Кастет пожал плечами и ляпнул наобум:

– Пять утра. Самое время жрать и топать отсюда. Зуб даю: босс скоро позвонит и спросит, как продвигаются поиски. Отчитываться перед ним ты будешь, он чаще всего с тобой говорит, но слушать его вопли мне тоже придется, а я не люблю, когда он нас материт почем зря. Тебе, может, и по фиг на его ругань, а у меня душа ранимая. Мне каждый его матюг как нож в сердце.

– Ладно, не бубни. Чего разворчался, как старый дед? – Худя потер ладонями слегка опухшее от недосыпа лицо, похлопал себя по щекам. – Сам знаешь, какая ночь выдалась. Немудрено, что я толком не выспался. Ща, все будет лючики. – Он встал, сделал с десяток энергичных махов руками, столько же наклонов в стороны и приседаний. Кровь быстрее побежала по организму. На щеках появился румянец, глазам вернулся прежний холодный блеск. Худя выдохнул и подсел к костру. – Ну вот, я снова весел, бодр и полон сил. Что у нас есть поесть?

– Тушенка и хлеб.

– Не густо. Эх, я бы сейчас от порции пшеничной каши не отказался, – мечтательно сказал Худя, вытаскивая нож из нагрудных ножен. – А потом бы намазал маслом поджаренный гренок, – он провел клинком по раскрытой ладони взад-вперед, будто действительно размазывал масло, – сверху положил бы каплюшку вишневого джема и схрумкал бы это с огромным удовольствием, потягивая маленькими глотками ароматный кофе из крохотной чашечки.

– Блин, у меня аж слюнки потекли. – Кастет облизнулся и причмокнул. – Я такое же хочу, только мне надо не одну тарелку каши, а две и три… нет, четыре гренка, и кофе не маленькую чашечку, а большую кружку.

– Я не понял, ты щас заказ делаешь или что? У нас тут, ваще-то, не ресторан. Жри, что дают, и не выпендривайся. Только все настроение испортил, – процедил Худя сквозь зубы, взял хлеб и, подцепив кончиком ножа кусок тушеного мяса из жестянки, положил его на ломоть.

Кастет набрал воздуху в грудь, собираясь сказать, что не он первый начал эти гастрономические фантазии и нечего на нем срываться, если Худя встал не с той ноги, но его опередил сигнал ПДА.

Худя положил бутерброд на тряпицу, поддернул рукав и глянул на экран устройства.

– Оба-на! Клиент нашелся. Наверное, того-этого, вылез из бункера. – Тремя касаниями пальца он увеличил изображение в том месте карты, где мерцал синий кружок с фигуркой человека внутри. – Ща снимок экрана сделаю. – Он опять потыкал пальцем. Раздался щелкающий звук, как будто сработал затвор фотокамеры. – Готово! Теперь мы знаем, где его искать.

– И где?

– Судя по всему, на аэродроме.

– Далеко отсюда?

Худя снова потыкал пальцем в наладонник, уменьшая масштаб, прищурил правый глаз, видимо, считая в уме, и выдал результат:

– Километрах в двадцати на северо-восток.

– Ешь быстрее и потопали, пока этот хрен опять с экрана не пропал. – Кастет чуть ли не целиком запихал кусок хлеба в рот и устрашающе задвигал массивными челюстями.

Худя взял бутерброд, откусил небольшой кусочек, прожевал не торопясь и сказал:

– Да ты не кипешуй. Никуда он теперь от нас не денется

Словно в насмешку над его уверенностью, ПДА снова пискнул, на этот раз оповещая о пропаже сигнала.

Кастет закончил жевать и шумно проглотил перемолотый в кашицу хлеб с тушенкой.

– Что там?

– Ничего. Сигнал пропал, – флегматично ответил Худя, снова откусил от бутерброда и равномерно задвигал челюстью.

– Как пропал?

– Элементарно. Как сигнал пропадает? Что-то мешает его прохождению.

– А что мешает?

Худя цокнул языком, закатив глаза к потолку. И хотя внутри него все так и бурлило, он не стал орать, а терпеливо объяснил:

– Клиент, как я полагаю, выбрался из бункера по нужде, сделал дела и вернулся обратно. Да, сигнал пропал, но он теперь нам не нужен, ведь мы узнали две важные вещи: первая – клиент жив, и вторая – где он, сука такая, прячется от нас. Еще вопросы есть?

Кастет помотал головой.

– Спасибо, успокоил, а то я переживал, что мы задание босса не выполним.

– А ты не переживай, а пережевывай, – хмыкнул Худя и самодовольно сказал: – Всегда держись рядом со мной, не пропадешь. – Он запихнул остатки бутерброда в рот и невнятно пробубнил: – Тавай, тоетывай, фобиай манатки и пойтем. Ефли ффе путем, бливэ к веферу бутем на мефте.

Худя верно определил конечную точку маршрута. Моргенштейн действительно находился на аэродроме, но не прятался в бункере и никуда из него не выходил. Он, если честно, и ходить-то не мог. Арахна превратила его в инкубатор для своего потомства и оставила медленно умирать в плотном коконе из паутины[9].

Вживленный под кожу в основании черепа микропередатчик исправно посылал сигнал, но тот блокировался толстым слоем белых густо переплетенных нитей. Поэтому напарники и не могли его засечь до той поры, пока одна любопытная пучеглазка не забрела на аэродром в поисках пищи. Она заметила в предрассветных сумерках сильно вытянутую в длину непонятную штуковину. Цокая копытами по бетону взлетной полосы, подковыляла к необычному предмету и замерла в недоумении, негромко похрюкивая и дико вращая двумя глазами в разные стороны. Третий ее глаз, самый маленький по размеру, слепо пялился в одну точку.

Никогда ранее мутосвинья не видела ничего подобного и не знала: опасная эта вещь или нет и можно ли есть то, что находится внутри. А в том, что там что-то было, чернобыльская хрюха не сомневалась. Иначе с чего бы белое многослойное покрывало в изголовье странной штуковины время от времени слегка выпучивалось, как будто изнутри кто-то пытался выбраться на волю.

Прошла минута, может быть, две, прежде чем пучеглазка согнула переднюю ногу, осторожно дотронулась похожим на гарпун трехгранным копытом до шелковистой поверхности кокона и тотчас его отдернула. То, что пряталось под плотным сплетением нитей, как будто почувствовало чужое присутствие. Оно на мгновение замерло, а потом сильнее забилось о внутреннюю поверхность прочного покрывала.

Мутосвинья ткнула концом копыта во вспухший бугор. Тот исчез и спустя долю секунды появился чуть правее. Осторожный удар копытом пришелся в это место. И снова выпуклость пропала, чтобы появиться в паре сантиметров отсюда, как будто нечто неведомое играло с мутантом.

Пучеглазка хоркнула, плюхнулась на испачканный навозом зад и снова ударила по только что вспухшей выпуклости. Похоже, ее завлекла эта игра. С каждым разом она все сильнее била копытом, пока очередной удар не прорвал плотную оболочку кокона.

Изнутри на свежий воздух выбралось отдаленно напоминающее паука бледное существо размером с мужскую ладонь. Покрытое слизью полупрозрачное тело отливало глянцем. Несколько секунд странное создание оставалось на месте, словно пытаясь понять, что делать дальше. Слизь стекала с него на прореху в коконе. Когда над отверстием образовалась небольшая, постепенно густеющая на воздухе лужица, детеныш Арахны шевельнулся. Шустро перебирая шестью тонкими, похожими на ходули суставчатыми ногами, он быстро пробежал по кокону, соскочил на бетон и, оставляя за собой влажный след, торопливо засеменил под прикрытие наползающего из леса густого тумана.

Пучеглазка удивленно хрюкнула, встала на ноги и поковыляла за невиданным ранее созданием. Она легко нагнала его, опрокинула копытом на спину и какое-то время с интересом наблюдала, как это белое чудо-юдо сучит конечностями, пытаясь встать на ноги. Хрюха еще какое-то время смотрела на полупрозрачную многоножку, а потом, наклонив голову, схватила зубами и сочно захрупала.

Бледная тварь оказалась противной на вкус. Пучеглазка выплюнула несъедобную добычу на бетон. Недовольно фыркая и мотая башкой, попятилась от судорожно трепыхающегося в лужице слюны бесформенного комка с торчащими из него в разные стороны кривыми ножками. Теперь пучеглазка знала: здесь для нее нет ничего вкусного. Цокая копытами по бетону, она поковыляла прочь от затянутых паутиной самолетов и вскоре растворилась в белесой пелене. Туман наконец-то добрался до границ аэродрома и теперь, сантиметр за сантиметром, поглощал взлетно-посадочную полосу.