Тьорл заслонил Кельду собой.

Глаза солдата сузились. Он положил руку на эфес меча.

— Ну, — сказал солдат. Его пальцы с силой сжали рукоять. — Сентиментальное прощание. Разве ты не собирался уходить, эльф?

Драконид коротко хохотнул — жестко, лающе.

— Думаю, он собирался, Хариг. Их поцелуй, конечно же, был прощальным, последним.

Руки Тьорла уже зачесались от желания взяться за меч. Кельда глядела на солдат со страхом, ее глаза расширились, дыхание перехватило, жилки на шее дрожали.

— Готов поспорить: она забудет эльфа сразу, как только он умрет, Хариг. Как думаешь, ты с ним сумеешь справиться один?

— С эльфом-то? Хариг фыркнул. — Мой меч уже проливал эльфийскую кровь и раньше. Он у меня, конечно; старый, но для такого дела вполне годится.

Тьорл схватил Кельду за плечо и выхватил меч Хаука из ножен у нее на поясе. Хариг тоже вынул меч. Дракониды стояли поодаль. Они пока не вмешивались, но их глаза были красными и злыми.

Хариг усмехнулся, вновь показав гнилые желтые зубы.

— Ну, что скажешь, эльф? Девчонка стоит того, чтобы за нее сражаться, а?

Ветер зашумел на вершине холма, он принес из долины запах пожарищ и смерти. Сапфиры на рукояти меча Хаука замерцали, будто запели беззвучную песню света.

Тьорл начал бой легко, не защищаясь, а нападая.

— Вся твоя кровь, — сказал он ледяным голосом, каким умеют говорить только эльфы, — вся твоя кровь не стоит капли крови из ее мизинца.

Глаза Харига были мутны.

Вот меч в руках Тьорла взлетел высоко вверх и резко упал. Два драконида одновременно взвыли, Кельда вскрикнула. Хариг умер, не успев даже сдвинуться с места.

Реакция Тьорла была мгновенной. Он схватил Кельду, прижал ее к себе. И тотчас вытянул руку с мечом в сторону двух воющих солдат.

— Учтите: я и вас прирежу как цыплят.

Солдаты уже подходили к нему с обнаженными мечами. Один драконид зашипел, словно змея, что собирается напасть на жертву. Тьорл взмолился богам, которыми он так долго пренебрегал, взмолился богам, чтобы только что сказанные им слова стали истиной.

Станах и Лавим бежали сломя голову — впрочем, как и преследующие их дракониды. Кендер перебирал своими маленькими ногами быстро-быстро. Три кожаных и два матерчатых кошелька на поясе у него мелодично позвякивали. Лавим уже дышал с трудом, как старые кузнечные мехи, и не смеялся вслух, хотя Станах видел: его сияющие зеленые глаза по-прежнему смеются.

Когда один из преследователей поскользнулся и, шлепнувшись в грязь, обрызгал двух других драконидов, заоравших благим матом на всю улицу, Лавим замедлил бег и обернулся: ссорящиеся дракониды его забавляли. Станах снова схватил кендера за руку и, таща Лавима за собой, нырнул в переулок. Гном остановился, намереваясь стряхнуть с себя грязь, но. тут в переулке появились дракониды, и Станаху с Лавимом снова пришлось бежать. Сердце Станаха колотилось о ребра, ноги стали тяжелыми, будто налились свинцом, бок болел.

Едва они достигли последнего поворота, за которым дорога выходила из города и спускалась в долину, как услышали громкий женский крик.

Завернув за поворот, Лавим крепко схватил Станаха за руку.

Станах замер. Эльф, которого он искал все утро, дрался с двумя солдатами. Кровь струилась по его правому плечу и по лицу.

Девушка — барменша из таверны Тенни — подбирала на дороге камни и бросала их в сражающихся с эльфом солдат. Задумала она, несомненно, благое дело, но, увы! помочь эльфу она ничем не могла, так как бросать камни не умела и они попросту не попадали в солдат.

Но вообще-то, почему она здесь, да еще вместе с эльфом?

Держа меч обеими руками, эльф сражался умело, но Станах знал, что даже самый искусный воин не может долго биться против нескольких противников. Эльф скоро устанет, и дракониды легко убьют его.

Лавим, свято верящий, что каждый, кто сражается с драконидами, его друг, с воинственным криком подбежал к одному из дравшихся солдат и ударил его головой в спину. Солдат обернулся, кендер отскочил и побежал вниз, по дороге в долину, драконид бросился за ним.

Станах действовал более осторожно; в отличие от Лавима, он ни на минуту не забывал о тех четырех драконидах, что преследовали их. Кендер, девушка, потерявший много крови эльф и все еще тяжело дышащий после быстрого бега гном не; смогут одолеть шести драконидов Потрошителя. Однако же сейчас было пока всего два драконида, и они должны как можно быстрее умереть. Возможно, это хоть немного охладит пыл четырех преследователей.

Ничего так не хотелось сейчас Станаху, как оказаться где-нибудь подальше от Старой Горы!

Но, не раздумывая более, он подскочил к нападавшему на эльфа дракониду, вонзил в него свой меч и сразу выдернул его, а обессилевший от усталости и потери крови эльф уже, упав на колени, выронил свой меч. Станах протянул руку, чтобы поднять меч и отдать его эльфу, протянул руку не глядя, но оказалось, что тот уже сам поднял его и вновь сжимает рукоять своего меча.

Станах взглянул на рукоять меча — дыхание его перехватило.

Сквозь кровь, покрывавшую клинок, струилось темно-красное сияние. "Великий Реоркс! — воскликнул про себя Станах. — Так ведь это же он! Меч Бури!"

Гнавшийся за Лавимом солдат поскользнулся и упал, кендер быстро поднял с дороги большой камень и с силой бросил его в голову противника; треснула кость, солдат вскрикнул, а Лавим тотчас добил его вторым камнем.

Станах, качая головой, смотрел на тяжело дышавшего эльфа, бледного от потери крови, с тусклыми глазами, едва живого от усталости. "Если ты умрешь сейчас, — вдруг безжалостно подумал Станах, — я получу то, что искал! И я буду тебе благодарен за это! Да, я буду очень тебе благодарен!"

Но эльф не собирался умирать. Вот он поднял голову, стер кровь с лица и посмотрел Станаху прямо в глаза.

— Раны мои отнюдь не смертельны.

Станах хмыкнул:

— Но можешь ли ты бежать?

Эльф еле заметно вздрогнул, переспросил:

— Бежать? Могу, если должен.

Станах указал рукой в сторону города. Как он и предполагал, из-за поворота показались четыре драконида.

— Да, ты должен бежать, — сказал он жестко. "Да, — повторил он про себя, — ты должен бежать! Ты с Мечом Бури побежишь вместе со мной!"

И они побежали. За Станахом и Тьорлом побежали Лавим и Кельда.

Здесь совсем не было света. Здесь вообще ничего не было. Придя в себя, Хаук даже не знал, сколько времени он здесь…

Он не был ни связан, ни закован, но все равно не мог двигаться. Он лежал на мокром камне, и холод просачивался в него, мертвой хваткой сжимал тело. Казалось, он вообще никогда в жизни не чувствовал тепла. В его памяти оставались только пронзающий душу страх и без конца повторяемый вопрос:

— Где меч с украшенной сапфирами рукоятью?

Будучи здесь, он умирал дважды. Первая смерть была быстрой и мучительной: он чувствовал, как холодная сталь вошла в его тело, как вытекла из него кровь. Во второй раз он лежал в кромешной темноте, лежал целую вечность, чувствуя медленное приближение смерти, осознавая ее безжалостную, неотвратимую поступь, слыша, как она накатывается на него, подобно буре, врывающейся в долину. И тогда он тоже не был связан, но не мог двигаться, он беспомощно лежал в темноте, ощущал приближение смерти и безмолвно молился всем богам, которые, как ему казалось, могли его слышать. Смерть к нему придет, видима, еще не раз, ее шаги подобны грому, ее голос — как погребальная песнь, в которой звучит его имя.

А между двумя этими смертями — без конца повторяемый вопрос:

— Где меч с украшенной сапфирами рукоятью?

Хаук ни разу не ответил на этот вопрос. Он не позволял себе даже думать о мече или о девушке из таверны, которой он его отдал.

Тот, кто убивал его дважды, вполне мог убить и девушку — мог погасить свет в ее зеленых глазах столь же просто, как человек гасит светильник.

Тот, кто убивал его дважды, мог пронзить ее сердце, подобно ножу, летящему, сверкая серебром, в голубоватом воздухе таверны, в центр подноса.