То, что он не может управлять огнём, Эрид понял быстро. А когда это дошло до остальных драконов, начался сущий ад. Все, от мала до велика, подняли его на смех, попутно отмечая, что это первый случай в истории. Его гнобили и к себе не подпускали. Потом вдруг выяснилось, это не единственный недостаток змеёныша: прожив на земле уже несколько лет, он так и не научился обращаться в человека. Не так уже постыдно, но тоже вызывает подозрения. Как-никак, огненный народ был по совместительству ещё и народом оборотней.

— Кажется, нам подсунули древнее ископаемое. Один из доисторических ящуров отложил яйцо, и из него вылупилось это, — заявил один старый змей. Публика была в восторге.

Нонсенс! Личный дракон наследницы престола не владеет огнём и похож на ящерицу-переростка.

Его незаслуженно высокий статус вызывал недоумение и злость. Эрид быстро скатился в изгои.

— Ты говорить-то хоть умеешь?

Говорить он умел, но не желал по какой-то причине. Только спустя года четыре Варга застукала драконыша за тем, что он в полголоса напевал грустную детскую песенку, при этом жутко шепелявя. Где только её услышал, ни разу не покидая пределов Огненной земли? Самой горы, которая произвела его на свет, он сторонился, проводя практически всё время в тёплой воде. Забивался где-нибудь среди камней, или находил клочок выгоревшей травы — другой здесь не водилось. Спал больше других, обычно прямо на грязной и пыльной земле, вымазывая лапы и крылья.

Не гордый дракон, а покрытый сажей змеёныш. Ничтожное существо.

Варга высмеяла его, но другим рассказывать не стала. И этим посеяла зёрнышко доверия. Что до остальных, то всё-таки они прознали о его способности вести беседу и, убедившись в том, что Эрид не такой уж отсталый, стали относиться с ещё большим раздражением. Менять обличие детёныш по-прежнему не умел, как и извергать огонь. С каждым месяцем насмешки становились более жестокими. Чем больше драконы не понимали, что он такое, тем больше злились.

— Да он же ничего не жрёт!

От мяса его воротило. Оборотни часто притаскивали туши убитых зверей или же питались в замке. Мысль о том, чтобы разодрать своими когтями зайца или молодого оленя ужасала Эрида. Он видел, как жилистые лапа сородичей разрывали жилы, как их зубы выгрызали сердца — это не обязательное, в общем, действие считалось особым шиком у молодёжи. Обычно они поджаривали добычу огнём из своих лёгких, переняв этот обычай у слишком разборчивых в вопросах еды людей. Раздобытую своими силами дичь чередовали с изысканными блюдами королевского повара. Иногда, смеха ради, ему кидали окровавленный шматок мяса, но драконыш только шарахался и убегал. Варга, не смотря на то, что часто принимала участие в этой травле, пыталась накормить и мирным способом. Куском аккуратно прожаренной ноги — клочки опалённой шерсти почти не бросались в глаза. Тогда драконша казалась доброй, и Эрид едва не расплакался от неожиданного сочувствия. Но ещё больше — от понимания, что это мясо совсем недавно было живым, трогательно блеяло и звало маму.

У самих же драконов мамы не было, и это тоже не добавляло радости.

Благие намерения не увенчались успехом. В конце концов Варга плюнула и проглотила ужин сама, обозвав Эрида тряпкой и идиотом, и позволив ему и дальше ловить мелкую рыбу. К ней он не испытывал сочувствия, и с горем пополам утолял голод. Больше попыток разнообразить скудный рацион не предпринималось.

Изредка на Огненную землю наведывался Нердал. Среди драконов он пользовался непререкаемым авторитетом, хоть и проводил почти всё время в замке. Для такого свободолюбивого создания это необычный образ жизни. Далеко не все правящие королевы могли похвастаться тем, что их монстры имели склонность к государственным делам. Этот — имел. Но это не вызывало ни расспросов ни, тем более, насмешек.

Когда ему на глаза попадался Эрид, Нердал внимательно разглядывал его, отыскивая хоть малейший признак того, что этот зверь может стать опасным. И не находил, хотя интуиция упорно подавала тревожные звонки. Нердал не воспринимал в серьёз это ходячее недоразумение, и нередко забавлялся, насмехаясь над ним. Но в глубине души готов был к сюрпризам.

Они не заставили себя долго ждать. Одним редким дождливым днём Эрид принял человеческий облик.

Рыба не ловилась. Пряталась под воздействием непогоды на самое дно. Затравленный и голодный, змеёныш свернулся клубком, как побитая псина, и уткнулся носом в кожистое крыло. С самого утра на него никто не обращал внимания: в морду не летели куски мяса, ядовитые голоса не шептали обидные прозвища и угрозы, ни одна пасть не извергала огонь, опаляя ему крылья и макушку. Даже Варга не пыталась подбодрить в своём ехидном стиле. После первого и, как он надеялся, последнего полёта во дворец, все были заняты тем, что делились друг с другом впечатлениями. Маленькие драконы ещё не совсем привыкли к своим торитт, а молодые — не могли определиться, где им больше нравится: при дворе, в почёте и роскоши, или в небесах, где они упивались ощущением скорости и свободы. Многие из них мотались по всему королевству, но неизменно возвращались — не позднее, чем через три-четыре недели.

О случае с ягнёнком старались не вспоминать. Самые злые языки пытались разбередить эту рану, но большинство не поддержало их, сочтя, что того унижения, которое испытал Эрид при королевском дворе пока что хватит ему за глаза. Всё-таки он так безобиден, такое ничтожество можно иногда и пожалеть. Сам драконыш не мог без содрогания вспоминать, как его подталкивали к убийству. Люди оказались не менее кровожадны, чем монстры, заключившие с ними невольный союз. Только одна принцесса проявила сострадание — к нему и к обречённому животному. С этой девочкой они могли бы подружиться. Наверное. Не стоило доверять людям, даже таким. Посему Эрид не искал новых встреч.

Пребывая в подобного рода мрачных воспоминаниях, он сидел у озера. Вода была примерно той температуры, которую люди называют комнатной, но тело знобило. Само по себе оно излучало холод. Эрид пытался забыться сном, не считаясь с тем, что день в самом разгаре. Хотя небо навевало сомнения: оно было свинцово-серым от туч и красноватым — от близости Огненной горы. У её подножия вода кипела, чуть подальше — была тёплой и спокойной, и там водилась рыба. Это место казалось первозданным. Странные чувства вызывало оно.

Сон не шёл. Змеёныш чихнул — смешно, как это делают котята. Ветер бросал в морду остывающие капли. Хотелось спрятаться куда-нибудь подальше, но дальше было просто уже некуда. Разве что покинуть Огненные земли, но Эрид слишком боялся того, что встретит в мире людей. Что-то странно зудело под кожей и голод давал о себе знать всё настойчивей. Это хорошо: меньше места занимали мысли об одиночестве. Издалека доносились радостные крики сородичей. Драконы летали и бесились, им было весело и сытно. Его же там никто не ждал.

Резкая боль пронзила всё тело. Он забыл, как дышать, и вспомнил только когда лёгкие объяло огнём. Каждую мышцу скрутила сильнейшая судорога и Эрид закричал.

Желая избавиться от внезапной и жуткой муки, он метался в разные стороны, пока наконец не взобрался на груду массивных камней. Тут, на дующих со всех сторон света ветрах, стало немного получше. И уже в следующую секунду боль затмила всё его естество, затуманила разум, и практически лишила чувств. Дракон упал вниз, и упёрся ладонями в мокрые осколки валунов. На светлой коже остались порезы.

Кожа. Пальцы. Руки. Человеческие руки, а не лапы!

Боль отступила, осталась лишь слабость и чувство голода — где-то на заднем плане, оттеснённое шоком. Неуверенным и непривычным движением Эрид вытер навернувшиеся слёзы и поднялся на ноги.

Да, на свои собственные. На ноги человека!

Он никогда не слышал, чтобы превращение — в том числе и первое — было настолько мучительно. Сердце отчаянно колотилось в щуплой человеческой груди, на которой чётко выступало каждое ребро. Билось и давило на эти рёбра, грозясь раздробить кости, разорвать плоть и вырваться наружу. Эрида затошнило, но пустому желудку было нечего вернуть земле, и его скрутило напрасно.