Тоша нервничал, глядя как её гложет что-то страшное и ему неизвестное. Оба начала — пустота и свобода боролись в его взрослой подруге и разрушали её.

Был один из тех дней, когда Ада проходила «реабилитацию»: пыталась прийти в норму после очередного транса. Устав маяться и решив чем-то занять свои руки, девушка уселась под деревом и стала плести венок. Получалось хуже некуда. Бездействие давно ей надоело, хотелось рисовать, писать, лепить из пластилина или печь пирожки — да что угодно! Но единственное, что худо-бедно подчинялось её рукам — это палая листва и крылья мёртвых бабочек.

Венок рассыпался. Стоило только пристроить как следует какую-нибудь ветку, как пальцы невольно расслаблялись и то, что удерживалось с таким напряжением, проваливалось прямо сквозь них. Ада чувствовала себя младенцем, которому впервые дали перо и чернила. Много раз она гневно отшвыривала проклятый венок, и тот радостно улетал вместе с ветром на все четыре стороны. Ада не сдавалась. Иногда — пожалуй, слишком редко — она могла быть ужасно упрямой. Такую упёртость она переняла от матери. Посему, листья снова собирались в кучу, разбирались по эстетической ценности и соединялись в единое целое под тихую ругань. Тоше не разрешали помогать: девушка хотела сама сделать эту работу.

Эти муки увенчались успехом: венок был готов на второй день. Мальчик скептически оглядел его; в последнее время он ни на шаг не отходил от Ады и всё боялся, что ей опять станет нехорошо.

— У м-меня сестра пышные плела и… и красивые. Но твой тоже ничего.

Ребёнок не умел скрывать сомнение. Ада поджала губы. К критике ей было не привыкать, но всё-таки она очень старалась.

— Н-надень е…его, да?

— Это в смысле, мне надеть? — вдруг удивилась она. Ада соорудила венок, не думая о том, кто будет его носить. Девушка послушно водрузила украшение на голову — с третьей попытки, растеряв в процессе треть листьев и веточек. Когда всё получилось, ощущения были приятными, но Ада сразу почувствовала себя глупо. Такие вещи к лицу тем, у кого длинные волосы и румяные щёки. Мать в юности была создана для подобных украшений, как и вообще для любых других. Ей бы одинаково пошла и корона, и меховая шапка монгола. Что и говорить, модельная внешность, красивые волосы. Настоящая русалка, а ведь ей уже давно не восемнадцать. На фоне этого великолепия Ада чувствовала себя бледной поганкой, хотя и страшной бы себя не назвала: всё же как художник она видела правильные черты лица в зеркалах.

— Т-ты красивая, — с детской непосредственностью заявил Тоша, и она смутилась: врать ребёнок не умел, а значит, в самом деле так думает.

Но с короткими кудряшками, которые она обкорнала ещё в четырнадцать лет и синяками под глазами? Может быть, и есть тут красота, но только в рамках нуара и готической субкультуры. Венок тут неуместен.

— Лучше возьми его себе. Это мой подарок.

Тоша почесал затылок. Ему лет ему мало, но всё-таки он был мальчишкой и мог обидеться, ведь обычно они хотят игрушечный автомат или что-то вроде того. Но нет.

— К-как давно у меня не было п-подарков! С-спасибо тебе, Ада!

Тоша осторожно водрузил венок себе на голову. Идиллическая картина: радостное личико в обрамлении осенних листьев. Заменить бы их цветущими ромашками, а сырой ноябрьский лес обратить пшеничным полем в лучах солнцем. Крестьяне вяжут снопы и поют песни, а мальчонка бегает и вселяет в них надежду на вечную юность.

Когда Ада отогнала нежданно нагрянувшие образы, Тоша уже затеял игру, которая требовала активности и длительных пробежек. Девушка наотрез отказалась участвовать в этом безобразии. Настроения на это не было, к тому же она с горечью отметила, что вселенская пустота снова протянула к ней щупальца. Ада устроилась под деревом, и оттуда тихонько посмеивалась, глядя на бестолковые коленца. Через пять минут от венка остались рожки, да ножки, и чтобы спасти былое «великолепие» хоть отчасти, Тоша в два скачка оказался возле того, кого именовал Эридом. Немного поколебавшись, он устроил венок у него на голове.

— Не стыдно издеваться над спящим человеком? — с одобрением спросила Ада.

Мальчишка посмотрел на неё невинными, кристально честными глазами и заявил:

— Не-а.

Они засмеялись.

Мужчине на удивление шло это дополнение. Во всяком случае, смешно он не выглядел — только странно. Но не более странно, чем человек, вторую неделю к ряду спящий в лесу.

Этот незнакомец распространял жуткую и притягательную ауру и, немного, запах сгоревшей проводки. Ада ждала его пробуждения, как ждут развязки долгой истории. Интерес понятный, но немного болезненный. «Проснись» — с непонятной тревогой думала она. «Проснись и посмотри на нас». Тоша говорил, что у Эрида глаза жёлтые как у неё, да ещё отливают золотом. «Т-такие, в крапинку немножко. Как л-роо-россыпь звёзд!». Липохром в радужной оболочке, как у самой Ады? О, это редкая мутация. Вряд ли они родственники, хотя чем чёрт не шутит. Она должна сама увидеть.

«Проснись. Прошу. Прошу, взгляни же на меня!». Она не знала, что с ней творится. То совсем забывала об Эриде, то не могла оторвать глаз от тела на камнях. Что-то в нём притягивало… и раздражало.

Счастливчик! Как ей не хватало сна на первом курсе, и как хотелось снова научиться засыпать теперь, когда она уже не человек. Ада встречала не так много призраков, но только этот умудрялся по-настоящему спать. Значит, чем-то отличатся от них с Тошей. Подобное казалось девушке несправедливым, ей хотелось узнать, в чём дело. Однако приходилось запасаться терпением.

— Д-догони м-меня!

Паршивец снова попытался напугать её. Такой мягкий и тактичный в общении, иногда он становился невозможным.

— Ну погоди у меня.

Тоша взвизгнул и пустился наутёк. Ада кинулась за ним, ругаясь одновременно на него и на себя за идиотское поведение. Но с другой стороны, разве у них есть возможность заняться чем-то важным и полезным?

На поляне царил кавардак, один шкодливый дух устраивал торнадо из листьев. Мальчишка выныривал из-за деревьев и снова исчезал из виду. Ада знала все его уловки и была в одном шаге от того, чтобы Тошу наконец поймать. Криво подстриженные ногти задевали рукав его рубашки. Чёрный лак с ногтей осыпался.

— А ну стой, кому говорю!

Мальчик смеялся и с гиканьем носился по поляне. Тоша перескочил через ноги Эрида и взобрался на самую верхушку каменной груды. Нимало не сомневаясь, Ада бросилась за ним, но из-за врождённой неуклюжести наступила на голень спящего человека и едва не упала. Угрызений совести она не испытала: этот Эрид не заметит даже стадо слонов перед своим носом, и вряд ли когда-нибудь узнает про её оплошность. Как и о том, что Ада надавала ему пощёчин, пытаясь выдернуть из противоестественного, нескончаемого сна.

Она забралась на вершину лесного зиккурата, сложенного из мелких и крупных камней, и поняла, что Тоша успел удрать. Ада не спеша оглядела округу, зевнула по-кошачьи и осторожно спустилась вниз. Подворачивать себе ноги не хотелось, даже не смотря на обретённое бессмертие, а мальчишка наверняка приготовил новый трюк.

— Где ты есть, несносное создание? Цып-цып.

Тишина.

— Я уши надеру кому-то, — соврала Ада. Она бы и пальцем не тронула его, даже за дело.

Сосновая ветка хихикнула и закачалась. Каркнула ворона, несколько мелких камушков покатились вниз. Звуки раздавались с той стороны валуна, и девушка шумно вздохнула. Тоша был лучшим ребёнком из всех, что она видела. Но иногда, и он действовал на нервы.

— Ну всё, мелкий. Ты меня достал, — вполголоса пригрозила Ада и с новыми силами кинулась вперёд. Она сама не знала, зачем участвует в погоне.

Снова послышался смех и какой-то шум, а потом хихиканье оборвалось ошарашенным «о-ой». Наверное, мальчишка решил, что на счёт ушей Ада настроена серьёзно, и испугался. Довольная этой мыслью, девушка шустро обогнула каменную груду.

И со всей дури налетела на чьё-то плечо. Ничего не понимая, Ада посмотрела вверх.