— Ниоткуда, — просто ответил Дензил. — Я наблюдал за драконом, пока он не превратился в точку. Кажется, мы движемся в верном направлении.

Он искоса взглянул на солнце, готовое вот-вот занырнуть за вершину, и прищурился. — Нынешней ночью остановимся тут.

Он спрыгнул с Черепа, прошептав на ухо беспокойному животному несколько ласковых слов. Конь неспеша отправился пастись к ближайшему дереву.

— Вот это фокус! — голос Гизеллы выдавал неподдельное восхищение. Тем не менее руку она протянула с наигранной скромностью. Дензил помог ей спешиться.

— У нас с Черепом взаимопонимание, — загадочно прокомментировал он. Отвернувшись от Гизеллы, он пошел за необходимым для предстоящей ночи. Вокруг в избытке валялась хвоя и сухие ветки, так что не прошло много времени, как в каменном кругу вспыхнул крохотный, бодрый огонек. Наспех отряхнув с ладоней иголки и пыль, Дензил полез в свой походный мешок и извлек оттуда вязанку полосок сухого мяса и фрукты, предназначенные им на обед. И только покончив со всем этим, он обернулся и обнаружил, что Гизеллы рядом нет. Ярость, единственная эмоция, которую Дензил так и не научился скрывать, залила пунцовым его щеки.

Но не прошло и секунды, как из-за круга деревьев на поляну шагнула гномиха, завернутая в тонкую красную шаль, и улыбнулась:

— Я нашла неподалеку отсюда небольшой горный ручей. Вода потрясающе холодная, но я…

Дензил шагнул ей навстречу и, зло выкрутив запястье, выдернул из-под деревьев на поляну. — Никогда не делай так больше. Улыбка Гизеллы мгновенно растаяла.

— Я отошла всего на несколько минут. И вообще, кто давал тебе право командовать? — Она попыталась освободить руку. — Эй, ты делаешь мне больно!

Сильные пальцы продолжали сжиматься на запястье до тех пор, пока на коже не проступили темные пятна. Глотая выступившие слезы, она рванулась сильнее, и только тогда Дензил освободил руку. Гизелла потерла затекшую кисть и молчаливо уставилась на него.

— Это маленькое путешествие было поступком безрассудным и опасным. Никогда не знаешь, что ты найдешь — или что отыщет тебя — среди деревьев, — больше объяснений с его стороны не последовало.

Гнев и растерянность гномихи сами собой прошли. Подумать только, этот красавец мужчина беспокоится о ней! Поплотнее закутавшись в шаль, Гизелла пристроилась на гладком булыжнике поближе к огню. — Что на обед? — поинтересовалась она ледяным голосом, сохраняя дистанцию.

Дензил перебросил ей маленький пакетик обернутого в ткань сухого пайка. Гизелла быстро взглянула на неаппетитый кусок и задумчиво подбросила его в воздух. Хоть и видок у такой еды оставляет желать лучшего, ее вряд ли можно назвать нездоровой, тем более не ела она с утра. Гизелла передернула плечами и вскоре уже рассеянно обгладывала полоску говядины, слишком занятая пикантными размышлениями о Дензиле.

В это время Дензил растянулся на одном из ковриков, положенных им у огня, и принялся ковыряться в зубах заостренной веточкой. Пристально глядя в огонь, он вдруг сказал:

— Эта ночь напоминает мне любимое стихотворение. Ты любишь стихи? — Не дожидаясь ответа, он начал декламировать благоговейным голосом, энергичным и вдохновенным: Успокоение дарует древний лес, Даруют мир его роскошные дворцы, И тлену нет здесь места — Стройные деревья зеленью одеты. Созревшие плоды не падают с ветвей, Потоки неподвижны и прозрачны Как стеклышки, и сердце отдыхает В неугасающих лучах дневного света. Под сенью крон уставший от забот Охотно променяет их на сон. И суетливый гомон птиц, любовь — Все остается где-то за границей. Болезни, страх исчезнут без следа, И память станет чистою страницей. Успокоение дарует древний лес, Даруют мир его роскошные дворцы. И свет столь ярок, что в смятеньи Под его натиском распалась тьма. Под кронами зелеными нет тени, Ибо забыта здесь давно она В слепящем и приятном свете, Прохладном аромате ветра, И тлену места нет здесь — Стройные деревья зеленью одеты. Тут тишина царит, и даже песня Сменяется безмолвием покоя. Такого мир не мог даже представить — А тут, за гранью, все так ясно, Что чувства не нуждаются в ответах, И остается наблюдать с отрадой: Созревшие плоды не падают с ветвей, Потоки неподвижны и прозрачны И осушатся слезы с наших лиц, Ибо сойдет с небес благословенье, Спокойствие разлившейся рекой На наши души раненые хлынет. И перед странником откроется прямой, Неуловимый вечно путь Домой, Как дуновение, и сердце отдыхает В неугасающих лучах дневного света. Успокоение дарует древний лес, Даруют мир его роскошные дворцы, И тлену нет здесь места — Стройные деревья зеленью одеты. Созревшие плоды не падают с ветвей, Потоки неподвижны и прозрачны Как дуновение, и сердце отдыхает В неугасающих лучах дневного света. Резко выдохнув, Дензил закончил говорить, но так и не отвел взгляд от пламени. — Песня птиц Вайретского леса, Квивален Сот, — печально пояснил он.

Со своего коврика Гизелле был отчетливо виден его точеный профиль. До чего же сложным был этот человек -

Дамарис неуверенно коснулась плеча визжащего человека.

— Если вы не возражаете против моей болтовни, то должна признаться, что вид у вас донельзя расстроенный.

Финес все еще сидел на столе, прислонившись к стене Винсентовой комнаты, поскуливая от страха и бормоча себе под нос что-то невразумительное. Когда Дамарис заговорила с ним, он наконец закрыл рот и первый раз поднял на нее заплаканные глаза. — Дамарис Метвингер, я полагаю?..

— Это я, — вежливо отвечала она. И светло-синие глаза, и улыбка ее источали искреннее благодушие. — А ты кто? Трапспрингер второпях представил присутствующих.

— Рад, что все устаканилось, — мягко проговорил огр, продолжая приготовления к еде, будто не произошло ничего необычного. — Вы найдете это пристанище почти комфортабельным, а кроме того, повторюсь, я отличный повар. Вам тут понравится, а однажды вы просто привыкнете.

— Но мы не можем оставаться! — закричал Финес, неистово забившись в оковах, сковавших его запястья. — Это почему же? — поинтересовался огр, упрямо уперев руки в боки.

— Прекрати, Финес, — зашипел Трапспрингер. Как любой кендер, старик не отличался особенной осторожностью. Но он был согласен с тем, что впавший в истерику человек может положить внезапный конец тому, что может оказаться довольно интересным приключением — положить конец остатку его жизни.

— Финес хотел сказать, — пояснил Трапспрингер, — что мы не хотели бы бесцеремонно вмешиваться и утруждать тебя, о благородный великан.

Огр широко улыбнулся, продемонстрировав два ряда неровных, желтых, полусгнивших зубов. — Вы не помешаете мне! Я люблю общество! Именно поэтому я здесь и нахожусь. — Ты здесь только за компанию? — даже Трапспрингер был немало смущен.

Винсинт разложил в четыре оловяные тарелки по высохшей до золотистого оттенка рыбешке.

— Ну, в общем-то, да. Видите ли, много лет назад я пришел сюда из земель, где живут огры, на северо-восток отсюда, в составе одной из групп захватчиков. Он полил рыбу тягучим белым соусом.

— Один из сородичей ранил меня стрелой, а после они оставили меня тут, умирать. Не помню, сколько времени я провел здесь, от нагноения у меня начался бред. Следующее, что я помню — я лежал в самой мягкой постели Кринна! Меня нашли несколько кендеров, принесли в свой дом прямо за Руинами и вылечили целебными травами.

Глаза Винсинта затуманились от теплых воспоминаний. Он задумчиво качнул головой, и на тарелку упала одинокая слеза.

— Рана моя оказалась серьезной, так что лечение заняло уйму времени. Кендеры обходились со мной, как со своим, и научили меня своему языку. Вот и ответ на вопрос, который ты задала раньше, — обратился Винсинт к светловолосой девушке.

— А почему ты не вернулся домой, когда выздоровел? — спросила Дамарис, отрезая кусочек вкусной дымящейся рыбы. Винсинт содрогнулся.

— Вы, кендеры, все такие проныры? Ну хорошо, раз уж тебе так интересно, это вовсе не было случайностью, когда меня ранил один из моих собственных соотечественников. — Очевидно, мысли эти по сей день причиняли огру страдания. — Наверное, мой народ считал, что я недостаточно кровожаден для огра. Я мог без проблем убивать и терроризировать, да и сейчас могу, но я никогда не превращал убийства в способ существования! Надеюсь, вы понимаете, о чем я… Огр понурил массивные плечи. — Они нашли благоприятную возможность от меня избавиться. Он тяжко вздохнул. — Так что, как видите, не к чему было возвращаться…