Сикомор Перевод С. Шервинского Произрастаешь ты из камней гробовых, И, может быть, твой сон могильный — Лишь кровь покойников, тех светочей живых, В ком доблесть прежняя страны моей бессильной. В лазурь возносишься, тенист и молчалив, И темною листвой доносишь издалека Покойников безмолвный к нам призыв, Призыв не уступать злокозненностям рока. Стоишь ты одинок и побуждаешь нас Быть верными себе и, родиной гордясь, Не изменять ее красе любимой. Ах, каждый раз, твою увидевши листву, Хоть ритмом я чужим в поэзии живу, Я вдохновляюсь мудростью родимой. Филау Перевод С. Шервинского Филау [164] царственный, о брат моей печали, Рожденный за морем, в своем краю далеком. Земля моих отцов, где стал ты на причале, Благоприятна ли твоим природным сокам? Ты, кажется, грустишь, ты вспоминаешь в горе О пляске дев морских на берегу песчаном, И видятся тебе безоблачные зори Страны, гордившейся зеленым великаном. Теперь кора твоя потрескалась в разлуке, Ты обессиленно протягиваешь руки, Привал залетных птиц, где не найти им тени. И я бы взял в трудах бездумных и бескрылых, Законам подчинясь чужих стихосложений, Когда б не кровь отцов в малагасийских жилах. Тропическая лихорадка Перевод С. Шервинского Не раскололось ли солнце над теменем? Слышишь, удары его расцепляют ствол твоего спинного хребта, без смазки ввинчиваются в ветви тела. Твой череп — огромный плод, дозревающий в жаре всех ведомых широт тропических, тропических, но без свежести пальмовых крон и дыхания моря. Гортань твоя высохла, воспалились глаза, ты уже видишь поверх доступного людям, охватываешь пылающий мир: чащи, одетые в наряд новобрачных; четыре руки держат связки бананов, пучки цветов, не виданных теми, кто рожден не в лесах. Слышны тебе голоса счастливых на солнце купальщиков и водопадный гром. Но вдруг, внезапно не льда ли подземного зов? Окутал он члены твои, чтобы всем существом ты почуял озноб, — и уже ты готов забраться под тучи, зарыться в гущу всех рощ островных, во всю их тяжелую мглу, в последние ливни с их запахом пригоревшего молока. Губы крепче сожми, из них да не вылетит ни одно из видений бреда, незримых другим, и пусть тебя убаюкает этот гул, возрастающий в ушах твоих — раковинах, где трепещет море, о дитя островов! Белый бык Перевод С. Шервинского Это созвездие называют Южным Крестом, — я предпочту называть Белым Быком, как арабы. Выходит он из загона на побережии вечера, справа и слева — два Млечных Пути. Идет, не утоленный рекою света, и жадно пьет, припадая к заливу туманностей. Юный слепец на поприщах дня, не мог ничего приласкать он рогами. Но едва распустились цветы на луговинах у ночи, и уж пасется луна среди них, скача, как телица, вновь он становится зряч, и кажется он могучей синих быков и тех диких, что дремлют по нашим пустыням. Флейтисты Перевод С. Шервинского Ты свою флейту выточил из хребта могучего тура, отшлифовал на бесплодных холмах, бичуемых солнцем. Он свою флейту вырезал из тростинки, дрожащей под ветром, проделал отверстия у быстротекущей воды, в опьяненье от лунного света. Вы играете оба, когда сгущается вечер, словно замедлить стремитесь бег круглой пироги, готовой разбиться о берег неба, избавить ее от судьбы. Но заклинанья и жалобы ваши услышат ли боги ветра, земли, леса, песка? Во флейте твоей — топот взбешенного тура, когда во всю прыть бежит он в пустыню, и снова бежит из пустыни, сжигаемый жаждой и голодом, и валит его усталость под голое дерево без плодов, без листвы. А флейта его — тростинка под тяжестью птички, присевшей на перелете, не пойманной мальчиком, взъерошившейся от страха, но отбившейся от стаи своих, утешенной разве лишь собственной тенью возле бегущей воды. Флейта твоя, флейта его — обе тоскуют, что нет возврата к тому, чем были они когда-то, и жалуются, и поют. Зебу Перевод С. Шервинского Приземистый, как города Имерины [165]на холмах или в недрах скал, с горбом, как кровельный стык, на песок опрокинутый месяцем, — вот он, зебу могучий со шкурой, багровей его собственной бычьей крови. К реке спускался на водопой, щипал сирени и кактусы, — теперь разлегся у кустов маниоки, еще отягченных ароматом земли, на рисовой прелой соломе с крепким запахом солнца и тени. Простор перепахан вечером, исчез горизонт. Зебу глядит в пустыню, пустыню до края ночи, и рога у него — два лунных серпа. Пустыня, пустыня, пустыня перед быком, — он заблудился с вечером вместе в царстве молчанья. Что видит он в полудреме? Быть может, своих, таких же, как он, но без горба, красных, как пыль под ногами их стада, властелинов безлюдных земель? Или же предков своих, — бывало, крестьяне их приводили, откормленных, в город в гирляндах из апельсинов на убой в честь Короля? Зебу встает, мычит — ему предназначена бесславная смерть! — и опять засыпает до срока, и сам он — как горб земли. вернуться Имерина — государство, сложившееся в середине XIV века на Мадагаскаре. Также название центральной части острова. |
