Пять песен о разлуке и любви Перевод Новеллы Матвеевой Я ведь тоже капля в океане, наши жизни[120] не так уж раздельны. Уитмен I За руки взявшись, шагать нам рядом повсюду. Правда, на крыльях тревог я уноситься буду, и ты подумаешь: я забыл улыбку твою колдовскую. «Кто уезжает — увозит сердечные муки». Храни же тоску пути и разлуки, умножь ее, вновь тоскуя… II Я иду туда, куда уводит эта жгучая меня тревога, ты передо мной всегда стоишь незримо, как свеча обета, — вечно рядом где-то, вечно негасима… III …Я же земля, по которой ступаешь ты, воздух, которым ты дышишь мгновенье любое, ветер, что ночь напролет у дверей твоих стонет, вещи, цвета, явленья, что видишь ты, даже воспоминанье твое — мимолетная тень мечты от шороха ветви, когда она засохший листок уронит… Ах! Невесомое таинство долгих Часов над волной! Даль бесконечных Часов, где теряюсь я неизбежно! Не так велико Пространство, мой друг, между тобой и мной, по Время — безбрежно… IV Укачай меня, грусть о побережьях, о неведомых еще и пустынных, но которых прекрасней и желанней не встречал я в скитаниях прежних, о прибрежьях, дивных, как виденья каравелл старинных… Укачай меня, грусть (и чтобы на прощанье об ее движеньях мне мечтать печальных, о последних минутах расставанья), хоть бы и с надеждой так же я расстался, — ибо храм любви, воздвигнутый так страстно, может и обрушиться без звука. …Не разлука для Любви — пространство. Время — вот разлука… V Недолгий обман переменчивых судеб, рассеянных в мире, — вы, кого поджидает Время, дремлющее под покрывалом пространства! О, если бы, если бы реяли вы, как птицы в эфире, дыша их вечной весною! (Коротка твоя жизнь, моряк, но ведь терпкость ее — сильнее.) О, если бы расстоянье, моряк, было, как Время, свободно! Не верь ты, не верь, будто даль над Временем властна: лжет и обманывает дорога призрачно-вечной длиною! Любовь, моряк, забывает Время, когда ей только угодно, но Время не забывает Любви, помнит о ней всечасно… Я разрою твою могилу Перевод Новеллы Матвеевой Полное грации — «Аве Мария» — шепчу моленье, и то же томленье душою овладевает, которое в детстве чистом только бывает. Мой шаг замедлен, жесты бессильны и беззащитны, бледность на пальцах дрожащих, но не боюсь я хулы, не страшусь поношенья, ни взоров, из тьмы горящих, ни завываний, ни трупов, ни их оживаний, ни поцелуев студеных толпы́ мертвецов возбужденных, ни по невидимым лестницам — шороха ног незримых, ни ночи, ни теневых погонь, что рыщут, мой след учуя, — я ничего не боюсь. Мне ничего не страшно. Ибо твою могилу разрыть хочу я. Длинные волосы твои станут еще длиннее, на бледных дремлющих пальцах ногти еще удлинятся… Эти руки — только спят. Улыбка эта — улыбка пловцов по морям покоя и света… А может быть, ты готова сказать последнее слово, — лишь веки опущенные ожидают тайного привета… В твоем одиночестве ты изучила тропинки без перспективы, без бега и без пространства, лицо твое явит тайну в чертах умиротворенных, и на застывших устах, уголков лишенных, слово так ясно, — ясней, чем звуки псалма в усыпальнице, чем аллилуйя, чище росы, на заре восходящей, — ибо твою могилу разрыть хочу я… Века пролетают внутри бесконечного мига, и новый мир вырастает из старых развалин мертвого мира. Много пройду я дальних дорог без отступа и препоны, — путем без извилин и тупиков, прямым, незамысловатым, как тот, которым и ты вернешься, окутанная ароматом цветов, погибших тому назад пролетных лет миллионы И когда среди светлого дня солнца не станет, а в светлой воскресшей ночи́ луны исчезнет сиянье (и когда сотрутся все границы между ясным днем и тьмой ночною), и покой обнимет человека, и в берлогу дикий зверь вернется, и когда, как в тайну ожиданья, целый мир оденется в молчанье, и глаза и уши отомкнутся для приятия вести великой, как новый псалом, в твоих чистых устах обретающий силу, — я разрою твою могилу… Робкий поэт Перевод Новеллы Матвеевой Страшно ему порою, что он поэт, — чужих измерений скиталец безумный. Боится он странных, пустынных мест, боится уединений, оскаленного фискала, что рвется выведать его секреты, его побеги от всех в одиночество. С ужасом видит он, как люди будней, без церемоний, словно диковинную птицу, рассматривают его и трогают пальцами. Крадучись он возвращается в круг обычного, где солнце публично, где ветер изведан, цвета заучены, вызубрены предметы… Внутрь обращенные, он закрывает глаза, и покидает он дали свои беспокойные… И сходит он с горестного пути, им горько открытого, с пути, что вел его к цели. Новое откровение — участь его. Стезя его тяжела. Страшно ему порою, что он поэт… вернуться Эпиграф к стихотворению «Пять песен о разлуке и любви» взят из стихотворения Уитмена «Из бурлящего океана толпы…» (перевод К. Чуковского). |
