— А зная моего отца, можно предположить, что все это состряпал он. Да так оно и есть.

— Ники, мне работать надо, — наконец взмолилась горничная.

— Ладно уж, иди, — великодушно разрешила я, отпуская ее рукав. — Только скажи, где Гальяно.

— На втором этаже, заперся в кабинете казначея и бушует.

— А почему в кабинете казначея?

— Ну откуда ж мне знать? Вытурил беднягу Саржо и вот уже минут пятнадцать не пускает к себе никого. Может, думает, что ты его там искать не будешь?

— О, напрасно он так думает. Спасибо за информацию!

— Ники, ну я ж не стукачка, — сразу как-то сникла Марика.

— Да ну тебя! Выдумала еще тоже! Ты же мне просто по-дружески сказала, кто об этом узнает. — Я довольно улыбнулась. — И тем более, даже если узнают, ты мне только скажи, пусть теперь попробуют обидеть.

Марика вздохнула, и этот вздох, по-видимому, означал, что я безнадежна.

Ладно, потом с этим разберемся. А сейчас вперед, на второй этаж! Будем брать приступом кабинет казначея!

Никогда не думала, что смогу войти в такой азарт, выполняя работу отца. Наверное, все же власть пьянит, а в моем случае так и вовсе сносит голову. Только бы не наделать ошибок, за которые потом еще долго придется расплачиваться… Поэтому станем действовать быстро, а соображать еще быстрее.

Даже не зная, где находится кабинет казначея, дорогу можно было найти с закрытыми глазами, пользуясь только слухом. Вообще, создавалось такое впечатление, будто где-то заперли буйного носорога и он в ярости носится по своей тюрьме, пытаясь вырваться на свободу. Под самой дверью кабинета я нашла, собственно, самого казначея, который дрожал как осиновый лист, но мужественно не уходил. Завидев меня, этот непризнанный храбрец издал восклицание, больше похожее на стон.

— Леди Николетта, да что это т-такое т-творится в самом деле?!

Далее последовала череда каких-то бессвязных стенаний, так что я стала опасаться, уж не бредит ли бедняга.

Все мои утешительные слова никакого действия не возымели. Напротив, господин Саржо всхлипнул как-то особенно жалобно и протянул мне счеты, которые до сих пор трогательно прижимал к груди:

— Вы только п-посмотрите, что он д-делает, упырь п-проклятый.

Да, счеты были основательно погнуты и, кажется, местами покусаны. Было бы даже жаль этого тщедушного и всеми обиженного человека, если бы я не видела его за исполнением своих профессиональных обязанностей. Но это совершенно другая история, и мы к ней еще вернемся…

— Пойду поговорю с ним. — Мне удалось деликатно отодвинуть от себя протянутые счеты. — А вы сходите на кухню, водички попейте. Счеты мы вам новые купим.

— На какие же это деньги купим? — начал возмущаться прижимистый казначей.

— Господин Гальяно купит.

Эти слова подействовали на скрягу лучше любого успокоительного.

— Тогда ладно…

Проводив взглядом худую долговязую фигуру господина Саржо, скрывшуюся за поворотом, я взялась за ручку двери. За стеной подозрительно грохотало, слышались тяжелые шаги и отдельные восклицания. Полнейшее ощущение, будто ты дрессировщик перед клеткой с диким зверем. Ну что ж, не трусить!

Я резко открыла дверь и предусмотрительно пригнулась. Как оказалось, не зря, а то получила бы чернильницей в свое не шибко распрекрасное, но от этого не менее дорогое личико. Убедившись, что больше письменные принадлежности в воздухе не летают, можно было выпрямиться. Господин Гальяно в гневе смотрелся страшно, но выглядел при этом примерно как красный усатый бык в панталонах — мне смешно, а другие шарахаются. Повисла театральная пауза.

Не знаю, как лучше было бы вести себя в сложившейся ситуации, но при общении с дворецким я обычно предпочитала холодную вежливую чопорность, хотя бы для контраста. Не скажу, что метод успешный, но бушевать с ним на равных у меня не хватало темперамента. Поэтому скорее волшебные гномики приведут в порядок королевский сад, нежели я сейчас заговорю первая. Прежде всего мой отец младший лорд, во-вторых, я женщина и здороваться первой не обязана, тем более в такой момент. Ну и в-третьих, как бы не было ему неприятно это осознавать, теперь господин Гальяно находится у меня в подчинении.

Итак, я ждала, наблюдая за изумительными переливами цвета на лице дворецкого. Сначала он покраснел еще сильнее (я даже испугалась, что скоро буян сольется с бордовыми обоями), но затем, видимо, в голову ему пришла какая-то гениальная мысль, и цвет его кожи стал стремительно приближаться к общечеловеческому.

— Добрый день, леди Николетта. — Дворецкий не только поздоровался, но еще и выдавил из себя вялую улыбку. Я была, мягко говоря, поражена столь резкой перемене.

— По вашему поведению незаметно, что он добрый. — Удержаться от шпильки было невозможно.

— Это все от перенапряжения, дел-то последнее время предостаточно. — Видимо, господин Гальяно решил сделать вид, что ничего необычного не происходит, да к тому же завести светскую беседу. — Хотя кому я рассказываю, теперь-то вам будет известно обо всех делах во дворце.

Элегантный намек, ничего не скажешь.

— О, так вы уже слышали. — Я сделала круглые глаза. — Для меня это неожиданность и честь.

— Примите мои искренние поздравления. — Поздравления были настолько «искренними», что господин Гальяно все же не совладал с собой и слегка поморщился. — Если вам понадобится совет или помощь, вы всегда можете обратиться ко мне.

— Конечно-конечно, — елейно улыбнулась я. — Всегда знала, что на вас можно положиться.

— А теперь вынужден откланяться. — Дворецкий стал бочком пробираться к двери. — Сами понимаете — дела…

Мне доставило большое удовольствие дождаться, когда он доберется до выхода, и запустить вслед:

— Господин Гальяно, а ущерб вам все же придется возместить.

— Непременно.

— Из своего личного кармана. — Это был завершающий удар по противнику.

— А как же иначе. — Дворецкий скрылся за дверью.

Я обреченно вздохнула. Не к добру. И поклялась глаз с него не спускать.

То, что все самое страшное еще впереди, я поняла, когда спустилась на кухню. Можно бороться против пьянства, лени и явной агрессии, но поделать что-либо с неотвратимо приближающейся к своему логическому концу беременностью я не могла.

— Тетя Кларина, — простонала я умирающим голосом, глядя на огромный живот королевской поварихи. И как только раньше мне удавалось ничего не замечать? Кларина, конечно, женщина в теле, но моей слепоте не было оправдания.

— Привет, Ники. Разве отец тебе не говорил, что через неделю мне придется оставить работу? — Кларина безмятежно улыбалась, а я безвозвратно теряла нервные клетки.

— Ни слова. — Вот уж не думала, что так скоро буду готова отдать медальон управляющего, только бы избавиться от всей этой ответственности.

— И, значит, наверняка не удосужился подобрать замену, — вздохнула повариха и тяжело села на стул. — Ох уж эти мужчины, умудряются не замечать совершенно очевидных вещей.

Месяц восьмой-девятый — реальная оценка ситуации погрузила меня в уныние. Я проскулила что-то неразборчивое, носком туфли подтянула к себе трехногую табуретку и тоже села, скорбно положив подбородок на край стола. На кухне мне нравилось, особенно в такое время, как сейчас, когда обед только-только закончился, а делать ужин еще не начинали. Поваров на кухне было мало, а те, что оставались, готовили безо всякой спешки. Но сегодня близость к еде оказалась не в радость.

Наверное, лицо у меня приняло щенячье-грустное выражение, потому что Кларина сжалилась и сказала:

— Ники, может, еще не поздно? У меня есть племянник, год назад окончил академию доктора Плинуса по поварскому направлению, младший лорд, кстати (сестра моя поудачней, чем я, замуж вышла), пусть он меня заменит, пока ты не найдешь хорошего повара.

— Ну какое мне будет дело до его титулов, если гостям подадут несъедобные кушанья? Год назад окончил академию, сколько ему, двадцать два?