась. Вместе с Нердалом она покинула комнату.

Агата перестала размышлять и об искуплении, и о своём намерении стать образцом послушания. Она вообще перестала о чём-либо думать, и каждую свободную от беспамятства минуту смотрела в потолок. Как назло, таких минут становилось больше. Выздоровление потеряло всякую привлекательность и казалось бессмысленным. Что её ждёт за границами лазарета? Агата неумолимо шла на поправку и проклинала старания врачей и свою сильную, молодую кровь.

Одним отвратительным днём она встала с кровати. И почти тут же упала обратно: ноги слушались плохо. Где-то спустя неделю под неусыпным наблюдением медиков и Миры девочка уже вовсю передвигалась вдоль стен, опираясь рукой о каменные плиты, в некоторых местах заботливо прикрытые гобеленами. Света стало больше — всё-таки здесь было окно. Агата потихоньку привыкала спать ночью и бодрствовать днём, и часто смотрела на безупречную панораму далёких гор.