— Предупреждай меня, пожалуйста, перед тем, как в следующий раз будешь бить по голове. Это все, о чем я тебя прошу. Поморщившись, кендер осторожно коснулся шишки прямо над бровями. — Готов поспорить, что выглядит это как третий глаз.

— Вряд ли вы сможете ее увидеть, — примирительно сказал Вудроу, про себя удивленный ее размерами. — Не увижу! — застонал Тас. — Я смогу увидеть ее и без зеркала!

Чтобы не быть голословным, кендер уставился на кончик своего носа и принялся поднимать взгляд, но добился только того, что со стороны выглядел как умолишенный. Путники разразились нервным, истерическим хохотом, медленно сошедшим на нет.

На барже воцарилась неестественная тишина. Даже ветер не проносился над кучами забродившего, сгнившего, зловонного мусора. Полуденное солнце здорово прогрело его, да и вода в море едва не кипела — точь в точь как в бане.

— Хочу есть, — в конце концов сказал Тас, поглаживая бурчащий живот. Вспомнились медовые пряники на пристани… Мальчишеское лицо Вудроу с отвращением скривилось. — И как можете вы думать о еде посреди этого смрада? — Я ем, когда мне скучно, понятно? — бросился оправдываться Тас. — Мы еще не пробыли здесь так долго, — возразил Вудроу.

— А как долго по-твоему достаточно? — искренне заинтересовался кендер. — Хотя я не скучал даже во время кораблекрушения. Он нежно улыбнулся своим воспоминаниям.

— Все вокруг или плавало, или валялось разбросанным по палубе, а овражные гномы… ну… были овражными гномами, и Гизелла скатилась с палубы в повозку…

Глаза кендера затуманились при мысли о погибшем товарище. Воспоминания о ее жертве были все еще свежи в их сознаниях.

— Помните, как мы подумали, что она утонула? — пытаясь не потерять самообладание, добавил Вудроу. — А оказалось, что с ней все в порядке. — В тот раз, — печально отметил Тас. — Мне тоже ее не хватает, господин Непоседа. Тассельхофф решительно поскреб подбородок.

— Я пообещал вернуться в Кендермор ради Гизеллы, чтобы выполнить ее задание и освободить дядюшку Пружину. Его глаза яростно засверкали. — И я должен исполнить клятву!

— Доберемся как-нибудь, — пообещал Вудроу, устремив остановившийся взгляд в бесконечный горизонт. Сверху на баржу пикировали чайки, пронзительно вереща своими омерзительными голосами. Тас повел носом и принюхался.

— Что-то пахнет так, как лак на мебели у моей матушки. Или такой запах имел бульон, что она варила? Его передернуло. — Вполне вероятно, что они мало чем отличались друг от друга…

Вудроу подхватил за уголок обрывок пергамента, который кто-то использовал для подтирания. — Но что может вызывать столь отвратительное зловоние? — Не знаю. Давай попробуем отыскать его источник. Найдем и сбросим за борт.

Вудроу подобрал обломок палки, выглядевший довольно крепким, и начал разгребать им мусор. Они отбросили в сторону несколько досок, и запах стал столь невыносимым, что приятели вынуждены были зажать носы. — Должно быть, уже рядом, — пробормотал Тас.

Борясь с отвращением, Вудроу отбросил еще пару досок, и глазам их предстал серый, разлагающийся трупик совы, погребенный под слоями более приличных отходов. Тассельхофф с Вудроу со всех ног ринулись на противоположный край баржи и свесили головы ниже уровня планшира.

— Мы собирались выбросить эту дрянь за борт, господин Непоседа, — с трудом промолвил Вудроу.

— Мне это уже не кажется мудрым решением, — ответил кендер. — Она может привлечь внимание акул. — Разве акулы такое едят?

— Ага. Акулы едят все, живое или мертвое, но предпочитают, конечно, живых, особенно людей, кендеров и им подобных. Они просто гигантские и могут перекусить лодку пополам, если на борту находится что-нибудь, что они хотят съесть. Что это? Как я уже отметил, что угодно.

— Но мы же не в океане, — возразил Вудроу. — Это залив Балифор. Так что мы в безопастности, не так ли? Тассельхофф шлепнулся обратно на дно баржи и глубоко вздохнул.

— Его-то называют заливом, но он соединяется прямо с океаном. Корабли, ходящие в океан, все время приходят в Порт Балифор и отбывают из него. Как ни крути, мертвая сова на борту куда безопаснее живой акулы за бортом.

Не произнося ни слова, Вудроу пристроился рядом с Тасом. В молчаливом безветрии, в знойной духоте зловоние повисло над баржей, укрывая ее плотной пеленой. Друзья сидели спина к спине и молча смотрели на отвратительный совиный труп, изо всех сил желая оказаться где угодно, только бы не оставаться здесь. Вскоре Тас снова заскучал, поэтому он лишь рассеянно отметил, что на горизонте появилась какая-то точка.

— Что это, земля? — спросил он наконец, обратившись за помощью к юноше. Вудроу прищурился и вгляделся в направлении, указанном кендером. — Не может быть. Мы не движемся, а точка увеличивается в размерах.

— Это же судно! — внезапно вскрикнул Тас, чье острое зрение позволило наконец уловить движение. На веслах, предположил он, исходя из постоянной скорости корабля. Тас скакал как ужаленный, восторженно махал руками и вопил на пределе своей глотки. Вудроу схватил кендера за руку и тихо сказал: — Нам могут совсем не понравится те, кто плывет на этом судне. Тассельхофф посмотрел на Вудроу так, будто юноша внезапно выжил из ума.

— Что значит не понравятся? Они могут нас спасти! Что бы ни произошло, это лучше, чем барахтаться здесь, в особенности если учесть, что не может быть ничего интересного в куче мусора. Он снова пригляделся к темному пятнышку. — Кстати, мне кажется, уже поздно. Они нас заметили.

Когда гребцы приблизились, Тас рассмотрел увенчанные рогами головы — минотавры. Минотавры считались одной из самых необычных — и неружелюбных — рас Кринна. До Катаклизма их история включала в себя лишь предубеждения и порабощение, сначала гномами Кал-Такса (если верить легендам), и в конце концов Истарской империей. Внешность быков и невероятная сила сделали их одновременно презираемыми и самыми желанными рабами.

Никто, даже другой минотавр, не смог бы назвать никого из своего народа прекрасным. Рост и быков, и телок редко опускался ниже семифутовой отметки. Короткая, черная или бурая шерсть покрывала их мускулистое, наполовину бычье, наполовину человеческое тело.

Они были прямоходячими и имели руки, похожие на человеческие, но нижние конечности они позаимствовали у парнокопытных животных, и заканчивались они соотвественно раздвоенными копытами. Из висков росли рога длиной по крайней мере фут.

И хотя им приходилось носить одежду, в особенности за пределами островов, где находилась их родина, по человеческим меркам минотавры разгуливали полуобнаженными. Из одежды они признавали лишь доспехи, украшенные орнаментами и оружием, да короткие кожаные куртки.

Вскоре небольшой сверкающий баркас, мастерски сработанный умелыми руками, усилиями шестидесяти гребцов приблизился вплотную к барже, благо это позволял сделать попутный ветер. Все до единого минотавры на борту выглядели не то что не дружественно — они, казалось, были разгневаны. Они беззастенчиво разглядывали спутников, не делая попыток завязать беседу, а в центре их пристального внимания оказался Тассельхофф.

Кендер начал чувствовать себя не лучше любого из жучков, каковых он лицезрел в выставочной комнате Бодзила и Лигга. От мысли этой по телу его поползли мурашки.

— Привет, — закричал он, расплывшись в самой своей дружелюбной улыбке. — Я Тассельхофф Непоседа. А кто…

— Гоар. Недавно у нас были крупные проблемы с одним кендером на побережье Кровавого Моря.

Говорящий, несомненно лидер, если можно было считать признаком лидерства носимые им одним красные доспехи, был почти на голову выше всех остальных гребцов. — Недоразвитый и воровитый народец. Скажешь, ты не похож на остальных?

Говорил он неуклюже, но с идеальным произношением, будто выучил Общий язык по учебнику.

Тассельхофф слишком усердно пялился на чужое судно, чтобы сразу осознать оскорбление. Когда смысл слов наконец дошел до него, Вудроу заметил, что щеки кендера наливаются краской. Он вмешался раньше, чем кендер успел отвесить минотавру изрядную порцию своих знаменитых колкостей и обидных шпилек.