3 Узнаете ли вы когда-нибудь, собратья, как изобильны наши саванны и леса? Мой дядя мог разгрызть любую кость зубами, а как мотыжил он податливую землю, она пред ним ложилась, покорная, пропитанная потом. Мой дядя сокрушал ее всей мощью круглых плеч. Чтоб жрать за четверых, чтоб жить в достатке, чтоб выстроить, как надо, три хижины для жен, работал дядя Канза, как вол. Как он стонал в конце работы, когда мерцали последние лучи, когда он покидал распаханный надел, чтоб завтра вновь прийти и корни корчевать. Чтоб жрать за четверых, мой дядя Канза спал на сельской площади. Там на песке лежал он, как шпинат на плоском блюде, упругий, как шпинат на белых жерновах зубов. Теперь известно вам, что это за натура, мой дядя Канза мог жить полуголым в чаще, при этом усмехаться и нить своей судьбы кровавую плести, а ведь на свете столько вахлаков. Мой дядя Канза в Бао твердил, — вам это не понять вовеки… это было и вправду колдовство. Живите в довольстве, толстяки, отращивайте щеки и возвращайтесь в город, взяв про запас деньжат. ЭФИОПИЯ КЭББЭДЭ МИКАЭЛЬ[383] Все унес ураган Перевод А. Ревича Суесловье и спесь, Лести с жалобой смесь, Горе, свары, нападки, Строгий суд без оглядки, Оскорбления, ложь И гордыню вельмож, Измышленья, упреки, Сплетни, плутни, намеки, Нежность к ближним своим, Страсть к тому, кто любим, Верность другу и брату, Клятву мстить супостату, Все благие плоды, Все людские труды, Все, что мы повстречали, И добро и печали, — Все унес ураган Из неведомых стран, Сгреб в охапку без правил, Ничего не оставил, Ни земли, ни травы, Ни червей, ни листвы, Нет и пыли в пустыне, Нет и грязи в помине. Что за буря была, Все смела, все дотла, Даже в тихой ложбинке Не осталось песчинки. Все унес ураган, Как бесплотный туман, Не осталось в помине Ни любви, ни гордыни. Мир и время Перевод А. Ревича С давних пор я живу, и за долгий свой срок Видел многое, много прошел я дорог. Помню: долго я странствовал и наконец Предо мною возник исполинский дворец. У ступеней толпился народ — не пройдешь, Был дворец на огромнейший улей похож. Пораженный его высотой и красой, Я глядел на дворец, я стоял сам не свой, И подумалось: кто из волшебников мог Возвести этот сказочный светлый чертог? И тогда, восхищенье свое не тая, К одному из прохожих направился я И спросил: «Растолкуй мне, почтенный старик, Чей дворец? Кто такие хоромы воздвиг?» Мне ответствовал старец, кивнув головой: «Это зданье — дворец богача родовой, Жил здесь некогда прадед владельца и дед, Этим стенам стоять до скончания лет». * * * Поколенья сменялись, мелькали года, Долго шел я и снова вернулся сюда. * * * Где дворец? Ни дворца, ни ступеней, ни стен. Где хоромы? Осталась лишь пустошь взамен. И ни камня, ни древнего щебня у ног, Словно маревом был этот пышный чертог. Озадаченно я озираюсь вокруг, Предо мною канал и просторнейший луг. Вижу: дерево с шумною кроной растет, Вижу я пастуха и пасущийся скот. Пастуха вопрошаю: «С каких это пор Здесь канал и травою порос косогор?» И пастух отвечает, взглянув на меня: «Это пастбище — с самого первого дня, И всегда здесь в канале струилась вода, И всегда в этих травах бродили стада». * * * Поколенья сменялись, мелькали года, Долго шел я и снова вернулся сюда. * * * Нет канала, и луг травянистый исчез, Вырос город, касаются крыши небес. Сколько улиц и зданий! Порядок и лад В новоявленном городе этом царят, На цветистом базаре толпится народ, Красота этих людных кварталов берет Восхищенное сердце и разум в полон, И уменьем строителей я изумлен, И все больше меня покоряет краса, И стою, и на эти дивлюсь чудеса. Я гармонию вижу на каждом шагу. И гляжу я и глаз отвести не могу. Мне навстречу шагает почтенный старик, Вопрошаю: «Когда этот город возник?» С удивленьем я слышу ответ старика: «Этот город, мой друг, существует века. Он становится краше, меняет свой вид, Но стоял он века и века простоит». вернуться Кэббэдэ Микаэль — поэт, прозаик, публицист. Пишет по-амхарски. Все стихи переведены впервые — из сборника стихов «Бырханынна хыллина» («Свет разума»), Аддис-Абеба, 1954. |
