Песня гребца Перевод Н. Горской Что поет у причала темнокожий гребец? Есть ли в песне начало и есть ли конец?.. Я однажды спросил у болтливых сорок, как рождается песня летящих пирог, и сказали они: подхватив на лету, ее бросил в волну озорной ветерок, но хотела вода сохранить красоту, и волну, как морщину, разгладил поток. Что поет у причала темнокожий гребец? Есть ли в песне начало и есть ли конец?.. Я однажды спросил у зеленых лиан, кто мелодию весел уносит в туман, и сказали они: подхватив на лету, подарил баобабу ее ураган, но кудрявый старик наводил красоту и стряхнул эту песню с волос в океан. Что поет у причала темнокожий гребец? Есть ли в песне начало и есть ли конец?.. Я однажды спросил у стеблей тростника, как рождается нежный напев челнока, и сказали они: подхватив на лету, его птица с собой унесла в облака, но потом уронила на землю в цвету и суровым гребцам отдала на века. Мой певец, мой кудесник, темнокожий гребец! Как рождается песня, я узнал наконец. Миропомазание Перевод Н. Горской В три кувшина, в три кувшина крепких, близ которых ночью бродят души предков — духи добрые, как легкий ветер, духи светлые, как небо утром, души пращуров и братьев, души наших предков мудрых, — погрузила мать три темных пальца, — руку левую, — три пальца в три кувшина крепких: указательный, большой и средний; погрузил я руку правую в кувшины, пальцы темные, один, другой и третий: указательный, большой и средний. Пальцами, багровыми от крови — кровь быка, и кровь козла, и кровь собаки, — мать меня коснулась трижды. След большого пальца — вдоль надбровий, указательный груди коснулся, к сердцу ближе, средний прикоснулся к животу. Я простер багровую от крови руку — кровь быка, и кровь козла, и кровь собаки, — и над пальцами по кругу пронеслись четыре ветра, как четыре друга, — ветры запада, востока, севера и юга; а потом дрожали пальцы под луною полной, под луной прохладной, голой, и луна в кувшин упала. А потом в песок, остывший в полночь, погрузил я руку — три холодных пальца алых. И сказала мать: «Иди, броди по свету! Души предков за тобой пойдут по следу». Я ушел, и я бродил по тропам, по звериным тропам и проторенным дорогам, я ушел за море, за морские дали, я ушел за море, в край заморский, дальний; и когда встречал я злых и черствых, злых людей с душою черной, и когда встречал завистливых и лживых, злых людей с душою черной, духи предков были мне опорой. Диптих Перевод Н. Горской Солнце, оранжевый перезрелый плод, обрызганный синевой, упадет вот-вот в котел кипящего дня. Убегает тень от лучей — сыновей огня — под солому крыш, где дремлет древний фетиш. Саванна, раздетая догола, в своем бесстыдстве чиста, режут глаза несмешанные цвета. Тишина и звук связаны крепче узла, хранимые тишиной, ранимые тишиной, бесконечные звуки творят недоступный уму обряд… На ложе своем расстелила ночь покрывало, расшитое искрами звезд. Убегает свет от теней — дочерей темноты, кони храпят, завывает пес, и человек под соломой крыш дрожит, как мышь. Саванна, стыдясь наготы, в черную тень легла. Тишина и звук связаны крепче узла, звуки, отточенные тишиной, по заросшим тропам скользят, и брезжит восход для тех, кто придет, и для тех, кто уйдет. ДАВИД ДИОП[323] Время страдать Перевод М. Ваксмахера Белый убил моего отца — Гордого моего отца. Белый опозорил мать мою — Мою красавицу мать. Белый заставил брата, Могучего моего брата, Спину под солнцем гнуть. Белый протянул ко мне руки, Красные от черной крови, И крикнул надменно: «Бой! Умыться! Воды!» Тот, кто все потерял Перевод М. Ваксмахера В хижинах наших сверкало солнце, И женщины были стройны и гибки, Как пальмы в час вечернего бриза, И беззаботно скользили дети По мертвым глубинам реки, И отважно сражались мои пиро́ги Со стадами злых крокодилов. А ночами луна, как добрая мать, Смотрела с улыбкой на пляски, На наши пляски под гул тамтамов, В тяжелом неистовом ритме тамтамов, Тамтамов радости, страсти, счастья возле костров свободы. А потом пришла тишина… И солнце погасло в нашем небе, И в хижинах наших погасло солнце, И захватчик с глазами стального цвета Потянулся своим тонкогубым ртом К красным губам наших черных женщин. И детям моим пришлось забыть Свою беспечную наготу И напялить на себя солдатский мундир Цвета железа и крови. Цепи рабства сковали мне сердце, И ты замолчал, мой тамтам, Тамтам моих ночей, Тамтам моих отцов. вернуться Давид Диоп (1927–1960). Писал по-французски. Все стихи взяты из книги «Голоса африканских поэтов». |
