Нет, невозможно.

Схваченные намертво запястья за спиной отправляли мозгу посыл: успокойся, сейчас ты ничего не сможешь сделать в любом случае. И Ада в самом деле успокаивалась.

Снизу грубоватый женский голос поинтересовался её самочувствием и, убедившись, что всё хорошо, затих вместе с шагами. Но прежде, обездвиженное тело крутанули вокруг собственной оси, и мир потерял очертания.

Девушка медлила с принятием решений, она не знала, что делать со своей жизнью. Не знала, да и не могла ничего. Чтобы быть в этом уверенной, она висела здесь, отдаваясь спасительной беспомощности. Почувствовать себя бессильной. С чистой совестью пустить всё на самотёк и плыть по течению.

Ничего. Она ничего не может поделать.

Картонный макет балериной вертелся в руках преподавателя.

— Ты не совсем поняла задание.

Ада ответила своим фирменным взглядом. Кто-то из её знакомых назвал это "мысленно наматывать кишки на люстру".

— Вот доминанта. Вот… всё остальное. Чего я не поняла?

— Ну, во-первых, покрасить надо было одним тоном, а вон в том углу я вижу чешую. А во-вторых, макет кривоват.

Они уже третий год работали на ноутбуках, но тем не менее, ручной труд по-прежнему ценился. "Взрослые люди, а занимаетесь какой-то ерундой. Чему вас там вообще учат?" — спрашивал отец, критически глядя на разбросанную на полу картонную стружку. Студентка не находилась, что ответить.

Чешуя давно стала её изюминкой. Девушка обожала змей и ящериц, они казались ей какими-то загадочными и по-своему милыми. Однажды в детстве в своём альбоме она нарисовала кому-то вертикальные зрачки вместо обычных. С тех пор понеслось: хотя бы в уголке, хотя бы белым поверх белого, но Ада всегда оставляла подобный автограф.

Оспаривать оценку она не собиралась. Получилось как-то само.

— Я так заметил, ты постоянно препираешься с преподавателями.

— Нет.

— Да.

— Не правда!

— Правда.

— Да не было такого!

— Да было!

Ада собиралась продолжать, но тут поняла, что её подловили. Девушка неловко усмехнулась и на этом её с миром отпустили на все четыре стороны. Прощаться со стипендией.

А через два часа она сидела в баре и сканировала меню, отыскивая наиболее дешёвую закуску. Желательно, какую-нибудь гадость, ну или просто что-то сильно пряное. Ей это нравилось.

— Гренки с чесноком и брусничный соус, — решилась наконец она.

Вероятно, существовала и более подходящая закуска для абсента, но это девушку не волновало. Ей хотелось есть, а больше всего — пить. Она заказала ещё один стакан «зелёной феи», потом потребовала двойную эффектную водку. Кто-то вяло рекомендовал не понижать градус. Безрезультатно. Аде было по душе, когда плывёт перед глазами, а звуки сливаются в один протяжный удар гонга.

— Что ты будешь делать после защиты?

Голоса выскакивали из тумана.

— Не знаю.

Не знала, но догадывалась: бесцельно валяться на диване и изучать потолок. Девушка и сейчас занималась преимущественно именно этим.

— С отцовской квартиры съезжать не планируешь?

— Низ… не знаю. Это и моя квартира тоже.

— Ну да, как же.

— Я тоже собственник! Или… или, наверное, нет, — задумалась Ада. Она никогда не интересовалась этим вопросом. Деньги имелись, крыша над головой тоже, ну и о чём тогда волноваться?

Последние недели смешались в один сплошной поток дней. Дни сбивались в месяцы, дробились на часы, умножались на дождь и делились осенней хмарью. Раньше Ада часто говорила себе, что что-то с ней не так, и жизнь надо воспринимать по-другому. А потом как-то свыклась.

— А ты это, хоть что-нибудь знаешь?

Ей подливали пиво в стакан с двойной эффектной. С мальчишками пить веселее. Но только пить.

— Перестаньте меня допрашивать. Вы мне надоели! Сутулые черти. Берите пример с Артура, вот интересный собеседник.

— Так вы же оба просто напиваетесь вусмерть!

— Вот именно!

Её собственный голос звучал слишком близко к вискам. Казалось, он зарождался не в глотке, а прямо в ушах. Смех — её и чужой — гремел со всех сторон и непонятно, чей кому принадлежал.

Она пила и зевала. Что-то бубнила и огрызалась на дурацкие вопросы. Участвовала в общем диалоге — в основном как слушатель, — и временами выпадала из реальности. Аде нравилась её малочисленная компания. Она была благодарна, что её туда приняли, не смотря на дар «мысленно наматывать кишки на люстру».

Почему они пришли именно в этот бар? Раньше никто здесь не бывал, и даже не слыхал о таком. Но внезапно им захотелось зайти сюда, причём захотелось именно Аде, а остальные оказались не против. Здесь царила самая обычная атмосфера. Витал кальянный дым, играл средненький рок фм-помола. Ада с тревогой замечала, что с каждым годом ей становится труднее расслабляться в подобных местах. И девушке это не нравилось. Раньше забываться удавалось с большей лёгкостью. Тогда она была совсем ещё зелёной, почти ребёнком, и пьянела только от осознания того, что находится в таком заведении. А так же от юности, которую можно прожечь целой уймой способов. Теперь душевная тяжесть не отступала. Разве что ненадолго, после понижения градуса. Аду разрывало два желания: уйти домой и уснуть лицом в подушку — без сновидений, без лишних мыслей, а только с головокружением. Или остаться здесь, продолжая нарабатывать себе «вертолёты». Молчать и смеяться, смеяться неизвестно над чем. Над пошлыми шутками, цитатами преподавателей, дурацкими случаями трёхлетней давности. Потом бы у неё открылось второе дыхание, и она принялась вещать всякий вдохновенный бред. Всё то же самое — пошлые шутки, цитаты… Она могла быть такой, как и все, чему радовалась безмерно. Но для этого требовалось всеми правдами и неправдами заглушить в себе голос тоски. Забыть, что живёт она не той жизнью, какой надо бы, но как выглядит "та" она не знает.

Ада выбрала второй вариант и осталась в баре с одногруппниками. Что-то удерживало её здесь.

Где-то за другим столиком, мелькнули ярко-жёлтые глаза. Ада подумала, что там находится зеркало, однако никакого зеркала там не висело. «Должно быть, игра света. Или белочка» — решила она.

Да и не такие уж они жёлтые, совсем не как у неё. Скорее уж золотые…

— Вот и я говорю: хватит сопли разводить, а найди работу, найди парня, и возьми у матери денег, раз даёт. Ну как бы сделай что-нибудь! А быть на грани самоубийства каждый дурак может.

— Мне б кто предложил квартиру, я бы не выпенривалась. Она тебя бросила, и теперь искупает свою вину очень неплохим способом.

Ада слегка обалдела.

— И давно вы меня обсуждаете?

— Что? А, минут пять. Ты говори погромче, из-за музыки плохо слышно.

— Да чтоб вас…

Странное чувство опять садануло в затылок. Не то алкоголь шалил в мозгу, не то в самом деле кто-то наблюдал за нею.

— Я ни на какой не на грани самоубийства!

«Ух, чё накрутила» — подумала она.

— Ой, ну это я образно. Где депрессия, там и грань. А ты хандришь всё время. Пора уже взбодриться.

— Психотерапевты вы хреновы.

— А? Слушай, говори громче! Здесь громко, ничего не разобрать!

— Ничего. Я так.

Ада махнула рукой и потянулась к чужому бокалу.

— Эй, это моё! А хотя нет, держи. Пьяная ты интересней.

У девушки почти не заплетался язык, но она знала: стоит только привстать, и мир начнёт кружиться и падать.

— Вот, так-то лучше. На, закуси гренкой. О, а помните, на первом курсе…

— О боже, опять.

И понеслось. Кутерьма воспоминаний, парад бокалов и бутылок ноль-пять. Аду больше никто не поучал, ей только наливали, заставляли фотографироваться за компанию, и отпускали похабные шуточки: про её увлечение шибари знали все. И не понимал никто. Ей было безразлично.

Компания давно привыкла к тому, что свои проблемы Ада держит при себе. И, уж тем более, чувства. Всех это устраивало. Главное, в целом девчонка нормальная, пусть и со своими странностями. Так что ж, зато забавная. Иногда и Ада может подколоть ни в бровь, ни в глаз, или как оно там говорится.