«Но воспоют ли вас…» Перевод Е. Гальпериной (Для кларнетов и балафонга) Но воспоют ли вас, влюбленные, при стеклянном свете грядущего? Воспоют ли под звуки флейты любовные ночи прошлых времен? О дождь зеленый! На что мне все славословья певцов, если я иссохшею веткою стану, Если Христос не воскресит меня светлой весной? Ни к чему мне робкие пляски юных влюбленных! Я б умчал тебя на коне туарега, опьяненное тело к сердцу прижал бы Среди вскриков взметнувшейся крови и посвиста копий. Я порву все путы Крови. Я буду на вахте Всю бесконечно долгую, единственную ночь любви. Твой голос мягче теплоты гнезда, и сердце — черная голодная змея — ждет хлеба твоих губ. Я порву все путы Европы, чтобы выткать мой стих на золотистом песке твоих бедер. И что мне Христос! Пусть имя его горит на святых вратах. Без тебя мне и рай не рай, и я обречен на ад. «За какой грозовою ночью…» Перевод М. Ваксмахера (Для калама) За какой грозовою ночью вот уже трое суток ты прячешь свое лицо? Какие раскаты грома срывают с теплой постели это сердце твое, Когда сотрясаются хрупкие стены моей груди? Пленник росистой поляны, я дрожу на холодном ветру. Вероломные тропы лесные завели меня в дебри. Лианы — а может быть, змеи? — опутали ноги мои. Я сползаю по скользкому склону в овраг непонятного страха, И увязает мой крик во влажной трясине хрипа. Когда я услышу твой голос, лучезарная радость Зари? Когда я увижу свое отраженье в смеющемся зеркале твоих беспредельных очей? И какими дарами умиротворить мне белую маску богини? Кровью ли птиц и козлят или жертвенной кровью своей? Или песней смиренною смыть с себя пятна гордыни? Будь же милостива ко мне. «Я тебя проводил до деревни…» Перевод М. Ваксмахера (Для калама) Я тебя проводил до деревни, до самой границы Ночи, И нечем мне было ответить на золотую загадку улыбки твоей. Короткие сумерки причудой божественной на твое упали лицо, С вершины холма, где искал прибежища свет, я смотрел, как тускнеет пламя повязки на бедрах твоих И узел волос, точно солнце, погружается в темень полей. И вдруг вероломной пантерой древние страхи вцепились в меня, И не в силах был разум отбросить их прочь за дневной горизонт. Значит, ночь? Значит, ночь навсегда? И прощание без «до свиданья»? Буду плакать во мраке, уткнувшись лицом в материнское лоно Земли, Буду спать в тишине своих слез, Пока надо мной не забрезжит млечный рассвет твоих губ. «И мы окунемся, моя подруга…» Перевод М. Ваксмахера (Для калама) И мы окунемся, моя подруга, в волну африканского мира. Мебель Гвинеи и Конго, тяжелая, гладкая, темных и светлых тонов. На стенах исконные маски, чистые, и такие далекие, и такие живые! Табуреты почетные для наследных гостей, для Принцев из Верхней Страны. Хищные запахи, циновки густой тишины, Подушки прохлады и сумрака, мирный ропот ручья. Слова лаконичные; песни вдали чередой, как повязки на бедрах суданцев, И дружелюбная лампа, твоя доброта, чтоб укачать наваждение — обступивший нас мир, Черный, белый и красный, ох, красный, как африканская почва. «Не удивляйся, любимая…» Перевод М. Ваксмахера (Для калама) Не удивляйся, любимая, если напев мой мрачнеет, Если сменил я певучий тростник на ропот калама, Если сменил я зеленые запахи рисовых влажных полей На галоп боевого тамтама. Вслушайся — это угроза клокочет в божественном голосе Предков, это гневом вдали канонада гремит. Может быть, завтра навеки умолкнет пурпурный голос поэта. Вот почему так спешат мои ритмы и пальцы над струнами кровоточат. Может быть, завтра, любимая, я упаду на тревожную землю И глаза твои вспомню с тоской и туманный тамтам — перестук деревенских ступок вдали. А ты в опустившихся сумерках вспомнишь с тоскою пылающий голос, что пел твою черную красоту. «Я сложил тебе песню…» Перевод М. Ваксмахера (Для двух флейт) Я сложил тебе песню, нежную, как воркование голубя в полдень, И тоненько мне подпевал четырехструнный калам. Я соткал тебе песню, но ты меня не услышала. Я цветы полевые тебе подарил, их запах загадочен, точно глаза колдуна, И богаче их краски, чем закаты над Сангомаром. Я цветы полевые тебе подарил. Неужели ты дашь им увянуть — Ты, что часами следишь за пестрой игрой мотыльков? «О Сестра, эти руки ночные…» Перевод М. Ваксмахера (Для рити[364]) — О Сестра, эти руки ночные на ве́ках моих!.. — Угадай эту музыку Тайны! — Знаю, это не топот свирепого Буйвола, не глухая тяжелая лапа толстокожего зверя, И не хохот браслетов на плавных лодыжках прислужниц, И не стук сонных пестиков в утренних ступках, И не ритмы гудящих под невольничьим шагом дорог. О, балафонг ее ног и молочных птиц щебетанье! О, высокие струны кор, о, нежная музыка бедер! Это мелодия белого верхового Верблюда, это царственный Страуса шаг. — Ты узнал свою Даму, ты угадал эту музыку — Она одаряет прекрасной прозрачностью мои руки и веки твои. — Я только назвал имя дочери Арфанга Сига́. вернуться Рити — вид однострунной скрипки; обычно под аккомпанемент рити исполняются песни шутливого или сатирического содержания. |
