Смерть на рассвете Перевод А. Ибрагимова Путник, в путь выходи на рассвете. И босыми ногами топчи влажную, словно нос у собаки, траву. Пусть утренняя заря задувает лампады. Смотри, как солнце проходится легкой кистью по небу и ноги — обутые в вату — спешат ранних червей рассекать мотыгой. Тени уже не таят в глубине сумерек смерти и грустной усталости. Это мерцание мягкое и отползающий мрак. Пляшущее ликованье и страх за беспомощный день. Обремененные грузами, безликие толпы ползут — будить безмолвные рынки. Немые, поспешные шествия на темно-серых дорогах. И вдруг — холод по телу. Погиб одинокий трубач зари. Белых перьев каскады. Увы, напрасная жертва. Кругом продолжался мрачный обряд. Правой ногою — к счастью, левой — к беде. «О сын, — умоляет мать, — никогда не ходи по голодным дорогам». Путник, в путь выходи на рассвете. Обещаю тебе чудеса священного часа. Знаменья в хлопанье крыл. Злая расправа… Кто выдержит гнев человека, шествующего вперед? О мой брат, мой двойник, безмолвствующий в объятиях своих откровений, неужто этот лик искривленный — я? Реквием Перевод А. Ибрагимова 1 Скользишь недвижно над прудом недвижным, что бережно хранит твой робкий след. Там, где на корточки присела тьма, — белеют крылья. Твоя любовь — как паутина. 2 Ты слышишь ветра похоронный плач? Настал ученья час. Учи меня безбольному распаду в странной тревожности. Печаль — как сумерки, целующие землю. 3 Не стану высекать подушку — вдали от облаков — для ложа твоего. Но — чудо! — ты растешь, едва прижму тебя к груди, израненной шипами. 4 Перелилась вся кровь твоя, до капли, в печаль, мерцающую в дымке дня, в вечернюю росу, что ручейками бежит в корнях волос, где буйствуют желанья. О, жгучая тоска! Тоска! Палимый жаждой, пушинки слез твоих глотаю. Будь испепеляющим печальным ветром, я влагой напою тебя, как дождь. 5 Соединим — ладонь к ладони — руки, и тонкий слой земли меж ними вскормит несчастного найденыша любви. Беззвучный шепот выманил тебя туда, где мы, бывало, сидели вместе, соединив — ладонь к ладони — руки. Сидел я в ожиданье одиноком. Сквозь пальцы сеялась земля. 6 Мне приходить к могильному холму, следить за единеньем тайным. Когда-нибудь прививок родит печальные плоды. Мне лить сухие слезы над камнем, знаменующим безмолвье прирученной решимости. Мне приходить к могильному холму, пока не станут прахом и надежды; я вижу болью сердца, как термиты копаются во внутренностях белых, как сохнут муравьи в сетях извилин мозга. Так что ж, резвитесь там, где голова лежит обритая. Берите все. Скачите, кувыркайтесь, стражи смерти, по глине, поглотившей лоск волос. Я знаю этот холм, что самочинно захвачен сорняками. Здесь могильница ее тревог и опасений. 7 Ту чашу, что я нес, верни ее, тогда тоска срастит отторженную ветвь. Ту землю, что я сыплю на крик души твоей, — лелей ее: Она познала преклоненье плуга. И чтоб не опалять дыханьем — помни, что этот воздух закален, как сталь, в неистовых каденциях огня. Отнюдь не Феникс я. Смиренье пред очистительным ее пыланьем — вот завещанье урны. Но раскаляющий не молкнет рев и лужи солнца плещутся в печах, где выплавлена бронза тела. Прикосновенье к пальцам жизни дарует кратковременный покой, обманчивый, как единенье просеянной муки. Так будь недвижна. Если эта чаша раздавит хрупкость рук твоих, не воздвигай гробниц и прах рассыпь по собственной тропе. Мерещится мне дождь
Перевод А. Ибрагимова Мерещится мне дождь, который от иссохнувшего нёба отслаивает языки, отяжеленные познаньем. Я видел, как зола взметнулась облаком внезапным. Потом осела серым кругом. Посреди — кружился дух смятенный. Пускай струится дождь, с души смывая путы, что вяжут непонятною тоской и учат чистоте печали. Как он сечет прозрачность, окрыленную желаньем, и в огненной купели опаляет стремления, окутанные мглой! О тростники дождя, дарующие щедрый урожай, — с моей землей спрягаясь, вы обнажаете осколки скал. |
