«Ух ты! – изумился начальник стройки. – Ошибся я в парне, поторопился». Взрослым часто кажется, что они видят ребенка насквозь. Отсюда и скорые неверные выводы да предвзятое отношение. То ли это свидетельство гордыни, то ли маленькая месть. Ведь взрослый никогда уже не станет ребенком.

Мужчина пил молоко и вспоминал свои двенадцать лет. Золотое времечко. Мир тогда казался ему волшебным.

– Хочешь еще туда сходить? – спросил наконец главный строитель.

– Да, пан Казимир! – выпалил Сигизмунд.

– Хорошо, завтра утречком и пойдем. Ты парень разумный, осторожный, шею не свернешь.

– Конечно, нет! – заверил мальчик.

Следующий день он провел в замке, все тщательно облазил, правда, к огромному облегчению зверей, не обнаружил входа в тайные подземелья. Прошелся до второго оврага. Здесь работу бензопил слышно не было. Он долго сидел на вершине, любуясь облаками, рекой и долиной, раскинувшейся на ее противоположном берегу. Овраги тоже показались парню интересными. Затем Сигизмунд вернулся к остову цитадели, достал из рюкзачка «Крестоносцев», устроился на древнем камне и принялся за чтение.

В рюкзачке нашлись бутылка молока и ватрушки, так что мальчик не бедствовал до самого вечера. Потом пришел пан Казимир, и они вернулись на хутор.

– Можно, я и завтра?.. – робко спросил Сигизмунд.

– Можно, – коротко кивнул главный строитель, пребывавший в хорошем расположении духа.

Как и предсказывал Михайло Ломоносыч, к следующему вечеру строители закончили просеку, идущую от проселочной дороги к самому замку. Пан Гржибовский дал на это ужасающе мало времени, поэтому на второй день деревья валили уже десять работяг, затем оттаскивали их в стороны, а пни спиливали под основание, не корчуя. Распиловку леса отложили на потом.

С середины дня на освобожденный от деревьев участок стали заезжать самосвалы, груженные гравием. Они ссыпали белую пыльную россыпь камней, а гусеничный трактор разравнивал кучи. Теперь к визгу пил добавилось тарахтение моторов, по округе распространился черный едкий дым. Зверям с их чувствительным нюхом пришлось чрезвычайно тяжко.

– Слишком быстро они за дело взялись, – покачал головой медведь, следивший за работами. – На Тамбовщине вся эта катавасия растянулась бы на неделю.

Он не предполагал, что люди за пару дней не только сделают просеку, но и подготовят половину подъездного пути.

Михайло обошел замок по широкой дуге и вышел к месту сборов. В овраге его дожидался Войцех.

– Прыткие у вас людишки водятся, – признал косолапый. – Но мы тоже не лыком шиты. Командуй, воевода, своим бобрам, чтобы грызли несколько деревьев как можно дальше от крепости. Парочку пусть прогрызут так, чтобы сами не завалились. Хорьки во что бы то ни стало должны испортить трактор. Мне же выдели кабанов покрупнее. Будем заниматься мартышкиным трудом.

Ломоносыч вспомнил о Ман-Кее и вздохнул.

Ночью закипела работа. Строители напрасно оставили площадку без присмотра.

Дисциплинированные бобры чуть ли не строем прочапали на позицию, вгрызлись в стволы высоких, но более-менее тонких деревьев. Хорьки совершили набег на трактор, приведя все провода в негодность. Михайло, Иржи Тырпыржацкий, Гуру Кен, Серега и кабаны занялись перетаскиванием спиленных деревьев обратно на дорогу. Устали, конечно, зверски, зато людям подготовили достойный сюрприз.

Колючий маялся от вынужденного безделья. Ни ему, ни Сэму, ни Петеру пока не нашлось применения. Петер почти не стеснялся такого положения, он теперь постоянно давал концерты, и его песни поддерживали боевой дух лесного ополчения.

Парфюмер Сэм совсем замкнулся в себе. Он остро переживал обиду, нанесенную Ман-Кеем. Американец слишком сдружился с Эм Си. Вера в друга усилилась во время приключений, пережитых четверкой циркачей в тамбовском лесу. «Что со мной? – задавался вопросом Сэм. – Раньше я бы не обратил внимания на слова Ман-Кея! Да вот же, когда мы с Колючим выпали из корзины, еж назвал меня Вонючкой, а я почти не обиделся. Дело не в кличке. Соль в том, как ее произнесли… Мы же с Эм Си столько лет в цирке прожили, и вдруг он говорит обо мне так пренебрежительно, будто о чужом. Не узнаю тебя, старый друг».

Еж пытался отвлечь скунса от грустных мыслей, но не особо преуспел. В конце концов Колючий сдался и решил оставить Парфюмера в одиночестве.

Потом ежу захотелось еще раз поглазеть на священный тайник Ордена, и он спустился в подземелье. Лазанье по темным переходам без друзей воспринималось совсем иначе, ежу стало жутковато. Однако он собрался с мужеством и продолжил путь. Таков был характер Колючего – если он что-то решил, то трудности его не остановят.

В зале, где хранились сокровища, латы и золотой горностай, еж долго рассматривал доспехи, не обращая внимания на залежи драгоценных вещиц. Латы отлично сохранились. Безусловно, их покрыл слой ржавчины, а на нее легла пыльная пелена…

Колючий отодвинул лапкой завесу паутины и подошел к первому железному истукану, изучил его вблизи. Вполне целый металл. Между пальцами стальных краг ловкие пауки сплели изящные сетки. Еж потрогал полую руку, пальцы сдвинулись, нарушив паутину. Недовольный паук спрятался между щетками, призванными прикрывать предплечья. Россиянин хмыкнул.

– Рыцари, значит, – прошептал он. – Рыцари из проклятого замка…

Потом Колючий полюбовался фигуркой горностая. Изящная работа, ничего не скажешь. На вкус ежа, гордого зверька лучше было бы вырезать из дерева. Золото придавало горностаю какой-то наглой самоуверенности. «Наверное, это чувство возникает из-за того, что я много знаю о золоте», – решил россиянин.

Выбравшись из каменной норы, еж отправился искать братьев-енотов.

Кшиштов нашелся в овраге, на месте сборов.

– А, пан Колючий! – обрадовался он. – Давай посидим вместе. Я тут наподобие связного. Прилетают птички, я принимаю отчет и либо отпускаю их, либо посылаю к магистру Войцеху. Скучно.

– А где Анджей?

– Братан-то? Потопал искать пани Лисену.

– У вас же на этот случай птички есть, – резонно заметил еж.

– Это понятно. Он же не просто за ней пошел, а с особым заданием секретного свойства.

– Такого секретного, что ты даже мне не расскажешь?

– Конечно, мне нельзя никому говорить. Самая высокая степень секретности! Поэтому слушай…

Лисена провела в деревне целые сутки. Ловкая хищница избегала встречи с собаками, искусно пряталась от людей и узнала многое о жизни польских крестьян. Подслушивая разговор двух мужиков, трепавшихся на сельском причале, рыжая с трудом удержалась от смеха. Они обсуждали кражу лодки у рыбаков-неудачников Збигнева и Зденека. Потом, прокравшись к магазину, лиса проведала, о чем судачили женщины. Кража лошака? Это шпанята Колючий и Сэм. Пропажа козленка? Спросите подробности у Сереги. Мимо пробежала стайка детишек. Они спешили на реку. Вдруг снова покажется ослик с енотом и ежом на спине? «Со скунсом, глупышки», – мысленно поправила их Лисена.

На границе хутора стояли вагончики, в которых должны были жить строители, но сейчас были заселены лишь два из восьми. В них жили десять работяг, днем валивших лес, да тракторист. Здесь лиса узнала, что с деревьями справились, через полдня будет готова грунтовая дорога, а бригада вальщиков расчистит место перед «графскими развалинами». Рыжая скрипнула зубами: «Надо скорее заканчивать разведку, там у наших большие проблемы».

После вагончиков разведчица побывала возле коттеджа пана Гржибовского. Лисена засела в яблоневом саду. Тут было тихо. Сын польского бизнесмена читал на втором этаже, дядька, отвечающий за стройку, давно храпел на всю веранду. «Могли бы и внутри ему поселить», – попеняла хозяевам дома рыжая. Она не знала, что пан Казимир сам выбрал веранду, потому что обожал свежий воздух.

Лисена решила подремать. Часа в три чуткая хищница услышала шорох. Сначала она напряглась, затем расслабилась. К ней пробрался Анджей.

– Фух, еле доковылял, – пропыхтел енот. – Вот тебе.