— Дядя Кит!

Ситаса покоробило то, что сын бросился прямо к дяде. Но юноша тут же остановился и изобразил церемонный поклон.

— Пойди сюда. Перестань вести себя, словно придворный шаркун! — Кит сжал племянника в объятиях, чувствуя, что взгляды его детей прикованы к нему. Ульвиан и Верханна, будучи моложе Ванести, из-за примеси человеческой крови созревали быстрее. Они уже превратились в молодых людей и презрительно наблюдали за этой вспышкой детской радости.

А может быть, они чувствовали, что отношение их отца к племяннику отличается от отношения дяди к ним. Между ними никогда не было этих «Дядя Ситас!» и «Пойдите сюда, дети!» Они были полуэльфами, и в семье Пророка для них не было места.

Возможно, они и понимали, но не прощали.

— Это мне напомнило о последнем деле. — жестко произнес Ситас.

Он успокоился, когда Ванести оставил Кита и отошел к двери, где стояли Ульвиан и Верханна.

— Ванести пора начать обучаться воинскому искусству. Он презирает городские школы и принудил меня обратиться к тебе с просьбой: возьмешь ли ты его к себе в ученики?

Кит- Канан на мгновение откинулся на спинку кресла, чувствуя, что Ванести с надеждой смотрит на него. Он почувствовал прилив гордости и любви. Ему нравился молодой эльф, он чувствовал, что из него выйдет отличный воин — у него получилось бы любое дело. Но в то же время его грызло воспоминание.

Предложение напомнило ему об Ульвиане. Кит назначил своего сына в оруженосцы к Парнигару, своему лучшему воину. Но молодой полуэльф оказался таким ленивым и невосприимчивым к учению, что Парнигар был вынужден отослать его обратно к отцу. Неудача гораздо сильнее огорчила Кит-Канана, чем Ульвиана.

Но, глядя на юного Ванести, так напоминавшего самого Кит-Канана в молодости, он уже знал, каким будет его ответ.

— Это честь для меня, — серьезно ответил Кит.

Стареющая женщина наблюдала в зеркале за изображением эльфа. Зеркало было составлено из кусочков, и нескольких осколков недоставало. Ведь оно было воссоздано практически из ничего. Пять лет назад Сюзина наняла нескольких эльфийских умельцев, чтобы соединить эти осколки, которые она хранила долгие годы, и с помощью своего искусства они вернули зеркалу часть прежней силы.

По- видимому, теперь, когда они с мужем все больше отдалялись друг от друга, Сюзине ничего не оставалось в жизни, кроме наблюдения за происходящим вокруг. Зеркало давало такую возможность, и ей не нужно было покидать свою карету и подвергаться едва уловимым насмешкам эльфов Сильванести.

Вспомнив о Герматии и Квиманте, Сюзина вспыхнула — их колкие замечания ранили ее десятки лет назад, когда она еще позволяла себе обращать на них внимание. Но даже колкости были лучше надменного молчания Ситаса, ее собственного деверя, который едва замечал ее.

Разумеется, и среди эльфов находились добрые души. Нирикана всегда относилась к ней как к дочери, и Таманьер Амбродель старался быть ей другом. Но старость отняла у жены Кит-Канана и это утешение. Как могла она чувствовать себя дочерью Нириканы — эльфийская женщина, которой было четыреста лет, рядом со стареющей Сюзиной казалась молодой женщиной. Сюзина теряла слух, и разговаривать с ней стало трудно; даже Таманьер Амбродель был вынужден выкрикивать свои замечания, часто повторяя их по два-три раза. Она решила, что для нее будет лучше просто избегать двух добросердечных эльфов.

И она сидела в закрытом экипаже, который подарил ей Кит-Канан. Большая карета была комфортабельно оборудована, здесь даже имелась мягкая кровать — в которой она спала всегда одна.

И снова, как тысячи раз до этого, Сюзина размышляла о своей удивительной судьбе, о любви к эльфу, который неизбежно переживет ее на сотни лет. Она не сожалела ни о чем. Годы счастья с Кит-Кананом были лучшими в ее жизни. Но эти годы остались позади, и если десятки лет назад она не сожалела о своем выборе, то теперь не могла отогнать прочь горечь, ставшую ее постоянной спутницей.

Дети не принесли ей утешения. Ульвиан и Верханна, казалось, стыдились происхождения своей матери и избегали ее, всячески стараясь изображать настоящих эльфов. Мать чувствовала к ним жалость: их отец никогда не выказывал им горячей любви, словно сам втайне стыдился их смешанной крови.

Сюзина стала слишком стара, чтобы ездить верхом, и муж возил ее в карете. Она чувствовала себя каким-то грузом, который Кит-Канан был обязан доставить по назначению, прежде чем заняться своими делами. Как долго сможет она выносить это? Что же ей предпринять, чтобы изменить свою угасающую жизнь?

Мысли женщины обратились к врагу — к врагу ее мужа и ее собственному. Она боялась генерала Гиарны больше, чем когда-либо. Сюзина часто наблюдала за ним в собранное из кусков зеркало, поражаясь его моложавости и энергии. Она чувствовала, что он владеет какой-то силой, более страшной, чем она подозревала сначала.

Нередко ей на ум приходила сцена убийства генерала Барнета. Сюзина вспомнила, как ей показалось тогда, что он словно высосал из старика жизненные силы. Теперь она понимала, что именно это и произошло. Сколько еще жизней поглотил Генерал-Мальчишка за эти годы? Какова была истинная цена его вечной молодости?

Мысли ее снова перенеслись к Кит-Канану, и в зеркале показалось его изображение. Он был на совете. Он был достаточно близко к ней, чтобы она могла ясно видеть его. Изображение в зеркале увеличилось, и она заглянула в его глаза, в то, что скрывалось за ними. Теперь она видела перед собой его подсознание — она научилась проникать в него несколько лет назад.

Сюзина видела войну, постоянный страх внутри него, затем оставила это и обратилась к более мирным вещам. Она искала образы его трех возлюбленных — она привыкла видеть в его мыслях эльфийских женщин, Анайю и Герматию. Сюзина искала свой собственный образ — образ молодой женщины, соблазнительной и чувственной. В последнее время его было все труднее находить, и от этого ей становилось еще хуже.

На этот раз она не смогла увидеть воспоминания о себе. Даже волшебница Анайа исчезла, сменившись изображением высокого, стройного дерева. Затем она увидела Герматию и желание в подсознании Кита. Это было новое ощущение — оно заставило зеркало внезапно запылать, и Сюзина отвернулась. Изображение померкло, и глаза ее наполнились слезами.

Медленно, осторожно она спрятала зеркало обратно в ларец. Пытаясь успокоить дрожь в руках, она огляделась в поисках своего кучера. Она знала, что Кит-Канан вернется не раньше чем через несколько часов.

Но тогда она будет уже далеко.

Верховный вождь племени горных великанов селения Хиллрок вытянул мускулистые руки, остро почувствовав, что они стали не такими послушными, как прежде. Приложив огромную руку к голове, он провел грубыми пальцами по волосам — казалось, с каждой неделей их выпадает все больше.

Прищурившись на заходящее солнце, он оглядел мирную деревушку, состоявшую из просторных пещер, вырубленных в скале в этой укромной долине. На востоке вздымались громады гор Халькист, на западе торы переходили в равнины Сильванести.

Тридцать лет он правил племенем, и эти годы были добрыми для его народа. Добрые годы, но они уже позади. Пощупав широким языком одинокий зуб, гордо торчавший из нижней челюсти, верховный вождь принялся размышлять о будущем.

Его тянула какая-то неодолимая сила, тянула прочь из его мирной долины. Сам не понимая почему, горный великан, когда-то прозванный Однозубым, чувствовал необходимость уйти, направиться туда, через равнины. Он не хотел подчиняться этой силе — он почему-то знал, что, покинув долину, назад не вернется. Он не понимал, что все это значит, но с каждым днем его тянуло прочь все сильнее.

Наконец, горный великан собрал своих жен, шлепая и поругивая их, пока они не утихомирились.

— Я ухожу, — громко заявил он.

Формальности закончились, и он, подняв дубину, отправился в путь. Что бы ни заставляло его идти на равнины, он знал, что это связано с эльфом, который когда-то был его другом.