— Скоро пойдем. Тропа здесь идет вверх. Отдохни немного.

Кельда молча кивнула. Тьорл смотрел, как солнечный свет золотом красит ее волосы.

"Итак, кадушки, — говорил сам себе Лавим. — Может, они их сделали, а может, и нет. Но ведь никогда не узнаешь, можно ли что-либо сделать, пока не попытаешься это сделать, так?"

В вершинах деревьев вздыхал ветер. Лавим быстро шагал вверх по тропе. "Правильно, — думал он. — Разумеется, если у них там, в Торбардине, сады, они должны были что-то придумать насчет света".

Лавима уже не тревожило то, что он стал постоянно разговаривать сам с собой. Кроме того, он получал от этого такое же удовольствие, как от разговора с кем-либо другим. Да куда большее удовольствие! Сам себя он никогда не прерывал. А то ведь и Станах, и Тьорл, кажется, тоже — они ну просто удовольствие получали, прерывая его на каждом слове! Кельда, правда, иногда выслушивала его рассказы до конца… В общем, он радовался тому, что научился разговаривать сам особой. Он задавал себе вопросы и получал дельные ответы.

Он сошел с тропы там, где сломанный куст и примятая трава указали ему на то, что здесь прошел Станах.

Вот уж правду говорят, "топает, как гном"! Станах протоптал такую широкую тропу, что даже слепой мог увидеть, где он шел. Они ужасно неловки в лесу, эти гномы, ведь верно?

Вскоре Кендер увидел каменистую поляну. Лавим усмехнулся: "Готов спорить, он шел именно этим путем. Почему же он не оставил какой-нибудь прутик на тропе? Или какой другой знак? Ладно, спрошу его, как только встретимся".

Он вскарабкался на большой валун и осмотрелся. О да, Станах здесь, конечно, был. Некоторые камни перевернуты, лишайник с них прямо-таки содран. Лавим встряхнул головой. Яснее некуда, вот он, знак: Я ШЕЛ ЭТИМ ПУТЕМ.

Солнечный свет отразился от чего-то гладкого, красно-коричневого, лежащего между камнями. Лавим спрыгнул с валуна, подошел и вздрогнул: флейта мага! Он глубоко вздохнул, а затем протяжно свистнул. Флейта мага! Вот это находка!

Лавим поднял флейту и поднес ее к губам, ему не терпелось сразу же узнать: научит ли его флейта хорошо петь. Он попытался сыграть одну ноту, потом другую. И вдруг остановился, пораженный.

"Почему, — подумал Лавим, — Станах оставил флейту здесь? Он ведь всегда так старался не потерять ее и вдруг бросил ее здесь".

Кендер потер флейту пальцами, затем положил ее на ладонь так, чтобы на нее падал солнечный свет, полюбовался, глядя, как играют на дереве красные и коричневые блики. Неужели гном просто уронил ее?

Лавим фыркнул. Невозможно! Это же флейта Музыканта, и к тому же, как сказал Станах, магическая флейта! Два дня носить флейту на поясе, каждые пять минут проверять, не потерялась ли, а потом вот так просто взять и уронить?!

Кендер вгляделся в камни у своих ног. Здесь был кто-то еще. Точно! Около маленькой сосенки следы. Тьорл ведь здесь не был. Тогда кто? Кендер опустился на колени и, растопырив пальцы, приложил руку к следам. Один шире, чем другой, но оба одинаковой длины. Ясно, это тоже гном. Другой гном.

Но откуда взялся другой гном здесь, в лесу?

Тейвар!

— Правильно, — сказал сам себе Лавим. — Тейвар. Из этого следует…

Лавим зажал рот ладонью и огляделся вокруг. В подлеске вздыхал ветер. Река в долине что-то шептала и смеялась. Сойка, шумно хлопая крыльями, бранилась с кем-то на вершине дуба. Вокруг никого не было, и всетаки он услышал голос — глухой, как шум ветра или далекая песня флейты.

Лавим, слышишь: Станах в беде.

Кендер глянул на долину, потом посмотрел на заросли кустов у тропы.

— Где ты? — громко спросил он. — Кто ты и откуда знаешь, что Станах в беде?

Ты должен помочь Станаху, Лавим.

— Да, конечно, но… Подожди-ка минутку! А может быть, ты — один из тех…

Это сделал тейварец.

— Но как я узнаю, что ты нам не враг?

А почему я говорю тебе, что Станах в беде?

— Но почему ты не хочешь сказать, кто ты? И где ты?

Я сзади тебя.

Лавим обернулся. Сзади него никого не было. Лавим завертел головой во все стороны; Никого нет. Но не мог же он слышать голос, если некому было говорить? Или он снова начал разговаривать сам с собой?

Но это не его голос!

Лавим зажмурился, стараясь вспомнить, как звучал его голос, когда он разговаривал сам с собой. (Мысленно разговаривал, напомнил он себе.) Вспомнить не удалось и, решив, что это означает: он только что не разговаривал сам с собой, — кендер открыл глаза и снова внимательно осмотрелся.

Теперь слушай…

Голос доносился как бы отовсюду; сейчас он изменился, стал твердым, как сталь.

Лавим, ты звал меня. Теперь слушай меня! Иди за Тьорлом!

Кендер вздохнул. Если он сейчас все же разговаривает сам с собой, значит, он перенял у Тьорла и Станаха их дурацкую привычку перебивать говорящего.

— Я тебя звал? Никого я не звал. Я…

Об этом мы поговорим позже. А сейчас иди за Тьорлом!

Лавим послушно пошел назад к тропе. Затем побежал. Не от страха — от страха он бы не побежал! Он бежал, — шумно", как гном через кусты, — потому что внезапно понял: голос, который он слышал, не был его голосом, и разговаривал он вовсе не с собой.

Кендер бежал, смеясь и размахивая старой деревянной флейтой. Он догадался, кто с ним разговаривал.

Гнейсс услышал, как зашипели установленные в Зале Совета осветительные горелки; затем в них вспыхнуло пламя, взметнулось и сразу осело, стало ровным. Он потер виски: в последнее время его постоянно мучила головная боль. Причина этой головной боли — восемь сотен беглецов, сейчас они ждали решения своей судьбы в долине у Южных ворот. Их представителями, которых Гнейсс видел лишь мельком, были полуэльф и высокая красивая Женщина с Равнин. Гнейсс еще раз потер виски. Сейчас эти двое, сидя в прихожей, ждут решения Совета. Вскоре они должны будут вместе со своими людьми либо уйти из гномских владений, либо — Гнейсс утомленно вздохнул — поселиться в Торбардине.

Тан Девара оглядел широкий овальный стол. Лица сидевших вокруг стола танов назвать веселыми было нельзя.

Туфа внимательно изучал полированную поверхность гранитной столешницы.

Овражный гном Блаф постукивал ботинками по ножкам своего кресла; он не очень-то хорошо понимал, в чем именно заключается, особая важность сегодняшнего заседания, но ему сказали, что оно важное, а потому изо всех сил старался не уснуть.

"Если вообще может считаться бодрствующим тот, кто зевает каждую минуту", — сердито подумал Гнейсс.

Два тана дерро. Ранс из Дергара и Рилгар из Тейвара, для которых темнота была как вода для рыбы, старались быть в тени. Ранс в эти дни все время держался к Рилгару поближе; оба толстые, как блохи на ленивой собаке.

Хорнфел, глаза которого говорили о бессонной ночи, поднялся со своего места во главе стола:

— Мы все согласились с тем, что пора прекратить обсуждение вопроса о том, впускать ли в Торбардин бывших рабов Верминаарда, бежавших из шахт Пакс Таркаса.

Ранс поднялся, намереваясь прервать его, но Хорнфел, словно бы не замечая этого, продолжал говорить ровным голосом:

— Представители беглых рабов ждут нашего слова. Я не хочу заставлять их ждать и дальше. Кроме того, нам предстоит сегодня обсудить еще ряд вопросов.

Повисла напряженная тишина. Блаф перестал стучать ботинками по ножкам кресла.

— Итак, мы будем голосовать. — Хорнфел повернулся к тану Клара. — Туфа, скажи свое слово.

Тан Клара медленно поднялся:

— Мое мнение не изменилось. Я не пойду против решения Совета. — Он бросил быстрый взгляд на Рилгара. Я соглашусь с общим решением, каким бы оно ни было.

Гнейс тяжело вздохнул. Значит, может случиться так, что в конце концов именно его, Гнейсса, слово определит окончательное решение Совета… Как он и обещал Хорнфелу в недавней беседе у Южных ворот, он принял решение, которое казалось ему в данной ситуации наилучшим.