ГЭБРИЭЛ ОКАРА[289] Снежинки снижаются кротко Перевод Б. Слуцкого Снежинки снижаются кротко, со смутного ока неба падают легко, легонько на замученные зимою вязы. И ветви, голые, ободранные зимою, под весом невесомого снега склоняются, как потрясенные плакальщики, когда белый саван медленно устилает бессмертную землю. Мертвый сон украдкой поднимается по калориферу и смежает мои глаза пушинкой, садящейся на воду. И вот в моем мертвом сне мне грезится греза. Снится не мертвая почва, не вязы, держащие караул. Мне снятся птицы черные, летают во мне, гнездятся, высиживают птенцов на масличных пальмах, добывающих солнце плодам, с корнями, изрубленными лопатами корчевщиков. Мне снится, что корчевщики вымотались и прислонились к моим корням, от которых им пришлось отступиться, и масличные пальмы дали корчевщикам солнце. Однако на свои пальмы они глядели слепо, насупившись и нахмурившись, потому что лучистые солнца не смогли обрести блеска золота! Потом я проснулся. Я проснулся в молчаливо сыплющемся снеге, и вязы на заднем плане кланялись и гнулись, как мусульмане в белых одеждах на вечерней молитве, и земля была загадочная, словно лик божий в гробнице. Барабаны и фортепьяно Перевод Андрея Сергеева Когда у реки на рассвете я слышу телеграфный постук лесных барабанов, их повесть о юности, о начинаньях, их магический ритм, неотвязный, болезненный, как старая незажившая рана, — я вижу пантеру, готовую броситься, леопарда, взревевшего перед прыжком, и охотников, спрятавшихся в траве. И в жилах кровь убыстряет бег, гонит вспять мои годы, я вижу себя малышом на коленях у матери, себя на простой деревенской тропе, себя в деревне, где все по старинке, и сам я прост и крепко стою босыми ступнями на теплой земле, а вокруг, как живые, трепещут листья. И тогда я слышу плач фортепьяпо в концертном зале, где, поддаваясь его мольбам, заклинаньям и лести, плачут люди о дальних странах, о неизведанных новых путях… Но фортепьяно, нежданно сбившись, речь обрывает на полуслове, остром, как жало клинка. И я, потерянный в предрассветном тумане столетья, брожу и брожу над рекой, околдован ритмами лесных барабанов и фортепьяно. Колдовской барабан Перевод Андрея Сергеева В груди моей стучал барабан, и рыбы плясали в реках, и люди плясали на суше под стук моего барабана, — но, стоя за деревом, опоясана листьями, с улыбкой она головой покачала. А мой барабан стучал и стучал, все яростней сотрясая воздух, властительно призывая юных и мертвых петь и плясать со своими тенями — но, стоя за деревом, опоясана листьями, с улыбкой она головой покачала. Тогда барабан застучал в одном ритме с землей и камнями, он к небу воззвал и после к солнцу, луне и речным богам, — и деревья вдруг заплясали, рыбы стали людьми, люди рыбами, и трава перестала расти — но, стоя за деревом, опоясана листьями, с улыбкой она головой покачала. И тогда в моей груди колдовской умолк барабан — и люди стали людьми, рыбы рыбами, а деревья, луна и солнце на свои места возвратились, мертвые в землю ушли, и трава растет, как всегда. А она все стояла за деревом, и пальцы ног ее в землю врастали, и листья шуршали на голове, и дым из носа ее курился, и полураскрытый в улыбке рот стал мрачной пещерой. И я с умолкшим своим барабаном ушел. Не творить мне больше чудес. Ты смеялась, и смеялась, и смеялась… Перевод Андрея Сергеева Ты сравнила мою песню со сломавшимся автомобилем, дескать, много треску, мало толку — и смеялась, и смеялась, и смеялась. Ты звериными повадками назвала мои привычки, дескать, человеку не понять их, и смеялась, и смеялась, и смеялась. Ты над песней смеялась, над привычками смеялась. Колдовской тогда сплясал я танец под напевный рокот барабанов, ты ж глаза свои закрыла, и смеялась, и смеялась, и смеялась. Свою душу распахнул я, а душа моя как небо, ты ж уселась в свой автомобиль, и смеялась, и смеялась, и смеялась. Ты над танцем смеялась и над сердцем смеялась. Ты смеялась, и смеялась, и смеялась, только смех твой леденящий льдом сковал твою же душу, и глаза твои, и слух, и твой голос, и язык. Что ж, теперь пора смеяться мне, только смех мой не способен леденить, льдов я отроду не видел и с машиной песню не сравню. Смех мой — пламень огненного ока полдня, пламень неба и земли, пламень воздуха и моря, пламень рек, зверей, деревьев; и от смеха моего — пламенного — начал таять лед твоей души и слов, взоров лед и сердца лед. Удивленье охватило тень твою, и ты шепнула: «Отчего?» И я ответил: «Оттого, что я, подобно праотцам моим, вбираю обнаженными ступнями голое тепло земли». вернуться Гэбриэл Окара (Имомотиме Обайбаинг Окара) родился в 1921 году в краю, населенном народом иджо, в дельте Нигера. Окончил государственный колледж в городе Умуахия. Его стихи публиковались в различных журналах и антологиях. Пишет по-английски. Стихотворения «Снежинки снижаются кротко», поэма «Заклинание рыбака» взяты из книги «Голоса африканских поэтов», остальные — из сборника «Поэты Нигерии». |
