— Лавим! — закричала она. — Тьорл! Станах!

Молодой человек застонал и открыл глаза, темные и тусклые от невыносимой боли.

— Леди, — прошептал он. С трудом вздохнув и облизав языком окровавленные губы, он попытался начать снова: — Леди, не могли бы вы мне помочь?

Станах упал перед Музыкантом на колени, руки его дрожали. Он положил ладонь на грудь мага и ощутил слабое тепло уходящей жизни. Музыкант был еще жив, но это была уже агония. Говорить он уже не мог, лежал безмолвно и неподвижно.

Да, он еще не был мертв, но всем было ясно, что долго ему не протянуть. Обе его руки и несколько ребер сломаны, в легких полно крови.

Подошел Тьорл — он ходил осмотреть окрестности: не прячутся ли те, кто напал на Музыканта, где-то поблизости? В левой руке он держал лук и стрелу, в правой — старую флейту из вишневого дерева. Молча протянул флейту Станаху.

Станах взял флейту и осторожно погладил пальцами полированное дерево. Подумав, он положил флейту рядом с изуродованной правой рукой Музыканта.

— Где ты ее нашел, Тьорл?

— Недалеко отсюда. Станах, мне надо прямо сейчас поговорить с тобой. Станах кивнул и медленно поднялся на ноги. Эльф посмотрел на Музыканта, затем оглянулся на Кельду. Она стояла с Лавимом в стороне, у края поляны, Тьорл жестом попросил ее подойти.

— Побудь с ним, Кельда.

Кельда не произнесла ни слова. Она присела рядом с магом, ее зеленые глаза были невыразимо печальны, лицо залито слезами. Лавим молча опустился на землю рядом с ней. Станах мельком взглянул на них и пошел за Тьорлом в глубину леса.

Тьорл вложил стрелу в колчан, но лук зачехлять не стал.

— Твой друг выглядит так, будто побывал в лапах целой шайки бандитов. Станах молча кивнул.

— Я не обнаружил никаких следов того, что здесь кто-то был. Ничего, ни малейшего следа. Да и сам он непонятно как оказался здесь… Что ты думаешь обо всем этом?

— Я не знаю. Он ведь маг и… — Станах откашлялся. — В Торбардине знали о его переносящих заклинаниях. — Он чуть заметно улыбнулся. — Он мог перенести куда угодно и кого угодно, правда, после этого любого просто выворачивало наизнанку… Впрочем, я не думаю, что его изуродовали далеко отсюда: у: него не хватило бы сил, чтобы перенести себя на большое расстояние. А далеко ли отсюда дорога в Старую Гору?

— Миль пять, может быть, немного больше, — сказал Тьорл.

— Значит, вот там его и схватили. Или где-то поблизости от того места, где он ждал меня.

— Извини меня за то, что…

— Да чего уж тут, — проворчал Станах.

Он повернулся и пошел назад, к Музыканту, но не успел сделать и двух шагов, как Тьорл схватил его руку.

— А как насчет Меча?

— Насчет Меча? — Станах прикрыл глаза. — Я не знаю, — с горечью сказал он. — Я же не пришел к Музыканту вовремя, понимаешь? Я не смог помочь ему — и он уже не сможет помочь мне. Пусти меня хоть посидеть с ним, пока он еще не умер.

Гном повернулся и пошел к магу. Тьорл молча последовал за ним.

Кельда подвинулась, освобождая Станаху место рядам с собой.

— Он еще дышит. Станах. Он еще жив.

Станах ничего не ответил, только вытер рот ладонью и кивнул он смотрел на изуродованные руки Музыканта.

Кельда тоже взглянула на руки мага и прошептала:

— Для чего они это сделали?

— Так он не мог защитить себя с помощью магии. — Станах пальцем коснулся флейты. — Но они ничего не знали об этой дудочке, и она помогла ему уйти от них. Помогла уйти, но не спасла ему жизнь.

"Ах, Джорди, — думал Станах. — Прости меня, Музыкант".

— Мы могли бы переночевать здесь, — вдруг сказал Тьорл. — Это, конечно, не лучшее место для ночлега, но зато холм скроет от посторонних свет нашего костра, и это лучше, чем сидеть на вершине холма, но без костра. — Тьорл увидел, что кендер хочет что-то спросить, и веско сказал Лавиму: — За костер будешь отвечать ты. Договорились?

Лавим встал и, бросив взгляд на Станаха, отправился в лес. Эльф поднялся на холм — наблюдать за окрестностями. Кельда, на глазах которой погибла вся ее семья, смотрела в глаза гнома и видела всю его безутешную скорбь — она чувствовала, что сейчас не должна оставлять его одного рядом с умирающим другом.

Солинари, как всегда, первой взошла на небосклон, Лунитари еще оставалась за горизонтом. На поляну опустилась темно-синяя холодная ночь. Освещенные пляшущим светом костра облетевшие кусты были похожи на паутину. Когда свет красной луны коснулся вершины холма, Станах вдруг осознал: он уже не слышит дыхания Музыканта. Он наклонился и осторожно коснулся рукой груди мага; она даже и слегка не вздымалась, — биение жизни из нее ушло.

Станах сидел неподвижно и слышал только удары собственного сердца.

— Прости меня, — прошептала Кельда.

Гном молча кивнул. Он посмотрел на нее, потом на Королевский Меч, все еще висевший у нее на бедре. Отблески пламени и тени скользили по золоту и серебру рукояти, холодно мерцали сапфиры. Станах подумал: он мог бы увидеть темно-красное сердце стали даже через грубую кожу ножен.

Кельда положила на его правую руку свою.

Станах молчал.

Музыка, которая так очаровывала гномских детей, улетела навсегда. Магия кончилась. Джорди мертв. И Киан тоже мертв.

Станах и не пытался скрывать своих слез.

Где Меч?

Твердый и холодный, как обсидиан, голос превращался в мрак. Мрак превращался в голос. Хаук не знал, видел ли он гнома глазами или чувствовал его, подобно ночному кошмару, в своем мозгу.

— Где Меч?

Хаук отвечал кратко. Гном мог читать его мысли. Или же он сам был внутри его головы?

— Не знаю… Не знаю…

Допросы напоминали бой на мечах: парирую, уклоняюсь, отступаю, снова парирую. Подобно бойцу, за спиной которого скалистый обрыв, Хаук знал, что не может себе позволить долго отступать.

Его ответы были чистой правдой. Он действительно не знал, где сейчас Меч.

— У кого Меч?

— Не знаю. Не знаю, — говорил он себе. — Я не знаю ее имени.

Он спрятал образ рыжеволосой барменши за стеной своей, воли и памяти.

— Это мое, — твердил он себе снова и снова. — Мое!

Он прятал это, словно скупец — свое несметное богатство.

Смех Рилгара иглами вонзался в Хаука. Подобно шахтеру с острой киркой, маг проникал в глубины сознания Хаука, отыскивал там воспоминания и освещал их белым холодным светом.

Вот Хаук ощутил запах табачного дыма в той таверне.

Рилгар снова засмеялся. Белый свет исчез, но; его отсвет бился и пульсировал в мозгу Хаука. Между одним ударом сердца и следующим вздымался высокий столб пламени. Завывал штормовой ветер.

Хаук почувствовал вкус эля во рту. Серебристый отсвет рассек дым. Он увидел голубые глаза Тьорла — веселые глаза своего друга.

Нож торчал точно в центре деревянного подноса. Звук от вибрации лезвия все усиливался и усиливался. Пол в камере содрогался, как при землетрясении.

Снова упала темнота, и Хаук с дрожью в сердце впустил ее в свое тело, убеждая себя, что это темнота добрая. Она надежно укрывала сокровище.

Смех Рилгара превратился в гудящий шум таверны. Хаук вдруг увидел Тьорла в глубинах своей памяти и уцепился за образ своего друга. Он постарался полностью заполнить память воспоминаниями об эльфе.

Кровь капала на камень, просачивалась сквозь каменный пол. Тьорл лежал мертвым у ног Хаука. Руки эльфа зажимали смертельную рану на животе.

Меч Бури выпал из рук Хаука, кровь стекала по его лезвию.

— Где Меч?

Хаук откинул голову и застонал от горя и ярости.

Он никогда, даже на мгновение, не позволил себе вспомнить девушку с золотистыми косами и изумрудными глазами. Теперь она не была реально существующей. Она была только светом, ярким воспоминанием в темноте. Но это было только его воспоминание, и он хранил его, он держался за него, как утопающий держится за последнюю доску разбитого штормом судна. Больше у него ничего не было.

Станах начал строить пирамиду магу еще до того, как закатились луны. Ходивший в дозоре по вершине холма Тьорл подумал, что гном строит пирамиду с равнодушием каменщика, выкладывающего стену чужого дома. В основу пирамиды Станах положил крупные камни — их он скатил с вершины холма. Гном не Просил помощи, но и не стал возражать, когда Тьорл, сказав Кельде, чтобы она подежурила вместо него, принялся таскать камни для пирамиды. Они не сказали друг другу ни слова, оба очень устали, и каждый думал о своем. Когда рассвет окрасил небо холодным голубым светом, пирамида была построена и была готова принять тело мага.