Никто ещё не звал его обратно, но в атмосфере присутствовало некое движение. Проклятие проснулось и настаивало на том, что дракону пора вернуться в королевство. Он снял халат и ненадолго снова нырнул в уютную, но заваленную непонятными для него трофеями юрту. Отделанные серебром рога, из которых пили вино, конская сбруя. Оружие: сабли, ножи и, как ни странно, настоящее ружьё. Выходя наружу, дракон предполагал, что оставил среди ковров какую-нибудь женщину, которая спит не только с оборотнями, но и с кинжалом под подушкой. Но чем дольше он оглядывал содержимое юрты, тем больше в этом сомневался. И в самом деле, стоило только обогнуть деревянный сундук, как Эрид увидел пожилого воина. Седая борода заплетена в две косы, а голову вместо волос украшала татуировка. Краска давно въелась в кожу и успела поблекнуть и немного расплыться. Но всё равно окровавленный топор — знак воинственного клана, к которому принадлежал этот человек, — до сих пор внушал трепет. Воин обнимал во сне полупустой бурдюк, как ребёнок игрушку. Дракон вспомнил его. Своей резкостью и философским взглядом на жизнь витязь походил Алонсо. И всё стало на свои места: сторона, которую принял Эрид в мелкой войне дикарей, юрта, в которой он пил вместе с ними.

Дракон положил халат на один из сундуков. Поглядел на спящего, вышел наружу, и в последний раз окинул взглядом дремавшую, утомлённую людскими перепалками степь. Меньше чем через минуту он уже летел по направлению к Йэру. Если тот старик действительно похож на его погибшего друга, то он не станет держать обиды на оборотня, который подарил его собратьям господство над степной рекой. Поймёт и будет иногда вспоминать.

Алонсо бы понял. Плюнул через плечо, да занялся домашними делами.

Оборотень внял совету Нердала и не привлекал внимания. Это было сложно: люди то и дело шарахались от него как от чумного, едва заметив на пороге. Драконы вели себя немногим адекватнее простых смертных, и то обходили десятой дорогой, то лезли с идиотскими вопросами — прощупывая, впрочем, каждое своё слово. Эрид старался отвечать по возможности любезно, но часто срывался и начинал язвить, показывая те черты своего характера, которые когда-то успешно маскировал остроумием. Придворные красавицы заглядывались на него лишь через раз, опасаясь болтаться под ногами у неуравновешенного оборотня, а дворцовые интриганы больше не пытались утянуть в свои сети. Такой оказалась репутация монстра, отсидевшего срок в темнице. От широкой общественности этот факт постарались скрыть, но при дворе знали все, как знали и то, что юную принцессу не просто так выдворили на Чёрные острова раньше срока.

Необъяснимо, но факт: в то время как остальные отдалились от дракона, один человек сумел наладить с ним контакт. Им оказался лорд-адмирал, которому много лет назад Эрид прокусил плечо. Конечность спасли и пришили, хотя и не смогли вернуть былых возможностей. Адмирал долгое время, как и положено в таких ситуациях, ненавидел обидчика и утешался настойками. А тут вдруг перестал кидать яростные взгляды и даже провёл краткую лекцию относительно шаткого положения в королевстве. Конечно, приятелями они не стали, но старый вояка видел, что место вспыльчивости заняла угрюмость, и оборотень уже способен хоть иногда думать о стране, а не о том, как поизощрённее плюнуть в лицо аристократии. Сам адмирал не забыл, что когда-то стал для Эрида объектом демонстрации — дракон показал на нём своё отношение ко всем им. Но советник больше не хотел вражды. Он придерживался мнения, что ненависть будет отвлекать от насущных проблем, а неосведомлённость не позволительна для того, кто однажды ближе всех станет к подножию трона. И посему провёл ещё парочку лекций, не отрываясь от рюмки. Эрид терпеливо всё выслушал и даже что-то попросил разъяснить.

А руку лорд-адмиралу всё-таки заменили, теперь у него был металлический протез. В перерывах между гонкой вооружений со скельтрами и пьянством, он показывал фокусы на светских приёмах. Дамам особенно нравилось, когда титановые пальцы неуклюже стирают в порошок хрустальные и фарфоровые сервизы. Им казалось это милым. Постепенно среди прислуги появилось правило не оставлять хрупкие вещи там, где отдыхал адмирал, благо серебряные кубки были не менее популярны во дворце, чем стеклянные бокалы. Пожилого мужчину не огорчали эти уловки, тем более, что у оборотней были похожие проблемы: часто, не рассчитав силы, они что-нибудь ломали, но на это уже никто не обращал внимания. А в новой механической конечности адмирал души не чаял. Она ему нравилась даже больше прежней.

Может, в этом таилась причина того, что он внезапно потеплел к дракону? Оборотень удивлялся перемене. И от удивления даже забыл, что при дворе до сих пор в моде рассказ о жутком нападении на лорд-адмирала.

Замок Эрид никогда не любил, но всё-таки часто посещал его, ожидая, что вот-вот произойдёт какое-то движение, поворот в судьбе — в его, а может и не только. Но наведывался и в другие места. Всё те же таверны, площади, улицы. Дракон бродил среди людей и безучастно наблюдал за ними. Всё было привычным и, чтобы окончательно не раствориться в знакомых стенах, он начал искать что-то новое: уголок, в котором прежде не бывал. Новый не столько по внешнему наполнению, сколь по смысловой нагрузке. И потому забрёл как-то в церковь, где ноги его сроду не было.

Она притулилась в небольшом закоулке, среди торцов скромных, опрятных домишек. Острые шпили двумя рогами прокалывали небо, но не создавали мрачного впечатления, а приятно контрастировали с опутавшим соседние стены виноградом. Солнце ласкало зелёные листья, а на колокольне истошно орали птицы: мелкий, хамовитый ворон задумал нападать на живущее там семейство голубей.

Удивляясь самому себе, Эрид направился внутрь.

Собор, как его по непонятным причинам называли горожане, встретил молодого человека полутьмой. Тройка прихожан как раз направлялась к выходу, и дракон решил, что он единственная живая душа среди скамеек и статуй неизвестных ему святых. Эрида привлекла белая крылатая фигура, стоящая особняком. Узкое витражное окно выхватывало её из тьмы и покрывало разноцветными бликами. Крылатый человек, посланец небес. Люди таким поклонялись, но иначе, чем оборотням: их-то сторонились и боялись. А ведь и монстры умели летать и были способны на добрые дела. Охраняли королевство, но воспринимались лишь как эффективное оружие, а не как живые существа. Их оскаленные изваяния были символом устрашения, а не веры. Чудовища, вестники смерти и огня — такими видели люди драконов.

Как будто в подтверждение этого, их отгородили от церкви. Некоторые проповедники утверждали, что у драконов нет души и, порождённые проклятием, после смерти они уходят в небытие. Будь их воля, они бы стёрли монстров с лица земли, но семейство Астор никогда не позволит этого сделать. Такими игрушками не разбрасываются. Клирикам пришлось довольствоваться тем, что ни на одном религиозным празднике оборотни не присутствовали, а простые люди относились к ним как адскому отродью. Тем, кто был познатнее, позволялось водиться с чудовищами, если им так уж этого хотелось. Во дворце свои правила и то, что всему королевству кажется грешным, вызывает здесь болезненный интерес. У придворных накопилось достаточное количество и более страшных проступков.

Эриду захотелось разрушить статую, но шорох в глубине храма отвлёк его. Оборотни мгновенно реагируют на любой звук. Чей-то мягкий голос сказал — не столько спрашивая, сколько утверждая:

— Вам нравятся скульптуры?

Тот, кто это произнёс, явно гордился застывшими в мраморе и гипсе украшениями собора — той особенной, возвышенной гордостью, которую позволяет религия. Он был тихо счастлив при мысли о том, что нашёлся ещё один человек, разделявший это мнение.

Из теней показался священник в сером облачении. Он оказался удивительно молодым. Вернее, так решил дракон, который обладал довольно скудными сведениями о служителях церкви, и полагал, что все пасторы должны быть старыми и седыми. Эрид ничего ответил и самым невежливым образом уставился на человека. Дракон ждал, когда тот смутится или недовольно нахмурится, но добродушная улыбка не сходила с открытого лица.