– Ночлега?.. – в голосе парня скользнули истеричные нотки, – здесь?!! А ну… Открой рот!

Геллер подчинился, изо всех сил стараясь хранить спокойствие. Дозорный привстал на цыпочки, щурясь. Потом с видимым облегчением вздохнул и опустил оружие.

– Ты уж прости, господин хороший, – он покачал головой, – зеркальник тут появился. Скотину всю загубил, гад! Двоих детей утащил… И никакого спасения… Вот я и думал… Кто еще станет по ночам шататься?

Геллер усмехнулся. Немудрено, что жгут ночи напролет костры! Зеркальники всегда считались самой страшной нелюдью. Да и куда хуже они болотных ночниц и упырей – если первые наделены разумом и магическим даром, но заперты в своем теле, а вторые – могут перевоплотиться, но – тупые и медлительные, как ходячие трупы, то зеркальники, будучи разумными, могли по желанию своему принять любую форму, выведанную в сознании жертвы. Те, кому посчастливилось уцелеть в схватке с зеркальником, сдавленным шепотом рассказывали за стаканом крепкой браги, как проклятущие твари копались в памяти – и принимали облик умерших родных и близких людей, тех, на кого рука не поднимется, чтобы рубить сплеча…

– Да, плохо дело, – Геллер поглядел в самое сердце костра, – ну а переночевать-то пустите? Я уж монет не пожалею.

Паренек затравленно оглянулся на избы, сгрудившиеся за его спиной.

– Да нет, не получится, мил человек. Наши и днем не привечают путников, а уж ночью… Зеркальник бродит, сам понимаешь.

Геллер тоскливо посмотрел на покосившиеся избы. Жаль. Как хорошо было бы лечь на лавку и проспать до утра – не под моросящим дождем, а в сухости и относительном тепле. Да и коню не мешало бы овса подсыпать…

– Ну, а у костра можно посидеть?

Казалось, подобная перспектива куда как больше пришлась дозорному по душе.

– Сиди, мил человек. Коня привяжи к плетню, я ему сенца подброшу.

Геллер не заставил себя долго ждать. Через несколько минут он уже протягивал к плюющемуся искрами костру руки, полностью отдаваясь ощущению разливающегося по озябшим пальцам теплу. Дозорный приволок откуда-то вязанки сухих дров, подбросил по нескольку поленьев в костры. Затем уселся напротив Геллера – так, чтобы их разделял огонь. И, разумеется, чтобы успеть разрядить в незваного гостя арбалет.

– Зовут тебя как? – спросил Геллер.

– Ночью нехорошо произносить имя свое. Они могут подслушать, – назидательно пробурчал дозорный.

Командор пожал плечами. Несчастные, запуганные люди! Неужто не объясняют им, что нелюдь не имеет власти над человеком через его имя?.. Видимо, не объясняют…

– Я Геллер, – просто сказал он, – ежели что – разбудишь.

В конце концов, дозорный отоспится днем, а ему предстоит дальний путь.

Правда, оставалась опасность появления зеркальника – но Геллер, привыкший быть тенью императора, спал чутко и не сомневался, что проснется, едва заслышав что-либо подозрительное.

А потому, подложив под голову мешок и завернувшись в плащ, командор закрыл глаза.

…Геллеру приснилось, что он снова идет к эшафоту, что снова с серого неба срываются холодные капли дождя. Только на сей раз у ступеней уже не ждала его серая фигура Камиллы. Чувствуя странную пустоту и безразличие к происходящему, Геллер поднялся на эшафот, выслушал приговор и, бросив последний взгляд на балкон, где восседал император, положил голову на плаху. Скоро… ему предстояло встретиться с Гейлой, которую он не уберег от гибели. Помост жалобно скрипнул под тяжелой поступью палача.

Что-то просвистело в воздухе, толпа на площади взорвалась криками, и… В этот миг он открыл глаза.

В серых предрассветных сумерках вопила молодая женщина, выскочив из дальней избы в одном исподнем.

– Увел!!! Забра-ал, проклятый!

Вцепившись ногтями в собственное лицо, она упала на колени в расквашенную дождем глину.

Из соседних изб высыпали заспанные мужики, в маленьких оконцах бледнели испуганные лица.

Геллер быстро протер глаза и сел. Пока на него не обращали внимания, но на всякий случай следовало подготовиться ко всякого рода вопросам. Поискал взглядом вчерашнего дозорного – тот суетливо бегал вокруг бородатого крепыша (наверное, старосты), и, отчаянно размахивая руками, что-то пытался доказать. Затем его палец проткнул воздух в направлении сидящего Геллера. Женщина выла, не замолкая ни на минуту, пока один молодец не оглушил ее ударом кулака и не унес в дом.

Процессия из десяти крепких мужиков направилась к Геллеру.

– Я… я зубы ему смотрел!.. – визгливо оправдывался дозорный, – человек он, Каду, человек!

Староста досадливо отмахнулся от него, как от надоедливой мухи. По-хозяйски уперев руки в плотные бока, несколько минут хмуро разглядывал Геллера. Потом перевел тяжелый взгляд на дозорного.

– Ты что же, дурак, служивого человека ночевать под открытым небом оставил?

– А что мне было делать? Посреди ночи к тебе в дом вести? – огрызнулся парень, – ведь никто не пустил бы!

Староста помолчал. Потом растянул губы в неком подобии гостеприимной улыбки и снова повернулся к Геллеру. Нервно вытер ладони о не очень чистую рубаху.

– Ты уж прости дурака, господин хороший. Видишь, бедствуем мы. Вот и сейчас на рассвете проклятая тварь ребенка увела. Прикинулась усопшей бабкой – да и выманила из дому, пока мамаша спала.

Геллер поднялся на ноги, степенно поклонился.

– Я благодарен даже за такой ночлег, уважаемый. Теперь… я могу продолжить свой путь…

И вдруг… память услужливо подсунула устрашающе ясную картинку: у ног императора поразительно красивая нищенка в лохмотьях. А он, Геллер, старательно отводит взгляд и пытается не думать о том, какая судьба ждет игрушку владыки. Если бы… если бы он попробовал спасти нищенку, возможно, он спас бы Гейлу. Не слишком ли часто он отворачивался, ослепленный блеском золота на камзоле Императора?

– Почему же до сих пор никто не попытался изловить гада? – глядя в темные, колюче глаза старосты, тихо поинтересовался Геллер.

Тот всплеснул руками.

– Да кто ж полезет в логово, господин хороший?!! Крестьяне мы все, и меча в руках не держали. Только вилы да топоры!

– Надо попробовать, – пробормотал командор. Перед глазами, как живое, стояло чумазое личико сестренки, – вдруг ребенок еще жив?

… Желающих набралось три человека. Не много, но – вполне достаточно для того, чтобы, по разумению Геллера, изрубить зеркальника. Среди них затесался и припозоренный старостой паренек-дозорный – оказалось, звали его Ларри. По злой иронии судьбы – точно так же, как приятеля Геллера, им же самим зарубленного в беспамятстве.

Еще двоих – братьев-близнецов – звали Кем и Нем.

Геллеру указали направление, где нет-нет, да мелькал зеркальник в своем обычном облике уродливого, тощего человека с четырьмя ногами; добровольцы простились с семьями – и пошли.

Пока шагали через вспаханное поле, с трудом вытягивая ноги из раскисшей земли, командор пояснял:

– Увидите кого из умерших, бейте сразу, не дожидаясь, пока тварь первая нападет. Яд у зеркальника сильный, тут ничего не поделаешь…

– Да как же это? – прохныкал Ларри, – в отца родного стрелу всадить?

– Закрывай глаза и стреляй, – Геллер только пожал плечами, – иначе – станешь обедом. Он ведь на то и рассчитывает, что мало кто близкого человека – пусть даже умершего – сможет убить. А вы должны быть готовы к этому. Иначе никто не вернется.

Близнецы молчали, насупившись, о чем-то усиленно размышляя.

… Лес встретил их недовольным молчанием. Нехороший, гнилой лес – отчего-то портится та земля, где поселяется нелюдь… Вот, к примеру, все знают, что болотные ночницы селятся в топях – а, может быть, сами Кайэрские болота появились уже после того, как в те места пришли ночницы?

Пахло гнилью и разложением. Черные, оголенные ветви, местами покрытые яркими пятнами плесени, в немой мольбе тянулись к серому небу – словно оно могло им чем-то помочь. Кое-где стволы покрывала белесая слизь.