3 Ты дремлешь, любимая. Дремлешь и ты на руках у нее, моя младшая. Не вижу я ваших глаз, отягченных ночью, но знаю — в них переливы жемчужин иль виноградин созревших. Доброго ветра порыв распахнул дверь, складки надулись ваших воздушных одежд, затрепетали пряди волос, клочок бумаги слетел у меня со стола, я нагнал его на пороге. Приподнимаю лицо, в руке — незаконченные стихи. Ваши глаза мигают в лазури, я их называю: звезды. 4 Птица без цвета, без имени крылья сложила и застит единственное небесное око. Садится на дерево без ствола со сплошною листвою, никаким не колеблемой ветром, где никто не срывает плодов, садится и глаз не смыкает. Каких высиживает птенцов? Скоро взлетит с гнезда — значит, вывелись петухи, горланы всех деревень. Петухи одолеют тех, кто поет во сне и кормится зернами звезд. 5 Для бедняков, заедаемых клопами, большими, как небо, для бродящих по миру изгнанников, покинувших город света, для мятежников, для перебежчиков из армии мрака, вставших с земли, — что хотят совершить эти взлеты бесчисленных пальм, чьи листья — как ассагаи [170], до блеска натертые маслом, неподвижно взметнувшихся выше домов, до предела, где их вершины, звеня голубиными снами, касаются кровли вселенной? Волнуются, давят друг друга, роняют листву, им уже не вернуться к живым, они грудами лягут в звездной пустыне — бессчетными бугорками для нищих, что спят без постелей, для тех, кто одет лишь собственной кожей, пропахшей пылью, для птиц, не свивших гнезда, для всех на свете пернатых. 6 Вот она, та, в чьих глазах преломляются сны, чьи веки тяжелеют от дремы, чьи ноги окунуты в море, а скользкие руки торчат из воды с горстями кораллов и кристаллов блестящих соли. Их разложит она по кучкам в бухте тумана, тут же станет сбывать морякам, голым и безъязычным, — пока не польется дождь. И станет она невидимкой, и будут приметны лишь космы волос на ветру, словно клубок размотавшийся, да, может быть, зерна той пресной соли. 7 Чернокожий стекольщик, чьих бесчисленных глаз не видел никто, с кем по плечи вровень никто не вставал, чернокожий невольник в стекляшках, могучий, как Атлас, раб, держащий семь небосводов, — вот-вот его унесет река облаков, уже намочившая подол его паня. Тысячи тысяч кусков стекла у него упадают из рук и отскакивают от лба, лба с кровоподтеками от гор, где рождаются ветры. Присутствуешь ты при пытке его каждодневной, при безысходном его труде и агонии, словно впилась в него молния, едва океанские раковины затрубят на стенах востока. Но нет в тебе состраданья, ты и не вспомнишь, как мучиться он обречен всякий раз при крушении солнца. ЖАК РАБЕМАНАНДЗАРА[171]
Антса[172] Перевод Д. Самойлова Остров! Остров, имя твое в огне! Никогда оно не было так дорого мне! Остров, ты усладою сердца стал! Остров, имя твое во мне, Мадагаскар! Что за звучанье! Слова плавятся во рту: мед яснейшей поры в таинственности лесов, Мадагаскар! Я впиваюсь в твою девственную и алую плоть с жадным жаром погибающего в зубах света, Мадагаскар! Причастившись невинности всем моим голодным нутром, я растянусь на твоем лоне, как самый неистовый из тех, кто любит тебя, как самый верный, Мадагаскар! Наплевать на уханье сов, на низкий бреющий лет сов, гнездящихся под балками крыш горящего дома! Пусть лисы лижут свои грязные шкуры, провонявшие куриною кровью, кровью в отблесках розовых перьев фламинго! Мы, зачарованные Лазурью, самозабвенно постигаем бесконечную синеву облаков, Мадагаскар! Опьяненье, о, возвышенное опьяненье в нерасторжимых объятьях всех дней и ночей бесконечных веков, Мадагаскар! Я тот самый плясун, который тебя спас из смертельного водоворота судьбы; удержал над бездной твой шаг; кинул всем четырем небесным ветрам истасканный тростниковый мат, где дрожала в прокисшем дыханье воров твоя нагота королевской лозы, Мадагаскар! Ничья, ничья рука не решилась бы распутать узлы и разрушить извечность магического обряда! Только я, похититель, возвратившийся, о Невеста, с ледяных берегов Севера, я, посвященный Солнцу, возлюбленное чадо зари! И на тех, кто плевал мне в лицо, кто названье твое и имя мое волок по навозу и грязи своего языка, на них — на их черепа — обрушится с яростью моя непорочность и беглый огонь предпоследнего грома — И с лицом, обращенным к встающей заре, со стопой, попирающей пуп океана, с жезлом, водруженным в сердцевине Юга, я буду плясать, о Возлюбленная, я буду плясать молниеносный танец заклинателей змей — Мадагаскар! Я брошу мой мифический смех в бледное лицо Полудня! Я брошу в лицо созвездьям чистоту моей крови! Я обрушу взрыв твоего благородства на толстый затылок вселенной, Мадагаскар! Но нынешним вечером пулемет вспарывает брюхо сна. Смерть шляется лугами лунных лилий. Огромна ночь земли, Мадагаскар! Кто вострубит опять, Предки, кто вострубит в Антсиву [174] о мире и о единенье? Кто пробудит звучащую кайамбу [175], Мадагаскар? Здесь трескается узкий круг тюрьмы. И рушатся стены, и все препоны, и все запреты, и глотки всех молохов, и злоречье всех допотопных гадюк. Бессильна хватка горизонтов. И сам небесный свод расколется, Мадагаскар! Приветствую тебя, мой Остров! С границ моих мучений поклоняюсь тебе! Моя десница вознесла до звезд твою красу, Мадагаскар! Плащ на плечах моих: то воля твоего величья. И клятва оному пустила корни в углу обиталища мертвых. Свидетельствуй ты сам, свидетельствуйте, Предки, Мадагаскар! Светлая кровь, впитанная могилами, навсегда освятила красную свадьбу Избранника с Племенем, Мадагаскар! Бесчисленность твоих легенд и обновленье славы лишь в беспредельности нашли предел. Моя любовь определяет бесконечность, и вера определяет время, Мадагаскар! Но что за одноглазые жрецы, глухие к возвышенному зову оракулов, погасили светильник щедрых упований? Кто заставил брызнуть кровь Безумья черным и отравленным ручьем, чтоб запятнать нетронутое горло твое, Невинность? Мы будем рыдать сто лет! Будем рыдать тысячу лет! Плачь, Мадагаскар! Плачь! С вершины холмов падает и протягивается в долинах слепая тень Неправды! Будь проклят, неправедный идол, пришедший, чтобы пресечь безумным жестом порыв молодого побега, полет желтеющего колоса! Плачь, Мадагаскар, плачь! Опустошатся завтра житницы Надежды. Опустошатся поля, когда-то полные пыльцы и света. Высокий папанг [176] резко вопит на перекрестке четырех морских ветров. Наши горести кормят воронов, наша юность питает могилы! Плачь, Мадагаскар, плачь! Не взволнует своим кряканьем морщинистые озера Заката эта болотная уточка, преданная жестокости белых песков. В ваших ульях, деревни Востока, смолкнет жужжанье и бормотанье! Ни звука веселья возле оград. Ни одно тело с гибким движением не омоет в укромных источниках целомудренный дар созревания. И ни один, ни один пастырь с пророческим взором не погонит по пастушеским тропам в саваннах вас, медлительные стада Сумерек, к тысячелетнему водопою. Плачь, Мадагаскар, плачь! Печаль погрузила клинок в грудь племени. Ассагай в опьяненье пронзил слепые сердца обольщений, наши брюха, истоптанные богами! В пещерах молчания угасают твои раненые сыны! Плачь, Мадагаскар, плачь! Под властью какого злобного духа пляшут у края лужайки эти варвары, порожденные ночью, женихи на пирах истории! Мы будем рыдать сто лет! Будем рыдать тысячу лет! Вечное проклятье неправедным идолам, обманувшим столь щедрое рвенье! Проклятье, семьдесят раз проклятье! И восплачет женщина, женщина на печальной стезе — восплачет, восплачет, восплачет! Но дабы породить добродетель, она опояшется божественными символами, гордая амазонка среди героинь… Кто расскажет, однако, кто расскажет, Остров, возвышенные сказки Судьбе? И впрямь, кровь циклонов и кровь муссонов — не признаки ль жизни твоей? Мадагаскар! Они отметили твои берега, твои долины и твои нагорья: пурпур, извечно разостланный по королевскому великолепию твоего лона! Минуют мученья, как миновали тысячелетние штормы, вкусившие восемь костей твоего рожденья, благородная Наследница Вод. Твоя прелесть — дитя гроз, твоя мощь — сестра ураганов, твой тотем — орел, сотоварищ молний, Мадагаскар! Ты продлишь, Остров, твой едва потревоженный сон, твой сон божества, тихий сон в объятьях времен, в постели из водорослей и морских брызг. Ты весь, мой Остров, мой любимый край, как дерзкий вызов на перекрестке морей, на схождении Материков! Безумный хоровод пирог в двойном противоборстве течений! Остров! Вкус твоей славы нас кинул в кимнасиумы пяти частей света. Твои верования обуяли нас всей мощью семи преданий, сказочный Остров, Мадагаскар! Ты — несравненный! Твое одиночество, совершенное песнопенье приливов! Неустанно, от века, сливали свои голоса, свои голоса с разнообразным напевом Атлантический, Тихий, Индийский, чтоб славить денно и нощно твои чудеса. Что лепет людской — напрасное карканье воронов! Какие хвалы, Мадагаскар! Какие псалмы, Богиня! Сколько стихий у твоих ног! Сколько мощи в твоих воспоминаньях! Кто мы? Ничто. Но все герои народа утвердили согласие трех океанов, полюбовное соглашение Синих морей, Мадагаскар! Уже тело твое покраснело от наших снов, сплетенных на заре легендарных времен. Покраснело от молчания мертвых: безмолвный обет наших Предков. Покраснело от укусов солнца: бесконечен сон латеритов [177], Мадагаскар! И сам ты, Остров, попавший в сети пассатов, кажешься красным, Мадагаскар! Нерушимый Маяк над частыми зубцами рифов. Рейд в конце путешествия: зачарованная гавань утра!.. Остров, безумный, безумный творец, ласкающий, лежа на гладкой поверхности, полог минующей ночи в бесконечном ритме планет. В старой болотной траве разъяряется красный рак: прямиком к своему истоку стремится божественная река. Твоя долгожданная доля выплеснется из темных глубин. Крутые повороты дорог выведут на твой исконный путь, Мадагаскар! Вновь расцветут орхидеи Розы вновь разгородят красные уступы синих гор. Лесные горлинки Иманга заворкуют веселыми голосами. И появятся зеленые ветки саондры [179] в прекрасную пору весны! Море, не доверяя гвоздичным деревьям Манамбии [180], объявит вселенское право нескончаемому диалогу! О возрождающееся великолепье Зари — чьи очи поддержат твое сиянье? Кто споет безымянный апофеоз? Ведь будут мертвы пророки, будут мертвы гадатели; задушены гордые мужи; задушены все предтечи; замкнуты уста поэтов! Но кто же, кто же споет? Остров, кто споет Апофеоз Высокого Дня, жгучий итог своего бытия? Какой смертный с высоким челом познает чистейший луч Света, желанную ласку, так давно ожидаемый поцелуй, объятья невидимых рук? Одно слово, Остров, одно только слово! Слово, рассекающее молчаньем веревку, стягивающую твою шею. Слово, развязывающее петлю на повешенных с искаженным лицом! В утробе матери заворочается зачатый; в каменных недрах запляшут усопшие. И Мужчины и Женщины, и живые и мертвые, и растенья и звери — все, задыхаясь, узнают друг друга в магических рощах, там, в центре веселья. Одно слово, Остров, одно только слово! Слово, единственное в жизни, первое слово, последнее слово. Слово — словно копье, слово — словно зарница, древнее, как бытие, юное, словно день! Слово чистейшего смысла, чистейшей прозрачности, исконное слово, сотканное из бесчисленных снов! Слово Золотого века, слово над Потопом, слово, что заставляет вращаться Землю вокруг оси! Ярость битв! Крик победы! Штандарт мира! Одно слово, Остров, и ты трепещешь! Одно слово, Остров, и — на дыбы наездник-океан! Слово наших желаний! Слово наших оков! Слово нашей печали! Оно сверкает во вдовьих слезах, в слезах матерей и гордых сирот. Оно прорастает в цветах на могилах, в бессоннице и презренье узников. Остров Предков моих, это слово — мое приветствие. Это слово — мое послание. Слово, бьющееся на ветру, в немыслимой высоте! Слово. Опьяненный папанг, низвергаясь с зенита, свищет в ушах четырех пространств: Свобода! Свобода! Свобода! Свобода! Эхо широким жестом жреца кидает Весть в средоточие горизонтов: Свобода! Перегружена туча. Знамение в радуге. Проходят боги: Свобода! Шествие по земле. Знамения на могилах. Воскресают Предки: Свобода! Преемники Истории, свидетели Голубых времен возрождаются юными: Свобода! Смеется мужчина на рисовом поле; Предок — у подножья Заката; женщина — возле источника: Свобода! Выпрямляется скошенный колос… Зеленеет сухая трава. Изобильны амбары: Свобода! Свищет дитя на тропинках. Зебу в просторах лугов. Телец за оградой: Свобода! Под Священным деревом деревни, алый сок земляники на зубах, невесты ведут хоровод: Свобода! Песнопения наших отцов, плесневевшие прежде в забвенье, вновь сияют в свету: Свобода! Свежие голоса на дорогах, свежие голоса на ветру, свежие голоса в Звездах: Свобода! Забавы сотни стиральщиц Зов Манангарезе: Свобода! Лилейная музыка! Псалмопение уточек на брегах Мангура: Свобода! На склонах Икупа, близ алассурского [182] взгорья, обезумел камыш: Свобода! возлюбленные из рая поглощают осколки звезд: Свобода! Манингоро [184] багрянеет. Свобода! Гром, гром над Анкартрой [187]! Дочь Синей птицы, обезумев от радости, плачет: Свобода! Молнии ударяют в вершины! О, пробуждение Амбондромбо [188]под басовый гул матерой чащи! Свобода! Горные цепи пламени — плавятся заросли. Воспламеняется девственный лес: Свобода! Кочевник воздевает копье. Колдун приемлет Восход с обновленных пальм: Свобода! Флейта в долине; волопас на взгорье: саванна неистовствует: Свобода! Птица дронго [189] переговаривается с Избранником Лазури: о, небесное пенье! Свобода! Песнопение очага, знак основателя рода, — все это сливается в звуке — Свобода! Свобода на тех вершинах! Свобода в этих низинах! Свобода в Хижине! Свобода во Дворце! Свобода на всей земле! Свобода на каждом челе! В бархатистости роз! В соцветье сердец! Свобода над новым городом! Свобода над старым предместьем! Свобода над пылью дорожной! Свобода над мостовой! Расцветший цветок Гесперид [190], ты рассыпал свои лепестки над всеми краями: Свобода! Свобода! Среди бесконечной радости ты сам, Остров, ты весь с головы до лодыжек — трепетанье Свободы! Остров с королевской осанкой! На восстановленном цоколе твоя статуя из нежного жемчуга: морские раковины и слезы наших снов: Свобода! Остров с лирическим обликом, мы будем петь десять тысяч лет, будем петь сто тысяч лет песню нашего Племени, один заголовок: Свобода! Остров с мистическим ликом, на опушке заколдованного леса, косясь, размышляет корова: Красная битва быков! Расцвеченный знаком пиастра [191], твой зебу рассекает Западный ветер Символический зверь мычит твое повеленье: Свобода! Остров с обликом сущего, — из девственниц Племени Дзирах [192] вдохновлена тобой. Отзывается раковина: Дзирах поет, Дзирах пляшет: Свобода! Дзирах, чистокровная Принцесса Мангабе, сестра вещей луны! Дзирах с очами радуги! Дзирах поет, Дзирах пляшет: Свобода! Дзирах со сказочным именем, зачатая вместе с солнцем в чудесах твоего Залива! С высоты восьмидесяти сезонов Дзирах кружится, Дзирах кричит: Свобода! Дзирах — образ твоего образа, символ твоей гордости! Изначальный цветок, взращенный в водоворотах. Дзирах любит, Дзирах взывает: Свобода! Многострунная валиха неслыханной песней убаюкивает твой высокий слог. И с уст Дзирах слетают, как листья, твои литании: Свобода! Но в ущелье горы собираются, чтобы тебя восхвалить, провозвестники радости. Идут отовсюду без забот и без клади заложники вольности! Кто восславит твои таинства на алтаре встающего дня! Остров Счастливый и Освобожденный! Салехи [193] будет плясать; Соари будет плясать. Баколи будет плясать. И Вао будет плясать. И Норо будет плясать. Все Племя будет плясать: Свобода! Танец в пяти образах: танец коршуна, танец розы, танец солнца, танец светлой воды и танец огня. Остров Счастливый! Свобода! Но из девушек-танцовщиц ты — единственная, Дзирах, ты — Избранница: из прелести персей твоих поднимается, словно звезда в неслыханном ритме, танец нашего Племени: Свобода! Дзирах, невеста и жрица, в жарком венке; прелесть изначальных времен скользит по бедрам твоим, незапамятный танец, что плясали вокруг Богов зачинатели рода: Свобода! Остров Счастливый! Свобода! Одеянье единственного защитника, невеста на вечернем свадебном пиршестве. Сделанная из шелка и льна, туника без единого шва — единственный покров твоего тела, Остров Счастливый и Освобожденный: Свобода! В бесконечном золоте песчаного берега Две Руки, близнецы, поднимаются, благословляя Лазурь. Моления вырисовываются на огромности неба: мать приносит в жертву любимейшего из сыновей торжеству великого дела, Свобода! Остров Счастливый и Освобожденный, мое имя срослось с твоим, и связь продолжается во владениях смерти, Остров Счастливый и Освобожденный: Свобода! Остров, каждый твой слог — в огне, никогда еще твое имя не было столь дорого мне. Никогда твое имя, Остров Счастливый и Освобожденный, не было столь сладко душе. Свободный Мадагаскар! Вольный!!! вернуться Ассагай — метательное копье, дротик. вернуться Жак Рабеманандзара родился в 1913 году. Поэт, драматург, политический и государственный деятель Мадагаскара. Пишет по-французски. Поэма «Антса» взята из книги «Голоса африканских поэтов». вернуться Мангабе — название многих гор Мадагаскара. вернуться Антсива — раковина (как музыкальный инструмент). вернуться Латериты — глиноподобная кирпично-красная или бурая порода, характерная для некоторых африканских ландшафтов и Мадагаскара. вернуться Менабе — местность на западе Мадагаскара. вернуться Манамбия — название реки и местности. вернуться Ивондро, Манангарезе, Мангур, Икуп (Икупе) — названия рек. вернуться Мандросеза, Итаси, Алоатра — названия озер. вернуться Бетсибока — самая большая река Мадагаскара. вернуться Анкартра — название гористой области. вернуться Геспериды — в греческой мифологии: нимфы, дочери Атласа, сторожившие сад с золотыми плодами. вернуться Пиастр — здесь — похожее на монету белое пятно между рогами зебу. В прошлом таких зебу дарили властителям. вернуться Дзирах — малагасийское слово, обозначающее телесное и духовное величие. Поэт олицетворяет его в женском облике. вернуться Салехи, Соари (благая), Баколи (фарфоровая), Вао (новая), Норо (приносящая радость) — женские имена. |
